Поэтическая лексика арабских свадебных песен. Отражение в них народного быта и социальных отношений

Поэтическая лексика арабских свадебных песен. Отражение в них народного быта и социальных отношений

В лирической поэзии арабов за традиционной лексикой и обычными образами, приобретающими роль символов, часто скрыт глубокий социальный смысл. Более того, социальный подтекст, может быть, и не вполне ясный неподготовленному читателю, существует почти во всех любовных песнях. В данном разделе работы рассматриваются фольклорные песни арабской свадьбы. Известно, что язык, специфические обороты речи фольклорных произведений чрезвычайно устойчивы, долговечны, неизменны в течение долгого промежутка времени. «Готовые устойчивые поэтические формулы вновь осмысляются и присутствуют в народной поэзии уже для выражения иных чувств, иных настроений» [48, с. 15]. По отношению к арабской поэзии это явление наблюдается и в литературных, и в фольклорных произведениях. Социальные мотивы особенно наглядно прослеживаются в арабских свадебных песнях, хотя традиционная лексика и обычные формулы пронизывают их от начала до конца.

В конце XIX — начале XX в. в Египте выходят в свет многочисленные издания на народном языке — египетском диалекте. На книжный рынок поступают народные поэтические диваны и собрания песен. Широко известны собиратели и сочинители таких песен: Хасан ал-Алати, автор сборника «Тарви?х? ан-нуфу?с ва муд?х?ик ал-‘абу?с» («Отдых для души и веселящий мрачного»), Ахмед Мухаммед ал-Куси, прославившийся заджалями с острой общественной тематикой, Мухаммед Имам ал-Абд, народный поэт, родители которого были привезены в Каир как черные рабы из Судана. Выходит в свет много таких сборников песен, заджалей и маввалей: «Кита?б нуз-хат ал-‘а?шик? ал-валха?н» («Книга развлечения для пылкого влюбленного») Мансура Абд ал-Мутааля в 1906 г., «ал-Муг?анни? ал-мис?ри?» («Египетский певец») и «Муфрих? ал-джинс ал-лат?и?ф» («Радующий прекрасный пол») Махмуда Хамди ал-Булаки в 1904 г. и др. Сборники подобного типа известный фольклорист Ахмед Рушди Салих характеризует как ориентированные на средние классы городского населения, а часть из них он считает недостойными серьезного изучения [202, ч. 1, с. 43-46]. В целом же эта весьма значительная часть народной литературы не только Египта, но и других арабских стран почти не привлекает внимания критики. До сих пор нет систематического и полного обзора таких сборников песен и оценки их влияния на художественную жизнь общества. С подобным отношением к этим сборникам согласиться нельзя. Они прежде всего любопытны как образцы массовой поэзии, подчас содержат уникальные материалы и представляют значительный интерес для изучения истории египетского фольклора и египетского диалекта.

Рассмотрим, например, сборник «Муфрих? ал-джинс ал-лат?и?ф» («Радующий прекрасный пол»), составленный музыкантом Махмудом Хамди ал-Булаки и изданный в 1904 г. Ал-Булаки записал песни египетских бродячих певиц, музыкантш и танцовщиц «ал-‘ава?лим» [см. 175, т. 2, с. 65-66, 270-271], которые распевались в основном в женском кругу, обычно на свадьбах, а иногда также на торжественных церемониях, связанных с рождением ребенка, обрядом обрезания и т. п. До начала XX в. песни «ал-‘ава?лим» играли значительную роль в музыкальной жизни и искусстве египтян. Крупный египетский писатель Тауфик ал-Хаким описывает таких певиц в романе «Возвращение духа» (1933 г.) [153, с. 76-93]. Кроме того, им написана также целая повесть об «ал-‘ава?лим» (1934 г.), посвящение к которой гласит: «Певице Хамиде Александрийской — первому человеку, который научил меня слову «искусство» [218]. Песни «ал-‘ава?лим» живут до сих пор. Этим певицам и танцовщицам посвящены оперетта Ахмеда Иззета ал-Харири («Свадьба Адили») 1967 г. [206] и популярный кинофильм «Берегись Зузу». Несмотря на то, что песни «ал-‘ава?лим» поются в основном на свадьбах и воспевают прежде всего любовь, они содержат интересные сведения о жизни женщин из простого народа и о быте средних слоев египетского общества [ср. 221]. В них находят яркое отражение общественные отношения, религиозные предрассудки, социальное неравенство. Например, песня «Кто введет меня в департамент влюбленных»:

