«Власть маршрута»: путешествие как фундаментальный антропологический феномен[81]

Можно вынуть историю из пешехода…

Иван Жданов [Жданов, 1991]

Исходным вызовом, мотивировавшим возникновение данной работы, стал для автора сам факт отсутствия в современной науке специализированной исследовательской дисциплины, посвящённой проблематике путешествий. Путешествиями в их географическом, социальном, психологическом, биологическом, экологическом и т. д. аспектах и преломлениях занимаются лишь конкретные разделы соответствующих наук. Между тем, о необходимости консолидации усилий гуманитарных и естественных наук вокруг исследования феномена путешествия говорится давно, в том числе и в русском культурном пространстве. Отечественные авторы, начиная с Владимира Каганского, любят цитировать Ивана Гончарова — пассаж об отсутствии и необходимости «науки о путешествиях» из его автобиографической книги «Фрегат Паллада» (цикл очерков — в сущности, классический травелог, 1855–1857). Ключевая цитата оттуда такова:

«Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики, и писатель свободен пробираться в недра гор, или опускаться в глубину океанов, с ученою пытливостью, или, пожалуй, на крыльях вдохновения скользить по ним быстро и ловить мимоходом на бумагу их образы; описывать страны и народы исторически, статистически или только посмотреть, каковы трактиры, — словом, никому не отведено столько простора и никому от этого так не тесно писать, как путешественнику…» [Гончаров, 1986].

Со времени написания книги прошло более полутора столетий, но лишь в последние годы ситуация стала постепенно меняться.

Первым серьёзным диалогом о природе путешествия на отечественном пространстве можно считать семинар «Междисциплинарно-культурологический и теоретико-географический аспект путешествий», прошедший в 2000 году в Санкт-Петербурге. Затем, после длительной паузы, в последние три года состоялась целая серия конференций и круглых столов по проблематике путешествий: «Актуальные проблемы религиозно-образовательного туризма и паломнической деятельности»[82]; «Путешествие, текст, арт-проект: захват территории в XXI веке»[83]; «Россия — Италия — Германия: литература путешествий»[84]; «Власть Маршрута: путешествие как предмет историко-культурного и философского анализа»[85] (данная статья представляет собой доработанный текст доклада на последней конференции). Культурно-инновационным и геопоэтическим аспектам путешествия как феномена и как человеческой практики была посвящена одна из секций конференции «Поэтический фактор в культуре. Синкретические тенденции и инновации» в Международном университете в Москве в апреле 2013. Наконец, в рамках Х Конгресса этнографов и антропологов России в июле 2013 прошёл круглый стол по антропологии путешествий[86].

Тем не менее, сегодня по-прежнему трудно как-либо оценить возможность сведения в будущем исследовательских ракурсов в некий единый дисциплинарный проект.

Итак, сама безуспешность, до сегодняшнего дня, попыток создания единой теории путешествий или хотя бы квазинауки (инонауки, по С. Аверинцеву) о путешествиях свидетельствует, на наш взгляд, об универсальности, «избыточности», тотальности феномена путешествия — как в плане экзистенциального эксперимента в рамках индивидуальной человеческой жизни, так и в качестве социального института.

Путешествие присутствует, зачастую в латентном или свёрнутом виде, во множестве других социально-психологических явлений и может рассматриваться как один из наиболее фундаментальных феноменов человеческого бытия. И соответственно, скорее не путешествие должно описываться как совокупность каких-то существенных компонентов, а наоборот, описание других антропологических феноменов может базироваться на элементарном компоненте — путешествии, как целостном пространственно-временн?м феномене, метафорически соответствующем человеческой жизни (биографии) в целом.

Согласно концепции путешествия, выдвинутой Владимиром Каганским [Каганский 2001], путешествие всегда происходит одновременно в нескольких пространствах — как минимум, в географическом, личностном, в пространстве знаний; большинство этих пространств являются семантическими или фазовыми. Вне зависимости от того, чем является, а чем не является Путешествие, и от того, в каких именно пространствах оно происходит, у этого феномена имеется как минимум один абсолютно необходимый смыслообразующий атрибут (элемент) — Маршрут: схема-траектория движения в путешествии, наложенная на карту соответствующего пространства. Все хронологические моменты путешествия однозначно связаны с соответствующими пространственными точками его маршрута. В каких бы пространствах не осуществлялось путешествие: в наземном ландшафте, во внешне однообразном океане, в мире снов, в виртуальных или мифологических пространствах, в любых фазовых или семантических пространствах — каждому моменту путешествия соответствует включённая в маршрут одна определённая точка пространства (неважно, реального, виртуального или воображаемого).

