Иван Алексеевич Бунин 10 (22) октября 1870 – 8 ноября 1953

Иван Алексеевич Бунин

^{10 (22) октября 1870 – 8 ноября 1953}

«В мире должны существовать области полнейшей независимости. Вне сомнения, вокруг этого стола находятся представители всяческих мнений, всяческих философских и религиозных верований. Но есть нечто незыблемое, всех нас объединяющее: свобода мысли и совести, то, чему мы обязаны цивилизацией. Для писателя эта свобода необходима особенно, – она для него догмат, аксиома. Ваш же жест, господа члены Академии, ещё раз доказал, что любовь к свободе есть настоящий национальный культ Швеции» – эти слова Иван Алексеевич Бунин произнёс на банкете после вручения литературной Нобелевской премии 1933 года, присуждённой ему Шведской академией (Бунин. И.А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1967. Т. 9. С. 331).

Иван Бунин жил и творил в сложнейшую эпоху, полную высоких страстей, героических взлётов духа, в эпоху трагических противоречий и раскола в обществе. Все многочисленные доброжелатели, писавшие о нём, отмечали подлинность и оригинальность его художественного таланта, отмечали такие его черты, как «царственная свобода», независимость творца от всего сиюминутного.

Бунин оставался самим собой, не подверженным давлению модных идей. Его жизнь и творчество являются наглядным уроком бескорыстного служения истине, прекрасному, России; он показывал жизнь России своего времени такой, какой она была на самом деле; его девизом была правда, безусловная и честная.

Раскрываешь «Жизнь Арсеньева» или «Тёмные аллеи», «Солнечный удар», «Сны Чанга» или «Митину любовь», перечитываешь иные рассказы и уже с испытанным волнением и наслаждением погружаешься в этот человеческий мир и вновь неподдельно восхищаешься – как всё гармонично, достоверно.

По свидетельству мемуаристов, Бунин был человеком «великих страстей», бывал несдержан и гневен, но быстро остывал и сожалел о содеянном. Бунин жил полной жизнью, любил её во всех проявлениях. Он любил путешествовать, высоко почитая высказанную некогда Шекспиром мысль, что «домоседная мудрость недалеко ушла от глупости». И по-настоящему страдал, что во время эмиграции, целых 13 лет, был лишён возможности ездить по всему миру, как раньше. Он ценил шутку, юмор, умел увлечь собеседника своими рассказами, чаще всего несущими в себе юмористическое отношение к жизни, хотя в творчестве это менее всего заметно. О юморе Бунина вспоминал Станиславский: «…в третьей кучке И.А. Бунин с необыкновенным талантом представляет что-то, а там, где Бунин, непременно стоит и Антон Павлович и хохочет, помирая со смеху. Никто так не умел смешить Антона Павловича, как И.А. Бунин…»

Иван Алексеевич Бунин родился и первые три года прожил в Воронеже, детские годы провёл в одной из деревенских усадеб Орловской губернии, где впервые, в 8 лет, «вдруг почувствовал горячее, беспокойное желание немедленно сочинить что-то вроде стихов или сказку».

В мае 1887 года петербургский еженедельный журнал «Родина» опубликовал первое стихотворение Ивана Бунина. Радость его была безмерной.

Так началась творческая жизнь Ивана Алексеевича, полная молодых радостей и житейских трудностей. То сотрудничал в губернских газетах, то уезжал в деревню, то снова возвращался к журналистике, был корректором, писал передовицы, театральные рецензии. В журнале «Книжки «Недели» – два стихотворения: «Снились мне цветущие долины…» и «Не пугай меня грозою…» (1888. № 12). В первом номере того же журнала за 1889 год – стихотворение «Помню, – долгий, зимний вечер…». Исследователи подсчитали, что в журнале «Родина» И. Бунин с февраля 1887 по август 1888 года опубликовал 17 стихотворений и 2 рассказа. Вскоре после этих публикаций на И. Бунина обратила внимание издательница «Орловского вестника» Надежда Алексеевна Семёнова и через общих знакомых предложила ему стать помощником редактора. 18 октября 1888 года из Озёрок И. Бунин в письме старшему брату сообщает о делах, а потом пишет: «Домашние наши дела всё так же плохи; отец за последнее время страшно пил, ежесекундно устраивает скандалы и слышать не хочет об деле. Недавно только протрезвился» (Бунин И.А. Письма 1885–1904 годов. М., 2003. С. 16). С осени 1889 года И. Бунин приступил к работе в «Орловском вестнике».