За кого отдаст меня замуж департамент влюбленных (‘ашик, мн. ‘а?шик?и?н, 3)?

Если придет мужчина в феске,

Скажу ему так: «Добро пожаловать, гость!»

Приготовлю постель и подарок.

Скажу ему так: «Здесь твое ложе, эмир».

Если ж придет одетый в чалму,

Скажу ему так: «Добро пожаловать, гость!

Матрац, одеяло — тебе мой подарок».

Скажу ему так: «Здесь твое ложе, эмир».

Если ж придет некто, одетый в ермолку,

Не скажу я ему: «Добро пожаловать, гость!»

О, неуклюжий и безнадежный,

Которого спутники — перхоть и вши!

Брошу циновку ему и скажу: «Растяпа, смели нам муку».

[272, с. 40]

Интересна в этой песне ее композиция, с зачином-вопросом, с параллелизмом в двух даурах ответа и с контрастной концовкой в последнем. Из песни видно отношение девушки, представительницы среднего класса общества, к чиновнику, служителю культа и крестьянину, ярко раскрывается ее психология: она стремится путем замужества достичь житейских благ, и поэтому третирует крестьянина как слугу. Здесь отражен и народный обычай, когда арабская девушка в качестве приданого если жених заплатил достаточный калым, приобретает матрац, одеяло, подушки; подобный обычай — невеста в качестве приданого приносит постель — наблюдается у многих народов. Примечательны также метафоры, которыми заменяются имена нарицательные. Такая замена имен нарицательных эпитетами и метафорами была свойственна еще древней арабской поэзии. Чиновник назван абу? т?арбу?ш «отец/хозяин фески», священнослужитель — абу? ‘имма «отец чалмы», а крестьянин — абу? либда «отец ермолки». Феску носили самые богатые и знатные люди, чалму по преимуществу служители культа [199, с. 288-289], а фетровая ермолка настолько типична для одежды египетского феллаха, что в обиходе его называют абу? либда. Абу? либда является героем многих сказок [10, с. 86]. Приведенная песня в ярких образах раскрывает царящее в египетской деревне социальное неравенство, резкое разграничение между живущей в довольстве верхушкой общества и забитыми и нищими феллахами, прозябающими в грязи, в антисанитарных условиях, в бесконечном беспросветном труде. О крайне скудных условиях существования феллаха говорят и слова другой песни, обращенной к жениху и невесте:

Жарко тебе, жених наш! Принеси опахало.

Спать на кровати роскошь, а на циновке — стыд.

[272, с. 55]

Понять эти строки можно, только зная степень убогости домашней обстановки крестьянина. Он спит на простой циновке, и кровать, изготовляемую обычно из стеблей пальмового дерева, считает предметом роскоши.

Выбору жениха посвящена также песня, композиционно и по содержанию перекликающаяся с первой из рассмотренных выше. Здесь ясно звучит тот же мотив социального неравенства:

О, мама! Ах, застежка моего ножного браслета!

Если мне дадут выбирать, я не возьму погонщика ослов,

Ибо утром он скажет: «Ну-ка, приготовь моих ослов».

Если мне дадут выбирать, я не возьму погонщика верблюдов,

Ибо утром он скажет: «Приготовь-ка моих верблюдов».

Если мне дадут выбирать, я не возьму и плотника,—

Ибо утром он скажет: «А где мой молоток и пила?»

Клянусь жизнью отца возьму я такого, как Араби,

Человека солидного, ранга высокого.

