III

III

Большой интерес представляет и личность самой мемуаристки, даровитая индивидуальность которой ярко отражена в ее воспоминаниях.

В одном из писем 1872 года, характеризуя своих детей, Толстой отметил в восьмилетней Тане незаурядные способности, черты душевной доброты и самоотвержения. У нее, писал он, «механизм головы хороший. Она будет женщина прекрасная»[2]. Это предсказание впоследствии полностью сбылось. Татьяна Львовна унаследовала от отца редкую нравственную чистоту, душевную взыскательность в соединении с большим художественным талантом.

Как и все дети Толстого, Татьяна Львовна росла под неустанным духовным влиянием отца, и это — одна из важнейших тем ее воспоминаний. Как она сама писала в старости, ее записи интересны тем, как под влиянием отца из обыкновенной девушки «вышло существо мыслящее и стремящееся к добру»[3]. Действительно, по дневнику и воспоминаниям Т. Л. Толстой можно проследить становление и развитие ее незаурядной личности, ту нравственную атмосферу, которая царила в доме Толстых.

Влияние Толстого на детей проявлялось отнюдь не в скучных нотациях или в строгих наказаниях. Толстому достаточно было пристально взглянуть на дочь, как она уже сердцем знала, поступила она хорошо или дурно. Отцу нельзя было сказать неправды, от его зорких глаз нельзя было ничего утаить — это чувствовали все дети Толстого, и уже одно это воспитывало в юной Тане черты правдивости, доброты, душевной открытости.

Взаимоотношения Татьяны Львовны с отцом в годы ее отрочества и юности составляют увлекательный «роман», описанный в ее дневнике с большой искренностью и теплотой. Душевно тяготея к отцу, чувствуя, как ей нужна его доброта и ласка, юная Татьяна иногда отчуждалась от него, сама глубоко страдая и заставляя его страдать. Причиной этому бывали неожиданные вспышки детского самолюбия, упрямства, а то и просто свойственная переходному возрасту замкнутость. Толстой чутко улавливал колебания настроений у своих детей и делал все возможное, чтобы восстановить душевный контакт с ними. И тогда в сердце дочери возникало ощущение вины перед ним, чувство стыда и раскаяния, что тоже доставляло ей немалые огорчения. «Папа — единственное утешение и поддержка в моей жизни, и я часто мучаюсь тем, что мало доставляю ему радости», — записывает она.

С возрастом ее отношения с отцом усложняются. Дочь радует, что отец высокого мнения о ней и возлагает на нее большие надежды. Но иногда ей кажется, что он обманулся в ней, и это становится предметом ее горестных переживаний. «Я всю жизнь чувствовала, что он во мне обманывается, считает меня лучше, чем я есть, и боялась и желала, чтобы у него открылись глаза. И вот теперь я жалею и радуюсь тому, что это произошло. Но сейчас пл?чу, пиша это».

Так, в душевных борениях — с кратковременными периодами отчуждений и радостными периодами сердечной близости — проходил этот «роман» дочери с отцом, столь талантливо воспроизведенный в ее воспоминаниях.

По дневнику дочери писателя можно проследить, как рано проснулись в ней высокие моральные требования к себе, ощущение несправедливости существующего уклада жизни. «Как это гадко и противно, что за мной… должна ходить тридцатипятилетняя женщина и исполнять все мои капризы за то, что ей платят деньги, на которые тоже я никакого права не имею», — записывает Таня, чуткая к словам и мыслям отца. «Недавно папа вечером говорил… о том, как он находит хорошим жить, как богатство мешает быть хорошим». «Все, что во мне хорошего, — это все он». «Он мне всегда напоминает, что хорошо и что дурно».

Толстой поощрял свою дочь в ее стремлении к моральному совершенствованию, в желании держать себя «в струне». А когда случалось, что, несмотря на все старания, в ее жизни, под влиянием окружающей среды, кратковременно брали верх эгоистические начала, Толстой своим отеческим словом возвращал ее на правильный путь. Так, в частности, было, когда, переехав с семьей в Москву, восемнадцатилетняя Таня, подобно молодежи ее аристократического круга, пережила период увлечения светскими удовольствиями. Однако вскоре в душе умной, пытливой девушки взяли верх серьезные духовные интересы, и это стало для Толстого большой радостью. «Ай да Таня! Спасибо, милая, за письмо, — писал он ей 18 октября 1885 года. — …Ты в первый раз высказалась ясно, что твой взгляд на вещи переменился. Это моя единственная мечта и возможная радость, на которую я не смею надеяться» (63, 292).