Потом побывал в Крыму, полюбовался на Байдарские Ворота, на море, познакомился с татарами и ямщиком, познал кое-что о Малороссии, жадно впитывая увиденное и услышанное.

С осени 1889 года И. Бунин приступил к работе в «Орловском вестнике» с хорошей оплатой и квартирой в самом здании газеты. 12 июля 1890 года Иван Бунин, поражённый «Послесловием» Льва Толстого к повести «Крейцерова соната», написал ему письмо с просьбой принять его: «Ваши мысли слишком поразили меня; высказанные Вами настолько резко, что я не то что не соглашаюсь с Вами, но не могу, так сказать, вместить Ваших мыслей. Хотелось бы спросить Вас кое о чём поподробнее» (Там же. С. 31).

Бунин очень много читает, «Войну и мир», «Анну Каренину», другие произведения Льва Толстого, пьесы Александра Островского, романы Э. Золя, драмы Шиллера, Шекспира, Аполлона Григорьева, стихи Фета, Фофанова, Полонского, слушает оперы, ругает плохих исполнителей. И мы всё это и многое другое узнаём из писем этого времени. В этих письмах двадцатилетний Иван Бунин подробно рассказывает о любовной драме, которая вроде бы незаметно вошла в его жизнь. Он легко познакомился с Варварой Пащенко, племянницей Бориса Шелехова, гражданского мужа Н. Семёновой. Варя, приезжая из Ельца, где окончила гимназию, в Орёл, останавливалась у своей тётушки. Бунин только что расстался с любовницей Настей, которая покинула его, и Варвара Пащенко сразу обратила его внимание: она умная, красивая и славная. Но в письме старшему брату он заявляет, что остался равнодушен к ней, он вовсе не донжуан, после того как Настя ушла от него, он испытывал «какое-то грустное утомление». Но потом участились встречи с Варварой, сначала они просто разговаривали, иной раз часами, разъезжались в разные стороны, и издалека, из своего имения Озёрки, он вдруг понимал, что Варвара как-то «странно» относится к нему, он уже высказывал свои чувства, ожидал, что она что-то чувствует к нему. Потом он стал бывать у них дома, ходили в театр, он с каждым часом ощущал к ней всё новые и новые чувства: «Я ещё никогда так разумно и благородно не любил. Всё мое чувство состоит из поэзии. Я, напр., в жизни никогда не чувствовал к ней полового влечения. А приходилось, напр., сидеть колено об колено в гамаке, в саду, или, впоследствии, обниматься и целоваться. Т. е. не капли! Я даже на себя удивлялся. Знаешь, у меня совсем почти никогда не бывает похотливого желания. Ужасной кажется гадостью…» (Там же. С. 45). И вдруг всё и произошло. Как-то ночью гуляли в имении Бибиковых, заговорили о любви, и вдруг она бросилась к Бунину в объятья, «и… уж обычное… Я даже не сразу опомнился… – Я тебя страшно люблю сейчас, – говорила она, – страшно…» (Там же. С. 46). Между влюблёнными сложились тяжёлые драматические отношения. В письмах Иван Бунин не раз высказывал надежду жениться на Варваре, писал ей необыкновенные признания в любви, они договорились, что свадьбу можно назначить в июле 1891 года. Но мать не поддержала его, высказала Ивану всё, что полагается в этом случае, – он беден, не может содержать даже самого себя, о семье и думать нечего. Юлий Бунин, узнав о предполагаемой свадьбе, написал Ивану объективное письмо, в котором сказал всё, что у него накопилось, как у женатого человека. А когда Иван Алексеевич, едва вступивший на должность помощника редактора «Орловского вестника», пришёл к известному врачу В.П. Пащенко просить руки его дочери Варвары, то произошла скандальная сцена, о которой они долго вспоминали. После этого Варвара написала Ивану Бунину письмо, в котором изложила своё видение сложившихся отношений: «Уезжаю, Ваня! Чтобы хотя сколько-нибудь привести в норму наши, как и сам знаешь, ненормальные отношения, нужно вдали взглянуть на всё наиболее объективно; последнее возможно именно, когда мы с тобой в разлуке. Надо сообразить, что собственно не даёт мне покою, чего я хочу и на что способна. Да ты, голубчик, сам знаешь, что у меня в душе. А так, как жили, не приведя все душевные смуты в порядок, нельзя продолжать жить. Ты без меня будешь свободнее, бросишь, наверное, службу. И этот мотив сильно звучит в душе. Результат всех моих размышлений напишу из дому. Будь мне другом, верь, что я столько выстрадала за это последнее время, что если бы дольше осталась – сошла бы с ума. Не фраза эта, если ты хотя капельку знаешь меня, ты бы понял. Будь же другом дорогим – пиши мне. Дома я и полечусь, и успокоюсь, и вернусь бодрая, готовая и трудиться, и жить хорошо со всеми людьми. Сколько раз ты говорил, что я тебя измучила, но ведь и сама я мучилась не меньше, если не больше. Каждая ссора оставляла след, всё накопилось, не могу так жить. Тяжело, не вижу смысла в этой жизни. Прости, родимый! И пойми, что это не каприз, это необходимо для дальнейшей жизни. Лучшего не придумаю. Пиши, голубчик. Твоя Варя. Не придумаю и не могу думать. Страшно тяжело, помоги разобраться. Не забудь меня. Не езди за мной – всё напишу, и лучше, если что-либо выясним. Голубчик, родимый, не забудь меня, ведь я всё равно приеду, дай отдохнуть мне. Отдохни сам, успокойся, одумайся» (Там же. С. 494). Но всё вернулось, как будто и не было расставания.