Таким образом, маршрут жёстко связывает пространственную компоненту с временн?й, сплавляя их в единый пунктир, точнее, непрерывную кривую, включающую «пунктир» реперных точек — остановок, станций, привалов, ночлегов, приключений и т. д. Тем самым, временн?я координата, намертво связанная с линией маршрута (схематически сводимой к одному из пространственных измерений), оказывается как бы лишней, факультативной. А значит, путешественник, хотя бы метафорически, свободен от хронологической шкалы.

Один из любопытных примеров наглядной эмансипации путешественника от временн?й шкалы показан в докладе С. Сидоровой на Х Конгрессе этнографов и антропологов России. Британские колониальные чиновники зачастую строили оглавление своих мемуаров о карьере в Индии не по хронологической, а по географической схеме. При этом каждый биографический этап, привязанный к очередному месту назначения в различных индийских провинциях, воспринимался автором как точка маршрута большого путешествия, каковым становилась для него в итоге вся его прожитая жизнь [Сидорова, 2013].

Мысль о путешествии как бы выталкивает нас за пределы пространственно-временн?го континуума: сравнивая эпизоды путешествия, мы должны мысленно отодвинуться от включающего их потока времени, чтобы охватить их единым взглядом. Это, по сути, взгляд наблюдателя из дополнительного пространственного (или же дополнительного временного) измерения, описанный британским философом Джоном Данном [Данн, 2000]. Подобным «взглядом из гиперпространства» можно объяснить, например, любопытный феномен, описанный прозаиком Андреем Битовым: убедительный текст о путешествии может возникать даже до его начала [Битов, 2012]. Аналогично, поэт Сергей Гандлевский признавался, что одно из самых известных своих стихотворений о Средней Азии он написал ещё только в ожидании своей первой экспедиции. Дело не столько в прогностическом, визионерском элементе в подобных произведениях (его вполне может не быть), сколько в самой инвариантности стимула думать и писать о путешествии, независимо от расположения автора на хронологической шкале относительно исторического отрезка, когда осуществлялось или будет осуществляться путешествие.

Т.о., путешествие — объект многообразной рефлексии, с которым путешественник может поддерживать мыслительную связь всегда, в любой момент своей жизни — до, во время и после самого путешествия. В итоге, вся его жизнь, в определённой степени, может проецироваться на путешествие. Путешествия становятся опорными элементами биографии, из которых — вероятно, по законам подобия, близким к фрактальности — складывается его жизнь. Каждое из путешествий содержит в себе в виде модели всю жизнь путешественника в целом.

Всё более заметные сегодня усилия русскоязычного интеллектуального сообщества по осмыслению феномена путешествия дают повод к размышлению о возможных различиях между культурами в плане их «лингвистического ресурса» для понимания этого феномена. Есть предположение, что русское слово с двумя корнями «путешествие» даёт больше возможностей для рефлексии по отношению к феномену путешествия, нежели, скажем, английские journey, travel, trip, французские voyage и tourn?e, немецкое Reise и т. д., — почему-то сплошь однокоренные.

Наличие одного корня в слове делает понятие (представление) синкретическим, нерасчленимым, бескомпонентным. В основных европейских языках понятие путешествия содержит в себе простой смысл, являющийся, в сущности, модификацией понятия «движение». В слове же «путешествие» два корня содержат разную, причём взаимно дополнительную семантику: «путь» как некая пространственная протяжённость, и «шествие» как действие, протяжённое во времени. Получается, что понятие путешествия, переданное русским словом, изначально содержит в себе, в виде полускрытых автономных смыслов, представление о наличии разных физических координат — пространственных и временных — которые и конструируют в своём сочетании феномен путешествия.

Кроме того, совершенно очевидно присутствие в русском «путешествии» некоего дополнительного латентного социально-эстетического измерения — полузаметных оттенков праздничности, торжественности, если не сакральности, которые связаны с семантическим полем слова «шествие».

Знаменательно, что ещё одно русское слово — «маршрут», пришедшее из устаревшей немецкой лексики (в современном немецком вместо Мarschroute используются слова Route и Reiseroute) — тоже двухкоренное, и является почти точной калькой-перевёртышем «путешествия»: Мarsch как действие, протяжённое во времени («шествие»), Route — «путь» как пространственная протяжённость. Два этих корня содержат в себе философско-математический смысл, дающий носителям русского языка возможность априорно быть чуть ближе к постижению феномена путешествия и параметров его осуществления, чем носители других языков — хотя бы неосознанно.