По мере приближения к нравственным требованиям отца Татьяна Львовна все чаще убеждалась и в правоте его социальных воззрений. Об этом свидетельствуют воспроизведенные в дневнике ее первые, еще наивные разговоры с ним о том, почему в деревне царит нищета: «почему так много голых, когда так много наготовленных… товаров», «почему у помещиков хлеб преет в амбарах, дожидаясь цен, и столько голодных».

Толстой терпеливо отвечал на вопросы дочери, исподволь подводя ее к пониманию сложных, наболевших проблем. Эти серьезные разговоры, доверие к уму и сердцу дочери окрыляли ее, делали еще более восприимчивой к его воззрениям, а также лечили ее душу от ранней неудовлетворенности и хандры. «Если я не унываю, если я стараюсь быть нравственной и честной, то главным образом благодаря ему. Если бы не его любовь, я впала бы в беспросветное отчаяние и, конечно, было бы в тысячу раз хуже, чем теперь».

Благодаря возросшей близости с отцом Татьяна Львовна стала серьезно интересоваться общественными проблемами. В эти и последующие годы Толстой все чаще делится с ней своими мыслями о происходящем в России, о растущем народном недовольстве, о назревающих тревожных, но благотворных переменах. Юная Таня вдумчиво воспринимает слова отца. По ее дневникам и письмам этих лет можно проследить, как расширяется ее кругозор, как ее молодая, деятельная натура ищет применения своим силам, с какой искренностью и душевной отдачей она становится единомышленницей и соратницей своего отца.

Писательская работа Толстого была всегда неотъемлемой отчего многообразной общественной деятельности. В мемуарах и дневниках Татьяны Львовны много рассказано об участии Толстого в работе издательства «Посредник», выпускавшего популярную литературу для народа. Толстой привлекал к этой работе крупнейших писателей и художников и всячески поощрял участие дочери в нелегком, но шпионом деле.

Интересным начинанием «Посредника» было издание — в квалифицированных переводах и переработках — лучших произведений мировой литературы. Сам Толстой «пересказал» для массового читателя мысли Сократа, Платона, Амиеля, произведения Руссо, Гюго, Анатоля Франса, Мопассана — и нуждался в способных помощниках. «Почему ты не возьмешься за какую–нибудь работу для печати народных изданий? — писал он Татьяне Львовне в 1885 году. — Я читаю теперь понемножечку «Bleak House»[4] — очень хорошо, и я думал об «Oliver Twist»[5] (63, 293).

Двадцатилетняя Татьяна Львовна не решилась сразу взяться за сложную литературную работу, но она охотно начала более доступное ей, молодой художнице, дело — создание иллюстраций к выпускаемым книжкам, издание для народа дешевых репродукций картин русских художников. Она выпустила в «Посреднике» иллюстрированное издание рассказа Толстого «Чем люди живы», альбом репродукций картин Н. Н. Ге и другие аналогичные издания, к подготовке которых привлекла своих учителей и друзей по Школе живописи, ваяния и зодчества. «Как это хорошо, — писал ей И. Е. Репин, — что вы взяли вести художественную часть «Посредника»… Я верю в ваш личный вкус и радуюсь, что вы взялись за это дело»[6].

Позднее Татьяна Львовна участвовала в деятельности «Посредника» и как автор и как редактор. Ее перу принадлежит интересная книга об итальянском педагоге Марии Монтессори. До этого ею были составлены альбом картин французских художников, сборники «Восточная мудрость», «250 мыслей философов, поэтов и ученых». Под ее редакцией вышли в свет новые переводы романов Мопассана «Жизнь» и «Монт-Ориоль».

Повседневная помощь отцу, совместная с ним работа для «Посредника» были первым проявлением общественной зрелости молодой Татьяны Львовны. Но с особенной силой ее недюжинные способности проявились в 1891—1892 годах во время ее двухлетнего пребывания с отцом в деревнях на голоде. Эти годы, проведенные среди крестьян, сыграли большую роль в формировании личности и духовного облика дочери Толстого.