[272, с. 55-56]

Повторенную в песне стереотипную формулу ма?х?уд «я не возьму; я не выйду замуж» говорит девушка и в настоящее время, если она не согласна с выбором жениха, который сделали родители. Песня свидетельствует и о той популярности, которой пользовался у египетского народа Араби-паша, вождь, глава восстания 1882 г., против хедива и англичан.

Песня о преградах, которые ставят на пути любящих религиозные устои,— «Привела меня любовь»:

Привела меня любовь (хава?, 1), привела под окно христианина.

Я сказала ему: «О, мастер Ханна,

сделай мне ножной браслет (х?улх?ал, 2), который бы звенел».

Он сказал мне: «Богом не дозволено,

чтобы мусульманка любила (‘ашик?а, 1) христианина».

[272, с. 44]

Чрезвычайно выразителен повтор глагола «привела» в первой строке. Прием повтора характерен для арабской народной поэзии.

На пути молодых людей в арабских странах стоят не только религиозные устои, но и обычай уплаты калыма за невесту, преподнесения невесте дорогого подарка в день обручения, обязанность невесты приобрести приданое. Вот песня «За шесть реалов, отец, отдай меня замуж»:

За шесть реалов, отец, отдай меня замуж.

Во имя Пророка, мама, скажи отцу,

чтобы он согласился и хоть за один реал выдал меня замуж.

Во имя Пророка, мама, скажи отцу,

если это будет реал, я куплю все равно

великолепный алмазный венец и алмазные серьги,—

пусть устроит мою свадьбу.

Отец мой даст реал, брат мой — реал, дядя — реал,

Пусть он отдаст меня замуж — лучше, чем позор.

[272, с. 46-47]

Сама брачная церемония не могла не найти места в песнях «ал-‘ава?лим». Особое место в брачной церемонии занимает ночь накануне переезда невесты в дом жениха, когда невесту моют и окрашивают ее руки и ноги хной (х?енна, 2). Самая популярная египетская песня об этой ночи «Х?енна, о, х?енна! О, К?ат?р ан-Нада? («Капля росы»)!» восходит, как полагают, еще к IX в., когда она пелась на свадьбе К?ат?р ан-Нада, внучки султана Ахмеда ибн Тулуна, одной из самых красивых и образованных женщин своего времени. Она была отдана замуж за багдадского халифа [199, с. 183]. Скорее всего, от первоначального текста осталась только первая строка, потому что остальные строки текста не связаны с ней [177, с. 31, прим. 1]. Песня «Х?енна, о, х?енна!» была записана много раз. Сопоставление ее варианта из сборника ал-Булаки с текстами, зафиксированными Маврисом [177] и Ахмедом Рушди Салихом [202], выявляет ряд интересных моментов. В сборнике ал-Булаки представлен более полный вариант этой песни, в котором разнообразнее воплощена основная мысль — стремление невесты положить конец связи жениха с родительским домом, направить его мысли на создание новой семьи [201, с. 169]. Здесь упоминается не только мать жениха, как у Мавриса и Салиха, но и его сестра. В приведенном ниже тексте песни в квадратные скобки заключены строки, имеющиеся только в нашем сборнике, а в круглые скобки взяты добавления из текстов Мавриса и Салиха, неотмеченные строки имеются во всех трех привлеченных для сравнения вариантах:

Х?енна, о, х?енна! О, К?ат?р ан-Нада? (Капля росы)!

Окно любимой (хаби?б, 2) притягательно для любящего.

Боюсь, твоя мать будет искать тебя,

Но я спрячу тебя в своих волосах и заплету их в косы.

[Если придет ко мне твоя мать и спросит о тебе],

Я спрячу тебя в своих бровях и густо их насурмлю.

[Боюсь, что твоя мать спросит о тебе],

Тогда спрячу тебя в своих глазах и ресницах и подкрашу их

[И если придет ко мне твоя мать],

Я спрячу тебя на своей щеке и запудрю тебя.