Другое беспокоило И. Бунина – воинская обязанность. 16 ноября 1991 года Бунин был на жеребьёвке, вытянул номер 471. Очередь до него не дошла, попал во второе ополчение. 18 ноября 1891 года Бунин писал старшему брату: «Пофартило» здорово! Капли не было надежды на дальний жребий и вдруг… Положим, «не быки, а мужики», – но я всё-таки трусил: одному, затерянному среди пьяной, плачущей и сквернословящей толпы, в тесноте угарных, дымных вагонов ехать чёрт знает куда, испытывать всю тяжесть подчинения и собачьей жизни в казарме, стоять на часах, напр., в вьюжную ночь за городом, около «запасных вагонов» – как хочешь, а не сладко» (Там же. C. 132). Что делать? Учиться? Из «Орловского вестника» пришлось уйти: Борис Шелехов, гражданский муж Надежды Семёновой, устроил дикую сцену ревности, оскорбил Ивана Бунина, подозревая его в интимной связи с женой. Но вскоре вернулся, Борис Шелехов одумался и делал вид, что ничего между ними не происходило. Варвара тоже стала работать в Орле. Бунин получал за свои публикации (цикл рассказов «Мелкопоместные». Очерки из жизни елецких помещиков»), прошедшие в ряде номеров «Орловского вестника», и ряд корреспонденций в «Русской жизни» всего лишь крошечные гроши. В 1891 году вышел сборник стихотворений Бунина, изданный за счёт редакции, не предполагающий гонорара для автора.

