Глава пятая МЕТОД И СТИЛЬ

Глава пятая

МЕТОД И СТИЛЬ

1. Специфика дневникового метода

Представление о дневнике как системе подневных записей, отражающих частную жизнь автора и общественные события, лишь частично раскрывает сущность жанра. Для полного представления о нем необходимо ответить на вопрос, какие события отбирает дневниковед для записи: ведь далеко не все происшедшее и пережитое фиксирует он в своей летописи. По этому признаку группы дневников подразделяются на различные жанры. Но и в одной группе встречаются образцы, резко отличающиеся друг от друга. В таком случае встает вопрос о принципах отбора, воссоздания и оценки событий и образов. Здесь существует еще большее разнообразие подходов у авторов. Их мы называем методом.

Метод является той фундаментальной категорией, которая роднит дневник с другими литературными жанрами, в том числе с художественными. Но между ними существуют и принципиальные отличия. Метод художественной прозы имеет широкое и узкое толкование. В широком смысле слова метод предполагает наличие общих творческих принципов у очень большой группы писательских индивидуальностей (романтизм, реализм, натурализм и т.д.). Узкое понимание метода связано с творческими принципами отдельных писателей (метод Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого).

Поскольку дневник имеет свою литературную историю и непосредственно не связан с такими грандиозными художественными системами, как романтизм или реализм, то говорить о методе в широком смысле применительно к дневнику нет оснований.

Тем не менее принцип отбора жизненного материала не является принадлежностью отдельных дневниковедов. История развития дневника демонстрирует наличие родственных приемов письма у очень разных авторов. В этом отношении метод дневника также можно понимать в широком смысле. Отличие от художественного метода состоит здесь в том, что автор дневника не мог ориентироваться на существующую литературную традицию как романтик или реалист. Он не читал дневники близких ему по методу летописцев. И близость эта возникла в силу субъективных причин: общности склада ума, литературного образования и эстетических вкусов, нравственных правил и т.п.

Отличительной особенностью художественного метода является его заданность: автор изначально ориентируется на определенную эстетическую парадигму, в соответствии с которой строит сюжетное действие и систему образов. Дневниковед не строит литературную концепцию своего журнала, тот план, который является обязательным для писателя. Отсутствие концепции, однако, не означает, что автор дневника работает над ним стихийно. В его работе тоже есть своя логика, свой порядок, свои закономерности. Метод является главным выражением этой логики.

Даже юные дневниковеды, литературный опыт которых крайне незначителен, интуитивно понимали необходимость строгого отбора материала для своих журналов. Отклонение от принципов такого отбора они расценивали как нарушение законов дневникового жанра: «Но я собираюсь писать дневник, – замечает по этому поводу С.Я. Надсон, – а между тем пишу пока вещи, не относящиеся нисколько к дневнику <...> Однако я начинаю бросаться, а надобно описывать, как я намеревался, по порядку»[239]. Наличие «намерения» в данном случае свидетельствует о том, что у юного поэта уже имелись представления о принципах отбора материала и его распределения в подневной записи.

Что же, если не приверженность конкретной художественно-эстетической системе, питает авторский метод в дневнике? В отличие от писательского, он состоит из нескольких слагаемых. К ним надо отнести жизненные планы и опыт хрониста, функциональную направленность его дневника, ту жизненную ситуацию, которая послужила отправным пунктом его ведения, особенности его мировоззрения и социальный фон. В ряде случаев решающее воздействие на формирование метода оказывали эстетические пристрастия автора.

Проблема сущности метода неразрывно связана с вопросом об источниках информации для дневника. Применительно к писательской практике ответ на этот вопрос сводится к признанию решающей роли жизненного опыта художника слова. Часто такими источниками могут служить литературная и фольклорная традиции, события исторического прошлого, как, например, у романтиков. А с усилением роли печати и науки – газетная хроника и научные открытия.

Все перечисленные источники в равной мере служили и авторам дневника. Мало того, приоритеты в их использовании менялись у дневниковедов приблизительно в такой же хронологической последовательности, как и у писателей. Здесь родство дневникового и художественного методов было наибольшим.

Другое дело – мера использования этих источников, степень их литературной обработки и место в композиции текста. Дневниковеды обычно вводили информацию из «чужих» источников в «сыром» виде, редко упорядочивали ее и не ориентировались на эстетические критерии при отборе. «Эстетик» А.В. Никитенко, например, приводит в дневнике такие чудовищные по своей натуралистичности факты, которые не осмеливался бы использовать в своих романах «жестокий талант» Достоевский, решившийся на показ раздирающих сцен в «Дневнике писателя» и «Братьях Карамазовых».

Если в изображении явлений дневниковеды допускают подобные вольности, то что же говорить об оценке тех или иных событий! Здесь даже самые умеренные авторы находили такие слова, использовали настолько смелые интерпретации, что о них не могли и мечтать наиболее радикальные и бесстрашные литераторы. В этом отношении дневниковый метод имел больший потенциал и развивался в сторону публицистики, а не эзоповского иносказания, в отличие от метода художественной литературы.

Расширение источниковедческой базы знаменовало громадный прогресс дневникового жанра, а публикация многих образцов дневниковой прозы в исторических журналах второй половины века способствовала совершенствованию метода у нового поколения дневниковедов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.