[Боюсь, твоя мать будет искать тебя],

[Тогда спрячу тебя у себя во рту и крепко закрою его].

[И если твоя мать спросит о тебе],

[Я спрячу тебя у себя на шее и прикрою ожерельем].

(Я спрячу тебя на своей груди и платье затяну).

(Я спрячу тебя на своей груди и пуговки застегну).

[Боюсь, что сестра твоя будет искать],

[Но я спрячу тебя на моей талии и подпояшусь широким поясом].

[Если придет ко мне сестра твоя],

[Я спрячу тебя на своем животе и складками закрою],

(Спрячу я тебя между ног, и никто не увидит тебя).

[Боюсь, твоя мать спросит о тебе].

[Я спрячу тебя в сумку и поставлю сверху сливки].

[Если придет ко мне твоя мать],

[Я спрячу тебя в своих шароварах и затяну шнурок].

(Если придет ко мне твоя мать и спросит о тебе),

(Я поклянусь, что ты никогда и не бывал у меня).

[272, с. 81-82; 177, с. 30-31; 201, с. 170]

В варианте рассматриваемого здесь сборника содержится намек на время создания текста; появляется слово «пудра», попавшее в египетский диалект из французского языка и употребленное вместо чисто арабского «нарумянюсь» в других вариантах. Дополнения, замены, варианты данного сборника песен демонстрируют важность работы, проделанной его собирателем. Песня «Х?енна, о, х?енна!» до сих пор пользуется широкой популярностью в Египте. Она встречается и в литературных произведениях современных арабских писателей. Начальные ее строки можно прочесть в рассказе Ридвана Ибрахима «Свадьба», направленном против жестокого обычая насильно выдавать девушек замуж и содержащем многие этнографические подробности. Рассказ этот опубликован в сборнике «Раны народные» [218], где слово «раны» (джира?х?, 3), обычное для лирических песен, переосмыслено в социальном плане: это рассказы о судьбах простого народа.

Положение арабской женщины определено чрезвычайно жестокими законами, карающими смертью за потерю девственности до замужества или измену мужу. Несмотря на это во многих народных песнях поется о незаконной любви или об обмане злого мужа. Так, в песне «Красавица, судьба ополчилась на нас» говорится:

Она сказала мне: «Приходи ко мне домой,

ты весь исхудал и высох».

Я ответил: «Но ведь дома твой муж».

Она сказала: «Не бойся, приходи в полночь,

Я выйду и открою тебе.

Только боюсь, что соседи увидят тебя и побьют,

А мне тебя жалко».

Она сказала: «Приходи ко мне домой,

переоденься и сделай вид, что ты плотник,

в полночь будешь ты гвоздь вбивать,

а я буду вместе с тобой».

[272, с. 38-39]

Эта песня не о легкомыслии, а о трагедии влюбленных. Начинается она с горького восклицания молодого человека, невесту которого выдали замуж за другого и который высох от любви. Его возлюбленная готова изменить мужу потому, что старая любовь не забыта.

Выразительность песни достигается при помощи особого приема: диалога героя со своей возлюбленной, когда строки начинаются словами «она сказала», «я сказал/ответил». Этот прием характерен для восточной поэзии вообще. Ахмед Рушди Салих в своих исследованиях по фольклору, касаясь вопроса о запретной любви и измене мужу, в качестве примера народных песен на эту тему приводит широко распространенный маввал о Йусуфе и Зулейхе, имеющий в основе библейско-коранический сюжет. Здесь же он указывает, что вообще «любовь — в народном сознании — входит в круг запретных вещей и рассматривается в известной степени как проституция, особенно в отношении женщины» [202, ч. 1, с. 106]. А. Р. Салих приводит большое количество примеров, иллюстрирующих его мысль. Однако можно привести еще больше примеров, которые подвергнут сомнению тезис о беспощадном осуждении любви, даже незаконной, в народной поэзии. Распространенность песен о незаконной любви, об измене мужу, можно объяснить естественным протестом народа против жестоких обычаев, не свойственных его свободолюбивому духу. Девушку часто отдают замуж за нелюбимого. Знаток египетских обычаев Ахмед Амин пишет: «Часто случается в Египте, что старик 60-70 лет женится на молодой девушке, и это бывает причиной того, что женщина выходит из дома и обманывает мужа» [199, с. 254]. Среди песен сборника есть одна и об этом горе — о неравном браке:

Почему вы отдаете меня за седого?