С 25 февраля по 13 апреля 1892 года Бунин прожил в Полтаве у брата Юлия, познакомился с его коллегами и друзьями, ему обещали служебное место. 28 февраля он писал Варваре, что отношения у них наладились, радует его твёрдая вера, что она любит его, что он дорог ей, что они уже крепко связаны общими интересами. В те же дни Бунин прочитал рецензию на свой сборник стихотворений в журнале «Артист» (1892. № 20) и резко обругал эту рецензию в письме к Варваре: «Как видишь – и неумно, и неостроумно! Выдернуть кусочек переводного стихотворения, нисколько не характерного для книги, сострить насчёт «неясного бреда», ни с того ни с сего причислить меня к ученикам Фета – как хочешь, а это подло. Я, конечно, нигде не ожидаю себе похвал, но ведь это… чёрт знает что! Видимо, человек мельком взглянул на книжку и от нечего делать написал несколько несвязных строк…» (Там же. С. 142). Другие отклики на стихи Бунина более доброжелательные. Поиски работы были трудными, приглашали в Смоленск, Москву, Екатеринослав, но он мечтал снова вернуться в Орёл, где ему снова наконец предложили место в газете. И снова – ссора с Варварой, которой не хотелось быть просто любовницей. Иван Бунин вновь пошёл к её родителям, отец Варвары сказал Ивану, что Варвара ему не пара, что он безработный, не может содержать жену. После этого Варвара согласилась с отцом и предложила Ивану разойтись на год. Но потом они снова сошлись. И эта бурная, полная страсти и порывов история продолжалась долго. Оба уехали в Полтаву, где Иван Алексеевич получил место в неофициальной части «Полтавских губернских ведомостей», редактором которой был секретарь губернского статистического комитета Д.А. Иваненко. Членами редакционного комитета стали друзья и коллеги Ю.А. Бунина. Жизнь с Варварой сначала проходила спокойно, хотя бывали ссоры, тут же всё налаживалось вновь. Но наступила пора, когда Варвара ушла из дома, оставив записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом…» (Муромцева-Бунина В. Жизнь Бунина. Париж, 1958. С. 141). В письме Юлию Бунину Варвара Пащенко писала: «Два месяца, как вы и сами говорили, что замечали это, я строго со всех сторон обсуждала этот вопрос. Говорила я и с Ив. Ал., что не вижу смысла в нашей общей жизни, без общности в духовной стороне нашей совместной жизни, он обыкновенно молчал на это и считал это пустяком. Для меня же без этого немыслима жизнь. Это первый мотив моего решения. Второй – озлобленность обеих сторон, неуменье ужиться обоим в одной берлоге, постоянные сцены – грубые ссоры, которые происходили между нами, совершенно убили моё чувство к нему. Оставалась одна жалость…» (Бунин И.А. Письма 1885–1904 годов. С. 535). В ноябре 1894 года Бунин писал В. Пащенко: «Ну вот – пусть Господь убьет меня громом, разразит меня всеми нечеловеческими страшными потерями и муками – клянусь тебе – не стало сил моих!.. Если твоё решение бросить меня осмыслилось, – чего же тебе бояться, что оно поколебается. А тяжело, но ведь у меня сердце кровью сочится! Жду ответа, ответь во что бы то ни стало, а то я на всё решаюсь. Мне всё равно теперь, всё ничтожно перед моим страданием» (Там же. С. 194).

Потом эта безумная и страстная любовь много даст И. Бунину как писателю. Не раз он вернется в своём творчестве к образу Варвары.

Среди всех этих треволнений Иван Бунин не забывал, что он писатель, писал очерки, рассказы, повести. «В Полтаве, – вспоминал И. Бунин в «Автобиографической заметке», – я впервые приступил более или менее серьёзно к беллетристике, и первый же рассказ (без заглавия) послал в «Русское богатство», руководимое тогда Кривенко и Михайловским. Михайловский написал, что из меня выйдет «большой писатель», и рассказ, под чьим-то заглавием – «Деревенский эскиз», – был напечатан» (Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9). Позднее рассказ назван «Танька».

Затем в столичном журнале «Русское богатство» были напечатаны рассказы Ивана Бунина «Кастрюк», «На хуторе» и «Неожиданность» (1895. № 4, 5, 6). Три рассказа – это уже признание литературного таланта.

В январе 1897 года вышел в свет первый сборник рассказов Ивана Бунина «На край света» и другие рассказы» (СПб., 1897), почти единодушно принятый читателями и литературной общественностью. В газете «Жизнь и искусство» (1897. 24 января) говорилось, что «книга представляет отрадное впечатление, и автор её является не лишним среди современных беллетристов». В «Русских ведомостях» подмечено, что автор «умеет схватить и передать читателю настроение действующих лиц, симпатии к страдающим, мятущимся и ищущим выхода из жизненных противоречий… В авторе заметна наблюдательность, позволяющая ему находить новые черты в старых положениях» (1897. 3 февраля). Были рецензии и в газете «Гласность» (1897. 30 января), и в «Одесском листке». Л.Е. Оболенский в статье «Печальное и радостное в текущей литературе» писал, что этот небольшой томик рассказов «глубоко талантливого беллетриста Ив. Бунина» поражает своей жизненной правдой и художественным чутьем: «Каждая страница, каждая строка веет жизнью, пахнет лесом, лугом, снежной степью, деревней… Смотрю я на эту книжечку и думаю: скоро ли о тебе заговорят… По складу своему этот талант представляет как бы сочетание таланта Ант. Чехова с глубокой вдумчивостью и общественной отзывчивостью Гаршина. Этим я не хочу сказать, что талант молодого писателя неоригинален. Наоборот, с первых же строк вы видите, что у автора своя собственная манера, индивидуальность, – что он никому не подражает, пишет то, что диктует ему сердце, ум, любовь к народу, человеку и какое-то тихое, грустное. Глубоко проникающее, но не кричащее негодование к отрицательным типам и явлениям жизни» (Одесский листок. 1897. 31 января).

