Круги справедливости

Круги справедливости

…После взбаламутившего город происшествия жизнь вошла в обычную колею. Никто не вспоминал трагедию, как если бы ее и вовсе не было. В связи с окончанием учебного года в школе устроили представление, где Джин Луизе выпала забавная роль окорока на ярмарке достижений родного штата.

По этому случаю девочке сконструировали балахон неимоверных размеров на металлических пружинах, с узкими прорезями для глаз. То еще сооружение — трудно надеть, но еще трудней из него вылезти. И потому, когда школьное празднество подошло к концу, она так и осталась в образе. И как ни неловко было передвигаться в таком костюме, они с братом так и отправились домой.

Южная ночь — хоть глаза выколи. Подростки уже у заветного дуба, что напротив дома Страшилы Рэдли. Самое время и место, чтобы произошло нечто страшное. И оно происходит.

Кто-то нападает на них в кромешной тьме. Девочка ощущает укол, если б не смехотворный костюм, удар ножа был бы смертельный. В сбившемся балахоне она вообще ничего не видит, только слышит, как брат с кем-то сражается. Потом все стихает.

Когда она приходит в себя, она уже дома. В гостиной отец, врач, шериф и какой-то очень худой незнакомец с бледным лицом. Брат спит в соседней комнате, доктор дал ему снотворного. У него сломана рука. Незнакомец не участвует в разговоре и старается держаться в тени.

Шериф вносит уточнение в эту ночную диспозицию. Там, под дубом, лежит труп. В груди у него торчит кухонный нож. Это тот самый человек со свалки.

На суде присяжные приняли его сторону, но адвокат опозорил его. Весь город слышал, как не раз с того дня он грозился свести счеты. Что-то помешало ему привести свою угрозу в исполнение этой ночью.

В финале романа звучат два монолога — один краше другого.

Негодяй, задумал самое черное дело. И трус, решил отыграться на детях. Но спьяну наткнулся на собственный нож. Это говорит шериф. Я не буду открывать дело, резюмирует он.

Аттикус Финч понимает, что шериф выгораживает его сына. Кто еще мог воткнуть нож в насильника?! Адвокат не может с этим согласиться.

Произошло убийство, дело обязательно должно быть раскрыто. Пусть будет суд. Чтобы никто не мог сказать, что для собственного сына у него другая законность.

Но шериф стоит на своем. Ему все абсолютно ясно. Дело закрыто.

А рядом в темном углу комнаты сидит незнакомец с бледным лицом. Это и есть Страшила Рэдли.

Вот и состоялась долгожданная встреча. Наконец-то он появился на людях — этот затворник, когда не появиться просто не мог. Это он вонзил кухонный нож в ночного татя. И это его выгораживает шериф, упрямо повторяя свою мантру про пьяницу, который наткнулся на собственный нож.

Подвергнуть несчастного отшельника испытанию публичным судом? Нет, шериф не станет открывать дела. Этой ночью под дубом не было совершено никакого преступления. Наоборот, преступление было предотвращено. Точка.

Все линии романа сошлись в этой точке.

Круг замкнулся. Преступник наказан. Справедливость восторжествовала.

Очень по-американски восторжествовала.

А как же негр Том Робинсон и его трагедийный круг, который так жестко очертила Харпер Ли? Да, таковы нравы в штате Алабама, таков американский Юг. Такова жизнь. Но в этой жизни есть честный шериф и мудрый судья, даже если он ничего не может поделать с судом присяжных, — читай: с общественным мнением. И есть идеальный адвокат Аттикус Финч, который один своей совестью и профессиональной честью искупает все грехи сообщества округа Мейкомб. Не говоря уже о самостоятельной девочке, которой нет еще и девяти лет. Жизнь будет другой, когда подрастет это подлинно независимое, свободное от предрассудков поколение.

Раздвоение сознания у автора «Убить пересмешника» происходит удивительно органично. Может быть, именно эта двойственность, вкупе с замечательным даром рассказчика, и принесла ее роману такой абсолютный успех.

Расизм — первородный грех американского Юга, далеко не изжитый. Либеральное американское сознание его осуждает и отвергает. При этом национальное сознание привыкло жить с ним, как с исторической данностью. Он не отражается на самооценке общества. Оно хочет верить в превосходство своего образа жизни, несмотря ни на что. Конечно, это признак незрелости, род детского сознания — закрывать глаза на собственные пороки и даже преступления. Детство — такое счастливое состояние, в нем все просто и ясно и добро всегда побеждает зло. Чем противоречивей общественный опыт, чем тяжелей доставшееся историческое бремя, тем больше тянет в благодатное детское забытье. Нам ли не знать этого?

В романе про то, что сама писательница назвала судом Линча по закону, удивительным образом нет отрицательных героев. Старая карга, гарпией впившаяся в брата маленькой героини, наедине с собой ведет неравную героическую битву не на жизнь, а на смерть с кошмарным недугом.

Манерные дамы местного света, конечно, ужас, ужас, ужас, но, в сущности, желают добра. Даже потенциальные линчеватели не безнадежны. Один из присяжных колебался при вынесении вердикта, а ведь накануне он был на площади перед тюрьмой. Конечно, он тоже проголосовал за смертный приговор невиновному, но ведь он сомневался.

Единственный по-настоящему «дурной» персонаж — человек со свалки. Он «обладал одним лишь преимуществом перед своими ближайшими (черными) соседями: если его долго отмывать дегтярным мылом в очень горячей воде, кожа его становилась белой».

Ну да, в этом обществе есть отбросы, и это действительно безнадежно, это передается по наследству. Социальная критика Харпер Ли, какой мы ее знали, — аристократическая критика. Критика с позиции аристократии духа. У нее безупречно точный глаз, но она так любит этот свой край.

Очень светлое сочетание глубочайшего реализма и романтического идеализма и сделало роман Харпер Ли хрестоматийным.