ЛИРИКА НА ГРАНИ ФОЛА (о творчестве Олега Дивова)

ЛИРИКА НА ГРАНИ ФОЛА

(о творчестве Олега Дивова)

И я не горю желаньем лезть в чужой монастырь,

Я видел эту жизнь без прикрас.

Не стоит прогибаться под изменчивый мир,

Пусть лучше он прогнется под нас.

Андрей Макаревич

Сказать по чести, порой мне кажется, что отечественные книгоиздатели составляют аннотации лишь для того, чтобы отбить у потенциального читателя всяческую охоту что-либо читать. Честное слово, если бы некоторых редакторов пореже посещало вдохновение, множество великолепных книг не в пример быстрее дошли бы до тех, для кого они, собственно, и пишутся.

Примерно такая мысль пришла мне в голову, когда, ценою невероятных душевных усилий оторвавшись от «Выбраковки» Олега Дивова, я еще разок глянул сначала на последнюю страницу обложки, а затем, для верности, перечел аннотацию в начале книги. И там, и там красовалось нечто пестрое, душераздирающее, обещающее массу острых ощущений… и при этом низводящее хорошую на самом деле вещь до тривиального боевика с уклоном в политический памфлет. Люди, не читайте аннотации. Читайте лучше книги.

Не могу сказать, что «Выбраковка» стала тогда для меня каким-то откровением — скорее это чувство можно описать словами «Ну наконец-то!». Черт подери, рано или поздно кто-то у нас должен был начать писать такое. Именно такое — гремучую смесь из малофантастических в целом ситуаций, стрельбы, мордобоя и матюгов открытым текстом, нанизанных на тонкую, едва не рвущуюся под тяжестью всего этого нить человеческой души. Одной-единственной — ибо Дивов пишет только об одном человеке. И все его герои — это в целом одна и та же личность, только поставленная в разные условия. Этакое «как бы я жил, если…».

Честно сказать, поначалу эта деталь в творчестве Дивова серьезно меня смутила. Когда после «Выбраковки» я, уже не глядя ни в какие аннотации, схватился за трилогию «След зомби» и в трех книгах встретил трех персонажей, похожих как сиамские близнецы, первой мыслью было: «Да он что? Да он…»

А что — он? Да почему бы, собственно, и нет? Кто сказал, что автор должен что-то выдумывать, высасывать из пальца, генерировать, как в плохой ролевой игре, кучу синтетических персонажей? Вот кто сказал — пусть сам такое и читает. Любой образ силен в первую очередь своей достоверностью. Живой человек в тысячу раз интереснее некой безликой фигуры, выращенной в пробирке чьих-то мозгов и оттого страдающей патологическим художественным авитаминозом. Даже самая отвратительная душонка, перенесенная на бумагу такой, какая она есть, смотрится там не в пример лучше правильного как теорема Пифагора супергероя с телосложением Аполлона и исправно работающим кишечником.

Да, Дивов пишет только об одном человеке, но зато этот человек — живой. Настоящий, такой, какой он есть. Любите и жалуйте. Или не любите и не жалуйте, дело ваше. Нужна ему ваша любовь…

На самом деле — нужна. Да вот только не судьба. Не умеют на этой планете так любить. Поэтому герой Дивова всегда одинок, даже в кругу людей, близких по духу. Он отнюдь не антисоциален, нет — просто ему категорически не подходит среда обитания. Он не требует от окружающего мира, чтобы тот подстраивался под него, но и сам не желает подстраиваться. А когда мир, возмущенный таким откровенным к себе пренебрежением, пытается его сломать… Что ж, ребята! Вы сами напросились…

«Я не хочу быть властелином этого мира. Мне плохо на этой планете. С самого детства. Так что либо я планету исправлю, либо мне на ней долго не протянуть» («След зомби»).

