Анализ 4-й главы
Анализ 4-й главы
Познакомимся с джойсовской техникой «потока сознания» на примере четвертой главы романа, «Калипсо». Это относительно простой пример утренней ясности сознания Блума. Повествование идет от третьего лица, но традиционный прием всеведущего автора сильно преображается, поскольку постепенно автор отказывается от выражений типа «он смотрел», «он слушал» и переходит к фразам, которые прямо выражают содержание сознания героя.
Раннее утро в доме Блумов на Экклз-стрит, 7, на северо-востоке Дублина. Он готовит завтрак для себя, Молли и их кошки; выходит из дому за почками к завтраку, по дороге перебрасываясь словцом со знакомыми, у мясника Длугача покупает за три пенса последнюю почку с витрины; вернувшись домой, подбирает с полу в прихожей почту (письмо от дочери и адресованные Молли открытку и письмо от Бойлана), относит Молли наверх в спальню поднос с завтраком. Пока они разговаривают наверху, подгорает оставленная на сковороде в кухне почка; Блум бросается вниз и, поедая сочное мясо, внимательно читает письмо от дочери. Закончив, читает в туалете журнал «Осколки» и думает, что тоже мог бы подзаработать таким сочинительством, и, облегчившись, без четверти девять выходит из дому, не взяв ключа и думая о предстоящих похоронах Дигнама.
Каждой главе «Улисса» соответствует какой-либо орган человеческого тела – здесь это почка, орган, отвечающий за очистку организма, и Джойс впервые в литературе показывает своего героя в процессе очищения кишечника, предельно натуралистично. Также каждая глава посвящена какому-либо искусству, науке или практической области – здесь это экономика, точнее, домоводство. Сквозной символ этого эпизода – нимфа. Над кроватью Блумов висит «Купанье нимфы». Приложение к пасхальному номеру «Фотокартинок»: «роскошный шедевр, великолепные краски. Как чай, до того, как налили молока. Похожа на нее с распущенными волосами, только потоньше. За рамку отдано три и шесть. Она сказала: над кроватью будет красиво». Калипсо, что околдовала Одиссея и отпустила его только по прямому повелению Зевса, прямо не названа, но нимфа на картинке похожа на Молли, которая так же крепко привязала к себе Блума, «она» в его потоке сознания чаще всего относится к жене.
Блум в этом эпизоде сначала предстает в ироническом освещении: «Мистер Леопольд Блум с удовольствием ел внутренние органы животных и птиц... Всего же больше любил он бараньи почки на углях, которые оставляли во рту тонкий привкус с ароматом мочи». Первый абзац строится на контрасте романтически-возвышенного имени героя (Леопольд означает «владыка мира, царь земной», Блум – это переведенная на английский версия фамилии его отца, Вираг, обе фамилии означают «цветок») и его «низменного» вкуса к потрохам и субпродуктам. Но этот вкус свидетельствует о том, что Блум не боится плоти, которая так пугает Стивена Дедала, его влечет вкус и запах всего живого, он с аппетитом ест и пьет, его отличает зрелая, развитая сексуальность.
В сцене с кошкой Блум демонстрирует дар эмпатии, умения поставить себя на место другого – его искренне интересуют животные, он смотрит на себя глазами голодной кошки: «Интересно, каким я ей кажусь? Вышиной с башню? Нет, она ведь может на меня вспрыгнуть». Его разговор с кошкой и первый диалог с Молли, когда он спрашивает ее, полусонную, не захватить ли ей чего-нибудь к завтраку, не напрягают читательского понимания. А вот абзац, описывающий звяканье пружин матраца под ворочающейся Молли, уже характерней для техники «потока сознания», поскольку требует от читателя активной работы мысли по заполнению смысловых лакун.
Автор незаметно вводит множество новой информации и дозирует ее так, что читателю приходится догадываться о возможных связках между отдельными предложениями, так сказать, квантами информации. «Жаль. Из Гибралтара, неблизкий путь. Совсем забыла испанский, и ту малость, что знала. Интересно, сколько папаша за нее заплатил. Фасон старинный. На губернаторской распродаже. Пошептался с аукционщиком. По части денег старина Твиди кремень», – Блум припоминает, что старинная кровать, его супружеское ложе – часть приданого Молли, и фантазирует историю приобретения кровати прижимистым тестем.