Разве я уродлива или еще что-нибудь?

[272, с. 56]

Народные песни и рассказы о неверных женах, являющиеся, несомненно, протестом против бесправного положения женщины, широко распространены не только в Египте, но и в Индии [103], и в Иране [53, с. 58-62], и в других странах мира.

Нередко в песнях «ал-‘ава?лим» встречается также тема вина и развлечений. Распространение курения гашиша и потребления вина А. Р. Салих связывает с общественными причинами, а именно с хозяйничанием в Египте турок, а позднее англичан, когда всячески подавлялись политические права и свободы народа [201, с. 234-237]. Однако следует указать, что распространение винных мотивов в египетских народных песнях, как представляется, связано не только с иностранным господством, но в большей степени с известной традицией в арабской поэзии, ведущей начало с доисламской эпохи и нашедшей свое яркое выражение в творчестве Абу Нуваса в его знаменитых «хамрийят», а также и в суфийской поэзии, где вино выступает как символ духовного экстаза. Народной арабской поэзии различных арабских стран и эпох тоже известен этот жанр, например, заджали Ибн Кузмана (XI-XII вв.) в Испании, Омара ал-Маххара (XIII-XIV вв.) в Сирии [73, с. 179], Ибн Судуна (XV в.) в Египте, а также песни уличных египетских певцов XVI в. [163, с. 146-151]. В одной из песен о вине упоминается «коньяк», что служит показателем новизны песни, другая — «Приходи, мой любимый, пьянствовать под сенью жасмина» [272, с. 29] — известна в нескольких вариантах: по книге А. Р. Салиха [201, с. 237], по рукописи Санкт-Петербургского университета [115, с. 5].

Не только эта, но и некоторые другие песни сборника представляют варианты более старых египетских маввалей. Так, можно сопоставить начало песни «Море течет, а у него острова» [272, с. 28] с маввалем из рукописи Санкт-Петербургского университета «О, море! Почему ты течёшь, а острова зеленые» [115, с. 12].

Песни «ал-‘ава?лим» содержат важные материалы этнографического и исторического характера. В них приводятся названия различных видов одежды, украшений, тканей, мебели, видов пищи, напитков, овощей, плодов, цветов, названы многие города Египта, районы и улицы Каира, в них отражаются различные суеверия, например, поверье, что можно привлечь любовь мужчины, ударив его туфлей-шибшибом. Названы разнообразные профессии, и некоторые из них не найти ни в словарях, ни в этнографических описаниях Египта, например габба?д [272, с. 19] «достающий воду из колодца, носильщик тяжестей».

Лексика, характерная для любовной арабской лирики, повторяется и в этих свадебных песнях, они содержат ее употребительные единицы всех групп [272]:

1) чувство любви: х?убб, ваджд, шаук?, мавадда, вис?а?л (с. 17, 18), хава?, вас?л (с. 26), мах?абба (с. 22), ‘ишк? (с. 4), вида?д (с. 5), г?ара?м (с. 5, 17, 25), к?урб (с. 9), хана? (ку‘у?с ал-хана?‘) (с. 5), хийа?м (с. 10), са‘д (с. 6);