Почти Экзюпери. Только с диаметрально противоположным знаком. Герой Дивова — не Маленький Принц. У него нет высокой миссии — он просто живет. Встает утром с дикого похмелья и бежит к ближайшему пивному ларьку. Не приемлет тупость человеческую в любой форме. Любит всех женщин мира, но сердце его принадлежит только одной, и, защищая ее от жестокости жизни, он запросто может пустить в ход все, вплоть до гвардейского самоходного миномета. Всей душой болеет за родную страну — «пусть кричат „Уродина!“, а она нам нравится». Ненавидящий смерть, но вынужденный убивать, он облечен истинной ВЛАСТЬЮ — но она не нужна ему. Даже суперэкстрасенсу Тиму Костенко, способному походя поставить на уши родную Землю-матушку. Даже Павлу Гусеву с его формулой «Вы имеете право оказать сопротивление. Вы имеете право умереть». Даже адмиралу Рашену — последнему великому полководцу умирающей страны…

Насчет власти — герою Дивова ее приходится втискивать в руки едва ли не силком. И он еще будет трепыхаться и отбиваться ногами. Не потому, что боится ответственности, просто он и в самом деле не понимает, зачем она ему. Власть подавляет то, что он считает главной и, пожалуй, единственно значимой общечеловеческой ценностью — Свободу. И в первую очередь для самого властелина. Герой Дивова, по его же классификации, — это всегда «герой второго типа», герой поневоле. Он и рад бы задвинуть свое геройство куда подальше, да вот не получается. У обычного человека, втиснутого в критическую ситуацию, есть два выхода — подчиниться или подчинить. Подчиняться герой Дивова не умеет, а чтобы подчинять, нужна власть, которую он ненавидит всеми печенками. Поэтому он будет избегать конфликта любыми возможными способами, пока для этого есть хоть малейшая возможность. Очень человеческая реакция, в отличие от огромной массы персонажей, подобно Дон-Кихоту рыщущих по страницам современной фантастико-приключенческой литературы в поисках неприятностей покрупнее.

Возвращаясь к сказанному выше — именно эта черта в наибольшей степени придает герою Дивова достоверности. Наделяя персонажей теми или иными чертами, авторы уподобляют их маскам античного театра. Герой Дивова играет без маски — у него другое предназначение. Точнее сказать, он не играет вообще — много ли актерского мастерства требуется человеку, чтобы сыграть самого себя? Дивов моделирует не образы, а ситуации, проигрывая варианты поведения на одной-единственной модели, на одном психотипе — том, который знает лучше всего.

Создавая ситуацию для своего героя, Дивов следует проверенному поколениями фантастов правилу, внося в реально существующий мир минимум фантастических допущений. Кстати, именно на этом моменте чаще всего «заносит» молодых авторов. Стремление изобрести что-то принципиально новое приводит лишь к тому, что изобретение оказывается все тем же велосипедом, в лучшем случае на квадратных колесах, а описываемый мир настолько теряет связь с реальностью, что становится совершенно непригодным для восприятия среднестатистического читателя. Дивов вносит в реальный мир не более одного-двух фантастических элементов. Хотя «След зомби», думаю, ничуть бы не проиграл, если убрать оттуда НЛО-шный элемент, который, на мой взгляд, несколько дисгармонирует с общей картиной.

Стиль Дивова трудно отнести к какой-либо конкретной школе — он на удивление самобытен и самодостаточен и этим качеством выгодно выделяется из общей массы современных российских авторов. На фоне всеобщей моды рассуждать, кто с кем и против кого, кто у кого и что стащил и кто под кого «косит», позиция Дивова лично мне кажется наиболее выигрышной — он «косит» под самого себя и, по всей вероятности, весьма этим фактом доволен. При желании, конечно, в его романах можно разглядеть влияние и Стругацких, и Хайнлайна, и еще Бог знает кого — только вот вопрос: а надо ли? Все равно что искать сходство в творчестве Баха и Моцарта на том основании, что оба пользовались нотами, которых в принципе семь.

Евгений Адеев

БИБЛИОГРАФИЯ ОЛЕГА ДИВОВА

Мастер собак. — М.: ЭКСМО, 1997.

Стальное Сердце. — М.: ЭКСМО, 1997.

Братья по разуму. — М.: ЭКСМО, 1997.

Лучший экипаж Солнечной. — М.: ЭКСМО, 1998.

Закон фронтира. — М.: ЭКСМО, 1998.

Выбраковка. — М.: ЭКСМО, 1999.

След зомби. Трилогия. Коллекционное издание (романы «Мастер собак», «Стальное Сердце», «Братья по разуму» в переработанной авторской версии 1999 г.) — М.: ЭКСМО, 1999.

Круг почета // Если. — 2000. — № 5.

Толкование сновидений. — М.: ЭКСМО, 2000.

Предатель // Если. — 2001. — № 2.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.