Он надевает шляпу и выходит на крыльцо дома. Вновь в пределах одного абзаца и даже одного предложения повествование колеблется между третьим и первым лицом: «На крыльце он ощупал брючный карман: тут ли ключ. Нету. В тех, что оставил. Надо бы взять. Картофелина на месте. Гардероб скрипит. Не стоит ее тревожить. Он притянул дверь к себе, осторожно, еще чуть-чуть, пока защитная полоска внизу не прикрыла порожек усталым веком. На вид закрыто. Сойдет до моего прихода». Загадочная «картофелина» получает объяснение в другом месте романа – это талисман, подаренный Блуму матерью, память о страшном голоде в Ирландии сороковых годов; картофелина должна предохранить его от голода. Кроме того, здесь налицо перекличка с эпизодом из начала романа, когда Бак Маллиган требует у Стивена ключ от Башни Мартелло, в которой они живут вместе с третьим приятелем. Это жилье целиком оплачивает Стивен; отдавая ключ Маллигану, он символически перестает быть хозяином в доме, на который имеет право.
У Блума ключи от дома оказываются в повседневных брюках, он так и проведет целый день без ключей, что символизирует, что и он не хозяин в своем доме – в нем хозяйничает Буян Бойлан, приходящий к Молли в удобное ему время и спящий с ней на той самой кровати из Гибралтара. Разумеется, это хозяйничанье чужих в доме, по праву принадлежащем другому, – повтор ситуации на Итаке в отсутствие Одиссея, когда женихи осаждают Пенелопу.
Направляясь в мясную лавку по солнечной стороне улицы, Блум фантазирует о прекрасной восточной стране, где можно слоняться целый день, утолять жажду шербетом, повстречать парочку грабителей и любоваться девушками, играющими на «этом инструменте, как же он там называется, цимбалы». Здесь появляется чрезвычайно важная для культурного контекста романа тема Востока. Восток контрастирует с европейской цивилизацией, и только в снах, действие которых происходит на Востоке, все три героя по-настоящему встречаются. Восток в этой главе связан для Блума с его еврейскими корнями, с рекламой «образцовой фермы на берегу Тивериадского озера», которая напечатана на оберточном листке в мясной лавке, с Агендат Негаим – товариществом плантаторов в Палестине, с образами маслин, апельсинов, лимонов – и с библейскими образами Содома, Гоморры, Едома. Закончив утренние домашние дела, в ярком свете солнечного дня, Блум в конце главы отправляется в свою дублинскую одиссею.
Чтение литературного произведения превращается у Джойса в интеллектуальное упражнение, по определению, привлекательное для самого узкого круга читателей, потому что в «Улиссе» Джойс пошел по пути преодоления всех условностей классического романа нарушением привычных повествовательных норм и создания новой целостности за счет обращения к древнему мифу. Миф – его главный способ возврата к целостности, к эпосу в мире, который, как свидетельствует техника каждой отдельной главы, фрагментарен, хаотичен, случаен, постижим только при наложении множественных точек зрения. Недаром в романе Блум несколько раз повторяет астрономический термин «параллакс», слово явно не из его лексикона, которое обозначает, что координаты объекта могут быть точно установлены при совмещении нескольких точек зрения на объект наблюдения. «Улисс» доводит до высшей точки все тенденции, которые наметились на ранних этапах развития модернистской литературы от Джеймса до Элиота, и разворачивает их в грандиозном масштабе единственно возможного современного эпоса – эпоса антигероического.
Последний роман Джойса, «Поминки по Финнегану» (1939), еще дальше заходит по пути отрыва от традиционной романной формы. Но хотя прямых последователей в жанре романа у Джойса не было и быть не могло, поскольку его эксперимент исчерпал традиционное представление о жанре, без этого эксперимента невозможно представить культуру XX века.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.