Фантасты философствуют, смеются, обличают

Фантасты философствуют, смеются, обличают

Очерчивая, как мы видели, совсем по-разному контуры будущего мира, писатели-фантасты используют многообразные способы познания жизни. Выше речь шла о романе-предупреждении, об утопическом романе. Вместе с ними все увереннее ныне развивается философско-сатирическая фантастика. Дух Вольтера и Свифта оживает в «Звездных дневниках Ийона Тихого» и «Кибериаде» Лема, в Произведениях американских писателей, цикле рассказов Генри Каттнера о Хогбенах и памфлете Р. Уормсера «Пан Сатирус», в романе братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», в рассказах И. Варшавского и К. Булычева. Можно сказать, что НФ дала новую жизнь философской сатире; ведь для последней необходим именно «взгляд со стороны», возможность взглянуть на человека и человечество с необычной, остраненной точки зрения вольтеровского Микромегаса или свифтовских гуигнгнмов. Однако во времена Свифта и Вольтера на Земле было место и лиллипутам и великанам, а обитателя Юпитера или Сатурна можно было просто придумать, вымыслить. Сегодня Земля исследована, исхожена вдоль и поперек. а юпитерианин нуждается хотя бы в самом приблизительном научном комментарии. В сущности, и «Солярис» Лема — это трагическая вариация на тему Микромегаса, разумного существа, неизмеримо более могущественного, чем земляне. И контакт Океана Соляриса с обитателями исследовательской станции можно уподобить встрече Микромегаса с людьми; несмотря на весь трагизм ситуации, ироническая нота в ней различима: ведь Океан посылает людям то, что они, как ему кажется, больше всего хотят.

Но такой сложный литературно-психологический комплекс, как трагическая ирония, в НФ редкость, «Солярис» стоит особняком. Как правило, фантастическое допущение используется в тех же целях, что и у Свифта и Вольтера, — для проповеди доброты, гуманности и терпимости. Конструктор Трурль, герой цикла рассказов «Кибериада», избавляет обитателей далекой планеты от неведомого и немыслимого чудовища с помощью… бюрократической волокиты с «входящими» и «исходящими»: чудовище не выдерживает и исчезает. Ийон Тихий, автор знаменитых «Звездных дневников», находит на другой планете машину, которую соорудили для установки Абсолютного Порядка, — она добивается этого порядка, превращая обитателей планеты в одинаковые блестящие диски и выкладывая из них красивый и симметричный орнамент. Хогбены используют свои сверхъестественные способности для разоблачения мелкого политикана.

Сходство приемов современной фантастики и философской сатиры прошлого обнаруживается без труда. Но гораздо важнее опять-таки единство их цели. Ведь и наше время можно назвать так же, как назвали время Свифта и Вольтера, — веком Просвещения; качественно изменились представления человека о мире, возросли технические возможности. И снова человечество ощутило необходимость обращения к простым истинам, без которых, однако, не так-то легко восстановить чувство соизмеримости человека с этим расширившимся миром, чувство равновесия, которое в условиях буржуазной системы постоянно искажается, ибо технический прогресс не подкрепляется там прогрессом социальным.

И сколь бы справедлива ни была мысль о том, что произведения многих западных фантастов социально, так сказать, недостаточны, мы не можем не отдать должного их упорной вере в силу человеческого разума. Пожалуй, символы этой веры в рамках философской фантастики представлены наиболее резко. Та же общая идея выражена в многочисленной группе произведений, в которых НФ обнаруживает свою игровую природу. Гротеск, парадокс, травести, все оттенки юмора все более распространяются в современной фантастике. В рассказе Генри Каттнера «Робот-зазнайка» гениальный изобретатель создает робота, едва ли не более гениального, чем он сам… для открывания банок с пивом. Фантастическое допущение представляет немалые возможности для игровых решений; возможностями этими пользуются все охотнее. И, пожалуй, чаще всего в произведениях, посвященных контакту с внеземными цивилизациями.

Цикл рассказов Кирилла Булычева «Пришельцы в Гусляре» весьма характерен для такого рода НФ.

В игровой фантастике звездолеты, необыкновенные планеты и удивительные пришельцы — все, что стало необходимым, но часто банальным антуражем НФ, используется как своего рода «правила игры». Так обстоит дело и у Булычева.

Контакты с гостями из космоса весьма парадоксальны. Так начинается все с… банки белил: корабль пришельцев при неудачной посадке повредил шоссе, пришельцы приводят его в порядок, а белила им нужны, чтобы покрасить оградительные столбики (рассказ «Связи личного характера»). Белила приносит заведующий местной стройконторой Корнелий Удалов, и они же служат ему самым веским подтверждением того, что он действительно встретил инопланетных братьев по разуму; когда у него требуют доказательств, он возмущенно отвечает: «Ну, знаете! А банка эта, которая на виду у вас посредине двора стоит? Из-под белил. Сегодня же брал на складе. За наличный расчет. Зачем мне белила? Зачем мне, спрашиваю, белила? Вы же в курсе, что состою на руководящей работе.