Ещё одно предположение заключается в том, что данная особенность русского слова «путешествие», как и закрепление в русском языке немецкого слова «маршрут» при исчезновении его в исходном немецком, связано с тем, что Россия — страна скорее сухопутная, нежели морская.

Даже чисто умозрительно ясно, что лексика атлантических держав, связанная с путешествиями, с меньшей вероятностью удержит в себе слово, связанное с «шествием», чем лексика стран «срединной земли». Путешествие морское имеет привязку к географическому пространству лишь при плавании вдоль берегов (отсюда прагматизм и устойчивость понятий «периплы», «каботаж» и т. п.). Плавание же от берега к берегу через открытое море (каковы, как правило, все плавания океанические), по сути, лишено пространства как различаемой и измеряемой данности, зато оно, соответственно, переполнено временем. В океане на пути корабля нет вех, по которым можно было отсчитывать, мысленно выстраивать путь. Во всяком случае, пространство такого путешествия лишено человекомерности, координатная сетка строится не на пропорциях относительно анатомии человеческого тела (локоть, фут, шаг и т. д.), а на подсчётах количества движения в его космических проекциях, по смещению небесных светил.

Кроме того, в этих лексико-семантических различиях мог сыграть роль и тот нюанс, что сухопутное европейское пространство, во-первых, достаточно тесное, повсеместно раздробленное невысокими горами, холмами и прочими неровностями (пресловутая «пересечённая местность»), в нём почти нет характерных для Азии, Африки или Америки величественности ландшафтов, избыточного простора и размаха, которые сам по себе примагничивают внимание путешественников, увлекая в путь. А во-вторых, в странах Европы в представлении о путешествиях должен был быть давно размыт оттенок познавательный. Европейское пространство уже со средних веков очень хорошо изучено, описано, известно в подробностях, т. е. стимул для отправления в путешествие здесь был просто давно ослаблен. Поэтому понятие о «путешествии» растеряло свою когнитивную и эвристическую (да и сакральную, вероятно, тоже) ценность, превратившись в преимущественно механическую и прагматическую характеристику движения.

Уникальность феномена путешествия, по нашему предположению, заключается ещё и в том, что это, пожалуй, единственный вид человеческой деятельности, все хронологические стадии которого одинаково самоценны. Начало или середина пути по умолчанию не менее важны, чем финал. Конечной целью путешествия является всё путешествие в целом, а не только его кульминация или финал, или другие моменты маршрута.

То есть путешествие можно рассматривать как элементарную поведенческую модель для многих видов деятельности, как например игра, учеба, воспитание детей, секс, еда, творчество. Эти формы активности являются, по своим психологическим механизмам, производными от путешествия, его «разновидностями» или модусами. При этом они зачастую не подразумевают пространственного перемещения, и в трёх из четырёх физических измерений их маршрут свёрнут в точку. «Маршрут» этих модусов путешествия лежит не в физическом пространстве, базовыми пространствами являются для них пространства фазовые или семантические — пространство личностного роста, пространство эмоций и т. д.

Старт любого путешествия, подобно человеческому младенчеству и детству, отмечен эйфорическим избытком чувств и дефицитом информации; финиш, подобно старости — наоборот, перегружен накопленными знаниями и впечатлениями, но беден на эмоции, восприятие истощено. И совокупность промежуточных этапов путешествия может рассматриваться, в том числе, как параллельные процессы — постепенной утраты остроты восприятия и одновременно — последовательного накопления информации о мире. Аналогично, завершение путешествия, в классическом случае в той же точке, откуда оно было начато, соответствует смерти.

И именно поэтому любое путешествие является многогранно работающей метафорой человеческой жизни в целом, её действующей моделью, устойчивой ментальной матрицей (приблизительной иллюстрацией которой является латинская пословица «via est vita»).

«Путешественник», в таком случае, — почти полный синоним «человека». А исследовать путешествие — едва ли не так же сложно, как и изучать человеческую жизнь вообще, во всей её бесконечной сложности и поливариантности. Аналогичным образом, исследование смыслов человеческой жизни, понимаемой как протяжённость, маршрут, «биография» — тоже до сих пор не институализировано в отдельной научной дисциплине, оно всё ещё остаётся прерогативой различных разделов философии.

1. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

2. МАРШРУТ ПУТЕШЕСТВИЯ КАК ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННАЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ

3. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ФАКТОР В ОСМЫСЛЕНИИ ФЕНОМЕНА

4. ПУТЕШЕСТВИЕ КАК МЕНТАЛЬНАЯ МАТРИЦА