Всенародное бедствие — голод, охвативший в начале 1890?х годов ряд губерний, участие Толстого в помощи потерпевшим — одна из знаменательных страниц биография писателя. Много нового об этом периоде мы узнаем из дневника Татьяны Львовны. Ужаснувшись размерам бедствия, Толстой ринулся в гущу голодающих крестьян, чтобы спасти людей от смерти. Не раздумывая, пошла за ним в этот период вся его семья — жена Софья Андреевна, сыновья Сергей и Лев, взрослые дочери, и первая среди них — Татьяна Львовна.

Записи Татьяны Львовны этого периода — один из ярких документов эпохи. В работе на голоде раскрылись лучшие черты ее характера, еще более укрепилась ее душевная связь с отцом. Эти записи полны дельных рассуждений о том, где и как открывать столовые, как купить дешевую шерсть, чтобы занять женские руки, как печь хлебы из картофельных и свекольных отходов, как варить дешевый и сытный овсяный кисель… И наряду с этим дневник полон тонких наблюдений над жизнью народа, глубоких раздумий о путях изживания его беды. Вместе с горем и страданиями крестьян дочь Толстого уловила и зреющие в голодающих деревнях «нетерпение, озлобление и ропот на правительство». «Как бы нынешний год не повернул дела круто, — читаем мы в ее дневнике. — Меня пугает то, что эта бедность и голод есть способ для очень многих поработить себе людей, и кончится это тем, что или опять будут рабы хуже крепостных, или будет восстание, что, по–моему, по духу времени, вероятно».

Как известно, эти наблюдения, схожие с наблюдениями Толстого, оказались весьма верными. Голод 1891--1893 годов, а затем и недород 1899 года в немалой мере содействовали вызреванию в русской деревне тех бунтарских настроений, которые вскоре, в 1905--1907 годах, обернулись первой революционной грозой.

Характерно, что с этого временя дочь Толстого попадает под «недреманное око» царской охранки. Как явствует из хранящегося в Музее Л. Н. Толстого объемистого «Дела департамента полиции о графине Татьяне Львовне Толстой» за No 1594, она начиная с 19 ноября 1891 года, то есть с первых дней ее пребывания в Рязанской губернии, была взята под тайный и строгий полицейский надзор. Ее корреспонденция вскрывается, прочитывается, а наиболее «крамольные» места из писем заносятся в ее «дело». В сводной справке, составленной о ней департаментом полиции, мы читаем: «По сведениям, полученным из секретных источников, Татьяна Толстая вполне разделяет политические и религиозные заблуждения своего отца и служит ему посредницей по сношениям с единомышленниками и по распространению его недозволенных сочинена!»[7].

В «деле» Татьяны Львовны зафиксированы ее многочисленные связи с лицами, распространявшими запрещенные сочинения Толстого, с людьми, отказавшимися от военной службы, и другими «неблагонадежными элементами». Особенно много места уделено знаменитому «делу» Марии Холевинской — тульского врача, к которой Татьяна Львовна направила в 1896 году крестьянина И. П. Новикова за запрещенными произведениями своего отца. Перехватив записку Татьяны Львовны, полиция устроила у Холевинской обыск и нашла у нее сочинения Толстого, в которых, по утверждению охранки, «автор высказывает идеи, направленные к колебанию основ существующего государственного порядка»[8]. По указанию свыше тульское жандармское управление арестовало Холевинскую, предало ее суду и намеревалось учинить также расправу над Львом Толстым, как автором, и над Татьяной Львовной, как распространительницей крамольных сочинений. Однако министерство юстиции, «руководствуясь дважды выраженными по означенному предмету высочайшими воззрениями в бозе почившего государя императора», разъяснило, что «ввиду особого занимаемого графом Толстым положения в качестве знаменитого отечественного писателя, возбуждение против него преследования может повлечь за собой крайне нежелательные последствия»[9]. Так, спасовав перед Толстым, царское правительство не решилось тронуть его дочь. Однако оба они остались под строгим надзором полиции.