Заключение. Эволюция образов прошлого, настоящего и будущего в сознании читателя-адресата исторической робинзонады

Заключение. Эволюция образов прошлого, настоящего и будущего в сознании читателя-адресата исторической робинзонады

Подводя итог данной работы, мы можем сделать вывод о том, что с начала XXI века русская массовая литература не только приняла новый жанр фантастики, но и освоила его, дополнив и изменив таким образом, что мы вправе говорить о сформированности исторической робинзонады как нового фантастического жанра, вобравшего в себя не только социокультурные элементы современности, но и плодотворные традиции создания фантастических миров, идущие от предыдущих литературных эпох. Более того, развитие жанра исторической робинзонады еще не завершено. Динамика образов прошлого, настоящего и будущего в исторической робинзонаде наглядно демонстрирует это.

Еще И. Тэн в работе «Философия искусства» [45], впервые выпущенной в 1880 г., рассматривал литературу как «свидетельство известного состояния умов», как источник данных, без которого невозможно создание «истории нравственного развития». В связи с тем, что нравы, мысли и чувства, преломляющиеся в литературе, прямо зависят от национальных и социально-групповых черт ее адресата, И. Тэн выделял среди литературы шесть ступеней «расовых» признаков, каждому из которых соответствует свой «уровень» искусства. Первые три уровня представляли «модную литературу», которая интересует читателя 3–4 года; «литературу поколения», существующую столько, сколько существует воплощенный в них тип героя; произведения, отражающие «основной характер эпохи». На наш взгляд, динамика бытования образов настоящего, прошлого и будущего в исторической робинзонаде позволяет отнести данный жанр не только к первому и второму из этих уровней (к первому и второму уровням М. А. Черняк [22, с. 19–20] относит популярную беллетристику и массовую литературу рубежа XX–XXI веков), но, до некоторой степени, и к третьему (не случайно образ настоящего в романе К. Костинова «Сектант», как показано выше, прямо соотносится с образом главного героя).

Каковы же образы прошлого, настоящего и будущего в исторической робинзонаде на текущий момент?

В данной работе показано, что образа будущего в исторической робинзонаде нет. Этим данный жанр кардинально отличается от произведений о путешествиях во времени, популярных в СССР до 1990-х. Образ будущего в советской фантастике подразумевал, что будущее есть значительно усовершенствованное настоящее, а люди будущего (носители этого образа) — гораздо совершеннее современников читателя в интеллектуальном, физическом и моральном смысле. Наиболее ярким примером такого сопоставления будущего с настоящим является повесть Кира Булычева «Сто лет тому вперед» [34], впервые опубликованная в 1978 г. и с тех пор многократно переиздававшаяся, а также послужившая основой для сценария фильма «Гостья из будущего», вышедшего на экран в 1984 г. и до сих пор пользующегося высокой популярностью.

В то же время современная фантастика если и обращается к образу будущего, то в этом будущем читателя не ждет ничего, кроме кризисов экономики, краха цивилизации, тотальных войн, разрухи и т. п. Нечего и говорить о том, что в таком будущем есть место только самым своекорыстным, подлым и беспринципным из наших современников. Наиболее яркими примерами изображения узнаваемого массовым читателем будущего может служить романы популярного писателя, издающегося под «говорящим» псевдонимом Беркем аль-Атоми (Никто из Атомного), «Мародер» и «Каратель» [35]. Нельзя не отметить, что даже герой данного цикла не может противостоять образу будущего без помощи сверхъестественных сил.

Что касается образа настоящего, то он целиком состоит из штампов лишь несколько менее нелицеприятных. И это не устраивает ни героев исторических робинзонад ни читательскую аудиторию. Высказывания ряда писателей-фантастов и исследователей современной фантастики в интервью, взятом Б. Невским для журнала «Мир фантастики» [33], говорят сами за себя:

«…мы привыкли быть великим народом, жить в большой и сильной стране, а после 91-го года обитаем в некоем нефтедобывающем, чиновнико- и олигархопитающем недоразумении».

«…уважение к собственному прошлому, гордость за него, даже восхищение, и, главное, ожидание великого будущего — это […] нормальное здоровое чувство, которое должно быть привито каждому гражданину в любой стране мира. Российское общество сейчас больно. Причем больно вовсе не „сырьевой моделью экономики“ и даже не „путинским авторитаризмом“. Мы больны презрением к своей стране. Самое страшное, такой образ мыслей пронзает все классы: от бюджетников до богатейших предпринимателей, от стариков-пенсионеров до девочек, улетающих за рубеж. Вот это ненормальное чувство!»

«…национальная гордость важна не просто как абстрактное чувство, но и как психическое топливо для самой обычной жизни».

и. т. п.

Поскольку образы настоящего и будущего не оставляют героям исторической робинзонады (а вместе с ним и массовому читателю) никаких надежд на материальный или духовный комфорт, их надежды совершенно закономерно обращаются к образу прошлого. Но если на протяжении 1990-х и в начале 2000-х образ прошлого лишь предоставлял для исторического робинзона (и вместе с ним — для современного массового читателя) более благоприятную по сравнению с настоящим среду обитания, то выполненное в рамках данной работы исследование романа К. Костинова «Сектант» показывает, что современная историческая робинзонада начинает обращаться к образу прошлого как к последней надежде для будущего и настоящего. Именно поэтому «Сектант» построен как роман воспитания — воспитания не только главного героя, но и всего олицетворяемого им настоящего, причем это воспитание невозможно без участия прошлого.

Итак, в данный момент мировидение массового российского читателя не подразумевает счастливого, прогрессивного будущего и спокойного, комфортного настоящего, заставляя читателя «бежать» в прошлое. Поскольку прогностическая функция фантастики общеизвестна, значительность этих выводов (не только с литературоведческой, но и с социологической точки зрения) наглядно демонстрирует необходимость дальнейших исследований исторической робинзонады в контексте прочих жанров массовой литературы — в первую очередь, в контексте фантастики, изображающей современных людей и современное общество, т. е. социальной фантастики.