«Станционный смотритель»

«Станционный смотритель»

Одним из наиболее ранних преданий о возникновении Петербурга принято считать финскую легенду, которую из уст в уста передавали матросы на Троицкой пристани и торговцы Обжорного рынка. На таком топком гибельном болоте, говорили они, невозможно построить большой город. Видать, строил его Антихрист и не иначе как целиком, на небе, и уж затем опустил на болото. Иначе болото поглотило бы город дом за домом. Столпянский рассказывает эту легенду так. «Петербург строил богатырь на пучине. Построил на пучине первый дом своего города — пучина его проглотила. Богатырь строит второй дом — та же судьба. Богатырь не унывает, он строит третий дом — и третий дом съедает злая пучина. Тогда богатырь задумался, нахмурил свои черные брови, наморщил свой широкий лоб, а в черных больших глазах загорелись злые огоньки. Долго думал богатырь и придумал. Растопырил он свою богатырскую ладонь, построил на ней сразу свой город и опустил на пучину. Съесть целый город пучина не могла, она должна была покориться, и город Петра остался цел».

В середине XIX века эту романтическую легенду вложил в уста героя своей повести «Саламандра» писатель князь Владимир Одоевский. Вот как она трансформировалась в художественной литературе. «Вокруг него (Петра) только песок морской, да голые камни, да топь, да болота. Царь собрал своих вейнелейсов (так финны в старину называли русских) и говорит им: „Постройте мне город, где бы мне жить было можно, пока я корабль построю“. И стали строить город, но что положат камень, то всосет болото; много уже камней навалили, скалу на скалу, бревно на бревно, но болото все в себя принимает и наверху земли одна топь остается. Между тем царь состроил корабль, оглянулся: смотрит, нет еще города. „Ничего вы не умеете делать“, — сказал он своим людям и с сим словом начал поднимать скалу за скалою и ковать на воздухе. Так выстроил он целый город и опустил его на землю».

Заметим, что ни у Пушкина в «Руслане и Людмиле» (если, конечно, говорящая Голова в поэме и каменная Голова в Старом Петергофе одно и то же), ни у Одоевского в «Саламандре» Петербург вообще не упомянут. Фольклор еще только нащупывает его место в литературном тексте.

Но вот в 1831 году А. С. Пушкин публикует новую повесть, включенную им в цикл знаменитых «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина». Название повести «Станционный смотритель». Если верить петербургскому фольклору, сюжет повести был хорошо известен в столице задолго до ее опубликования. Он передавался из уст в уста в виде не то гусарского анекдота, не то романтической легенды о старом смотрителе Семене, служившем на какой-то почтовой станции. Жил он в одиноком казенном домике там же, на станционном дворе, вместе с юной красавицей дочерью. Однажды проезжий гусар, ненадолго остановившийся на станции, влюбился в неопытную девушку. Сказавшись больным, он задержался на несколько дней в доме простодушного хозяина, а затем обманом увез его дочь в столицу. Скучая от одиночества, раздавленный горем, старик вскоре умер. Похоронен он на местном кладбище, «да вот беда, — продолжает легенда, — могила его затерялась».

Почтовый тракт. Неизвестный художник (М. И. Воробьев?). Начало XIX в.

Историй, связанных с авантюрными приключениями столичной гвардейской молодежи, Петербург знал немало. Чего стоили рассказы о пьяных ночных загулах в знаменитом «Красном кабачке» вблизи Красненького кладбища, о которых потом, преувеличивая и привирая, взахлеб хвастались друг перед другом их участники. Холостые застолья чаще всего заканчивались «романтическими» походами к девочкам. В лучшем случае такие походы завершались безутешными слезами и безответными мольбами случайных подруг. Но было и другое.

Если верить городскому фольклору, на Васильевском острове в XIX веке всеобщей популярностью у столичных гвардейцев пользовался безымянный трактир. Но в армейской среде его называли «Уланская яблоня». Такое странное название заведения объяснялось просто. Однажды невесть как появившиеся на Васильевском острове перепившиеся уланы ворвались в трактир, устроили всеобщую попойку и в конце концов надругались над юной дочерью хозяина. Девочка в ужасе выбежала во двор и повесилась на яблоневом суку едва ли не под окнами трактира. Это вполне вписывается в репутацию улан среди петербургского населения. О них говорили: «Все красавцы и буяны лейб-гвардейские уланы»; «Вечно весел, вечно пьян ее величества улан»; «Кто два раза в день не пьян, тот, простите, не улан».

Но грустная легенда о станционном смотрителе, случайно услышанная Пушкиным во время одного из дружеских застолий, всколыхнула еще и воспоминания самого поэта. Путешествуя по России, Пушкин не раз останавливался на почтовых станциях, смертельно скучал в ожидании смены лошадей, разговаривал со смотрителями. Ближайшая к Петербургу такая станция находилась на Белорусском тракте, в деревне Выра. По местному преданию, поэт однажды задержался на ней, пережидая непогоду по дороге в Михайловское. Согласно тому же преданию, имя герою своей повести Самсону Вырину, несколько изменив его, он будто бы дал по названию этой придорожной станции.

В «Станционном смотрителе» Петербург впервые назван своим подлинным именем. Но в контексте нашего повествования гораздо важнее другое. Впервые в русской художественной литературе сюжетом повести стало городское предание. Не с этих ли пор живой интерес, с которым Пушкин вслушивался в многоголосую петербургскую молву, стал вполне сопоставим с его ненасытной жадностью к сказочным небылицам Арины Родионовны?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.