— Правильно говорит, — сказал Василь Васильевич. — Зачем ему про белила было врать?»

К тому же Корнелию Удалову (рассказ «Надо помочь») очередной пришелец является с просьбой: «Удалов, надо помочь». На планете пришельца гибнут некие таинственные «крупики», играющие важнейшую роль в экономике, и спасти их может только герань, которую гость из космоса безуспешно пытался раздобыть у одной вредной гуслярской старушки. Удалов в проливной дождь идет к старушке, стойко выносит удар скалкой по голове и платит за герань несусветную цену — двенадцать рублей. Он бы отдал и больше, но больше у него с собой нет; кроме того, он обещает помочь старушке стройматериалами, «если в пределах законности». Благодарный пришелец говорит, что на его планете Удалову будет воздвигнут памятник: «Вы идете сквозь дождь и бурю, а в руке у вас красный цветок».

Сюжет этот можно было бы изложить в совсем ином ключе — драматическом, даже героическом, стоит только заменить осеннюю слякоть более серьезными препятствиями, а заурядную герань каким-либо веществом, получить которое невероятно трудно. И памятник земному человеку на далекой планете достойно завершил бы рассказ о межпланетном сотрудничестве. Однако в ироническом «снижении» сюжета есть свой художественный смысл, отчетливо проявляющийся как раз на фоне произведений, где аналогичные ситуации трактованы вполне серьезно.

На уровне фантастического анекдота действуют те же черты человеческой природы, что и на уровне серьезной НФ. Неважно, что от Удалова требуется немногое — пройти под дождем несколько сот метров и уговорить старушку отдать свою герань, — важно, что он делает это, когда ему сказали «надо помочь». Слова пришельца о памятнике как бы подсказывают нам возможность жанровой трансформации сюжета при сохранении его смысла: анекдот может нечаянно превратиться в дифирамб, в оду Удалову — рыцарю Контакта. Памятуя об этом, Булычев «снижает» и финал рассказа — Удалов смущенно просит у пришельца вернуть потраченные на спасение чужой цивилизации двенадцать рублей, поскольку ему завтра взносы платить, а пришелец, преисполненный благодарности, но слабо разбирающийся в земных денежных знаках, дает ему три тысячи… долларов.

«— А что у тебя в руке? — спросила Ксения, глядя на пачку долларов.

— Это так, доллары, — сказал Удалов и протянул жене деньги.

— Дожили, — сказала Ксения и заплакала».

Рассказ снова возвращается на уровень анекдота и возвращается не зря — автор, хотя и относится к своим героям с симпатией, но смотрит на них трезво и иллюзий себе не строит.

Порой жители Великого Гусляра кажутся смешными, а их поступки нелепыми. И далеко не всегда они способны в полной мере понять и оценить смысл и масштабы явления, с которым они столкнулись. Но, даже не понимая, они часто находят правильные решения, потому что руководствуются простыми и вечными человеческими чувствами: помочь, поделиться, посочувствовать — потребность в этом органически присуща им. Достать банку белил или цветок герани — это они с радостью, когда же дело касается более сложных контактов, то могут и спасовать.

Нарисованный Булычевым Великий Гусляр почти не затронут научно-технической революцией, она только еще начинает проникать в него — в этом и следует искать причину всех затруднений гуслярцев с космическими контактами. Ироническая фантастика Булычева, как и ироническая фантастика вообще, как и вся ироническая проза, основывается на несоответствии; в данном случае это несоответствие интеллекта и сознания гуслярцев с действительностью, в которой на Земле появляются гости из космоса, путешественники во времени и происходят всевозможные технические чудеса. Ирония эта лишена сарказма, злости, автор никого не обличает, не презирает своих персонажей за отсталость, напротив, не упускает случая подчеркнуть все хорошее, что есть в них, более того, считает, что нравственно они подготовлены к контакту, ибо гуманны, добры и всегда готовы помочь ближнему.

Однако автор считает, и не без оснований, что все эти прекрасные качества должны быть подняты на более высокий интеллектуальный и культурный уровень, что гуманизм и доброта много выигрывают, когда они проявляются не безотчетно, а осознанно.

Таким образом, сопоставляя разные направления НФ, мы приходим к той же мысли, к тому же выводу, что при анализе наиболее глубоких и художественно полноценных ее произведений. К мысли о синтезе, о том, что ни интеллектуальное совершенство, ни эмоциональная культура, ни высокий этический уровень, если брать каждое из этих качеств отдельно, не помогут человеку «акклиматизироваться» в том мире, который несет нам НТР.

Можно сказать, что подготовку к «свершениям научно-технической революции» (цитированные выше слова Е. Парнова) фантастика стремится вести комплексно.

И опять-таки средствами искусства, художественными средствами. Игровая, ироническая, гротескная фантастика, повествующая о космических контактах, использует их широко и многообразно.

