Казачка

Уж осень! кажется, давно ли

Цветущим ландышем дремучий пахнул лес,

И реки, как моря, сливалися по воле

Весною дышащих небес!

Давно ль ладья моя качалась

Там, где теперь скрипят тяжелые возы;

Давно ли жаркая в разливе отражалась

Заря, предвестница грозы!

Я помню – облаков волокна

Сплывалися, и ночь спускалася кругом

На крыльях ветра, а вдали сверкали окна

И грохотал весенний гром.

И в блеске молний мне казалось

Волшебным островом знакомое село.

Я плыл – горела грудь – ладья моя качалась.

И вырывалося весло.

Я правил к берегу разлива,

И хата, крытая соломою, с крыльцом,

Ко мне навстречу шла, мигая мне пугливо

Уединенным огоньком.

Стихало. Туча громовая

Отодвигалася за дальние плетни;

Пел соловей, а я причаливал, бросая

Весло свое на дно ладьи.

О ночка, золотая ночка,

Как ты свежа была, безлунная, в звездах!

Как ты притихла вдруг, когда ее сорочка

Мелькнула в темных воротах!

Казачка бедная, пугливой

Голубкой ты росла; но ты меня рукой

Манила издали; меня твой взор ревнивый

Мог узнавать во тьме ночной.

Не диво, корень приворотный

Мне за карбованец отец твой навязал,

И уж чего-чего старик словоохотный

Мне про него не насказал.

Когда последний шкалик водки

Хватив, он поклялся, хмельной, на образах,

Ты вышла бледная из-за перегородки

И долго плакала в сенях.

И, недоступная девчина,

Ты в эту ночь пошла, как тень пошла за мной…

Я помню, лес был тих и сонная долина

В росе белелась под луной.

Когда холодными руками

Ты обвила меня и с головы платок

Скатился на плеча, – прильнув к устам устами,

Я страсти одолеть не мог…

На самом деле оправдала

Ты знахарство отца: ни плеть его с тех пор,

Ни брань, ни кулаки, ничто не помогало;

Силен был вражий приговор…

На посиделках опустела

В кругу девчат твоя обычная скамья;

Ты мне лишь одному степные песни пела,

Свои предчувствия тая.

Бедняжка! в корень приворотный

Ты верила, а я – я верил, что весна

Колдует и в гнезде у птички беззаботной,

И у косящата окна.

1859

Данный текст является ознакомительным фрагментом.