2) предмет любви — х?аби?б (с. 17), х?аби?ба (с. 11), мах?бу?б (с. 23), х?ибб (с. 4), ах?ба?б, х?аба?йиб (с. 9), султ?а?н ал-мила?х? (с. 5), г?аза?л (с. 5, 12), г?ус?н ал-ба?н (с. 4), г?ус?н ал-а?с (с. 3), г?ус?ейн ал-ба?н (с. 16), си?д (с. 9, 11, 12), х?елв, х?илл, ру?х?-и? (с. 12), абу? ‘айн со?да (с. 30), з?а?лим (с. 80), джами?л (с. 17, 26), ва?х?ид ру?х?-и?, фа?тин ал-г?изла?н, с?а?лих фу‘а?д-и? (с. 26), г?али? (с. 30), бадр (с. 5), ахл ал-хава? (с. 8), са?да кира?м (с. 6), са?дат-а? (с. 29);

3) лирический герой — ‘а?шик?, сахра?н, му‘анна? (с. 4), муг?рам (с. 16), муг?рам с?аба?ба (с. 8), х?айра?н (с. 12);

4) антагонисты лирического героя — ‘азу?л, ‘ава?зил (с. 12, 88, 90, 96);

5) помощники лирического героя — мирса?л (с. 22), т?аби?б (с. 24), нади?м (с. 9);

6) фон любви, природа — лейл, лайа?ли? (с. 6, 9, 10, 13, 17), вард (с. 3), к?амар (с. 5), нуджу?м (с. 5), буста?н (с. 26), бах?р (с. 34, 72, 73), бала?бил (с. 4).

В рассмотренных свадебных песнях встречаются синонимические словосочетания, в которых один компонент одинаков, а другой варьируется; так, наряду с г?ус?н ал-ба?н «ветка ивы» употребляется г?ус?н ал-а?с «ветка мирта», от слова г?ус?н «ветка» образуется уменьшительное имя г?ус?ейн ал-ба?н «веточка ивы»; муг?рам с?аба?ба «влюблен страстно» и меййит с?аба?ба «мертвый от страсти» [272, с. 28]; наряду с известными по другим текстам мали?х? ал-мила?х? «красавец из красавцев», ами?р ал-мила?х? «эмир красавцев» и сеййид ал-мила?х? «господин красавцев» здесь — султ?а?н ал-мила?х? «султан красавцев». Встречается также употребление множественного числа вместо единственного — са?дат-и? «мои господа, моя любимая». В песнях этих обильно представлена опорная ключевая лексика арабской лирики и традиционные штампы, формулы:

О, оставивший любовь ко мне (ха?джир вас?л-и?, 2), о, жестокий (к?а?си?, 2)!

В разлуке с тобой (бу‘д-ак, 3) нет мне покоя.

[272, с. 7]

Разлука (бу‘д, 3) с любимым (х?аби?б, 2) усилила страсть мою (ваджд-и?, 1)

И разожгла огонь любви (на?р г?ара?м-ух, 3).

[272, с. 17]

Любовь (‘ишк?, 1), о люди, ранила (джарах?а, 3) сердце мое (к?алб-и?, 3),

Спать не могу (сахра?н, 3), и ночь долга (лейл-и? та?л).

Слезы текут по щекам (дам‘-и? са?л ‘ала? х?адд-и?, 3),

Я болен (сак?им, 3) и глубоко несчастен.

[272, с. 4]

Твоя щека (х?адд-ак, 2) с родинкой (х?а?л, 2) свела меня с ума.

Всю ночь (т?у?л ал-лейл, 3) я не сплю (сахра?н, 3),

Болезнь (сук?м-и?, 3) и рыдания (наух?, 3) терзают меня.

Ради бога, о врач (т?аби?б, 5), исцели меня.

[272, с. 24]

В свадебных арабских песнях язык красочен своей традиционной лексикой, выработанными веками поэтическими формулами. Лирические свадебные песни повествуют о страданиях любви, о драме сердца и о радостях встречи, близкого союза, исцеления от любовного недуга. В этих песнях отражаются быт, психология, воззрения, обычаи и обряды различных классов общества. До настоящего времени они широко бытуют в народной среде. Эти песни — прекрасный образец арабского фольклора, арабской народной лирической поэзии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.