Вероятно, понадобилось бы много страниц только для перечисления всевозможных выдуманных фантастами рас, народов и цивилизаций космоса и различных вариантов контакта. «Планета обезьян» Пьера Буля, «Солярис» Лема, мыслящие растения, цивилизованные бабочки, механическая жизнь, щупальца и присоски, шестые, девятые и пятнадцатые чувства… поражаешься, как много новых комбинаций можно создать из немногих, в сущности, элементов земного бытия, пригодных для фантастического «конструирования». И в конце концов понимаешь, что такое конструирование интересно само по себе, что это увлекательнейшая творческая игра, доставляющая и автору и читателю эстетическое наслаждение. Конечно же, нет ничего научного, например, в «Заповеднике гоблинов» американского фантаста Клиффорда Саймака, где тролли, гоблины, лешие, феи и привидения оказываются оставшимися на земле обитателями других миров. Просто игра, даже не очень нужная для сюжета романа (борьба землян с некими Колесниками — тоже прекрасная выдумка — за обладание гигантской библиотекой, средоточием мудрости космоса). Но само сочетание троллей и гоблинов с высоко-развитой цивилизацией создает множество игровых ситуаций, которыми Саймак с удовольствием пользуется.

Конечно, с точки зрения современной науки или просто здравого смысла все это невозможно… однако ведь и здравый смысл тоже порой подводит… Словом, «как поразмыслишь, во всем этом, право, есть что-то. Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, — редко, но бывают» (Гоголь). Бывают не по научной, не по житейской — по художественной логике, следуя которой можно создать невероятный, но внутренне непротиворечивый мир. Какими бы впечатляющими ни были технические достижения наших дней, человеческое воображение обгоняет их, демонстрируя свое могущество.

Пожалуй, это один из интереснейших парадоксов НФ: рожденная технической эрой, она утверждает превосходство фантазии, игры ума, творческого воображения над самыми великолепными свершениями науки и техники. И тогда обнаружится, что игра — это не только игра. В водовороте выдумок, невероятных ситуации, юмора внезапно возникают весьма существенные вопросы. А что, собственно, имеется, так сказать, «за душой» у человечества, с чем оно выйдет в космос (ведь и в самом деле когда-нибудь выйдет). Что можем мы дать обитателям иных миров? И — самое главное — что мы собой представляем с точки зрения чужого, но гуманистического разума? Словом, речь идет о самом понятии личности.

В романе К. Саймака «Все живое…» и его же повестях «Детский сад» и «Кимон» посредниками при Кон-такте становятся не гении, не лидеры — обыкновенные люди. Но это, так сказать, общая характеристика личности, способной к Контакту. В других произведениях, посвященных этой теме, она уточняется и конкретизируется.

В одном из рассказов точкой соприкосновения становится… собака: она попадает к инопланетянам, которые исследуют ее мозг, находят в нем огромную любовь к человеку и решают, что с существами, способными внушить своим домашним животным такую любовь к себе, можно жить в мире. В другом — разные цивилизации сближает чувство юмора, одинаковое восприятие людьми и инопланетянами фривольных анекдотов. Можно иронизировать над примитивностью подобных решений, но в остроумии им не откажешь.

К тому же иногда простые решения оказываются художественно весьма эффективными. В рассказе Эрика Фрэнка Рассела «Пробный камень» земляне прилетают на планету, открытую несколько сот лет назад разведчиком Фрэйзером, и узнают, что не только Контакт, но и их жизнь зависит от тех слов, которые они произнесут, когда им покажут портрет Фрэйзера. Что это за слова — неизвестно. Земляне выдерживают испытание, а потом узнают, что слова, после которых они были бы уничтожены, — это «поганый ниггер»: Фрэйзер был негром и жил в эпоху, когда расизм еще существовал. Те, кто посетил планету после него, просто-напросто не знают таких слов, поэтому Контакт возможен ибо, по завещанию Фрэйзера, обитатели планеты не должны подвергать себя риску, устанавливая Контакт с людьми, зараженными расистскими предрассудками.

Так уточняется понятие «человек».

Мы встречаемся с учителями и космическими спекулянтами, скупающими Землю, чтобы выгодно ее перепродать, с разумными ящерами и насекомыми, с гуманоидами самого разнообразного обличия, с высокоорганизованным разумом, обиталищем которого служит черное облако, путешествующее в Космосе (Фред Хойл), с бесчисленным множеством фантастических форм жизни. И все это в конечном счете ради того, чтобы еще и еще раз повторить простую истину: человек должен быть добрым, гуманным и терпимым — только тогда он может рассчитывать на то, что его поймут и примут.

В сущности, перед нами публицистическая проповедь гуманизма, один из основных приемов которой — фантастический парадокс. Проповедь, облеченная в форму остросюжетного рассказа или повести. Проповедь, построенная на «модном» материале (Космос, внеземные цивилизации, роботы), часто остроумная, порой патетическая, с неожиданными поворотами мысли. То есть максимально доходчивая. Ценность такой проповеди, право же, не следует преуменьшать.