В литературу пришёл самостоятельный и независимый художник; жадно вслушивался и всматривался в открывающийся перед ним мир человеческих страстей, подвигов, новых мыслей. Многие тянули его к себе, но он не примкнул ни к одному из литературных течений, во множестве возникавших в то стремившееся к обновлению время. Он рано узнал жизнь во всём её многообразии. Аристократ по рождению, а по бедности – собрат окрестных мужиков, он рано стал зарабатывать себе на хлеб, рано столкнулся с простым людом. Здесь человеческие пороки и недостатки, как и добродетельные порывы, проявляются прямее и естественнее, чем в любой другой среде. А он был восприимчив, наблюдателен, памятлив, всё наиболее характерное отражалось в его впечатлительной душе. С первых шагов в литературе ему повезло: он познакомился со Львом Толстым, пусть эта встреча была короткой, но Толстой его запомнил, хвалил его юношеские сочинения. На него обратили внимание члены редколлегии журнала «Русское богатство», писали рецензии опытные журналисты, предвосхищая его неповторимое будущее. В ноябре 1895 года Иван Бунин написал письмо А.С. Суворину, в котором предложил к изданию либо сборник своих стихотворений, либо сборник рассказов; молодой автор перечисляет журналы, в которых были напечатаны его сочинения. Но Суворин не ответил на письмо.

В Петербурге и Москве И. Бунин «тысячу знакомств сделал», в том числе сблизился и с Чеховым. Вместе с К. Бальмонтом они написали 11 декабря 1895 года записку Чехову. Но познакомились только на следующий день, 12 декабря. А через день, 14 декабря, Бунин подарил Чехову оттиск своего рассказа «На хуторе» с дарственной надписью. Потом они стали друзьями, несмотря на разницу в возрасте и положении. Антон Павлович много поведал такого, что навсегда врезалось в сознание молодого литератора. Чехов с наслаждением говорил о настоящей литературе, восхищался Мопассаном, Флобером, Львом Толстым. Бунин радовался, что в Чехове он нашёл единомышленника.

В 1898 году вышел сборник стихотворений И. Бунина «Под открытым небом» (М., 1898). И на этот сборник были положительные отклики в прессе. В эти дни Бунин увлёкся Екатериной Михайловной Лопатиной (1865–1935), редактировал вместе с ней её роман «В чужом гнезде» (СПб., 1899). И Бунин, и Лопатина оставили свои воспоминания об этом знакомстве. В письме от 16 июня 1898 года Бунин упрекает её – она не почувствовала его любви, почему у неё не дрогнуло сердце в ответ…

Почти в это же время Иван Бунин познакомился с семейством Цакни: Николай Петрович Цакни, финансировавший издание газеты «Южное обозрение», Элеонора Павловна и Анна Николаевна (1879–1963), двадцатилетняя красавица-гречанка, в которую он влюбился. Иван Алексеевич Бунин часто печатался в газете и был вхож в их дом. В июле 1898 года Бунин вошёл в дела «Южного обозрения», знал о состоянии главы семейства, знал, что Николай Петрович надеется «устроить дела на компанейских началах» и готов отдать газету в надёжные руки. Бунин предлагает войти в эту компанию брату. А главное – дочь Анна, он сделал ей предложение, «она вспыхнула и прошептала «да». «Она красавица, но девушка изумительно чистая и простая, спокойная и добрая. Это говорят все, давно знающие её. Ей 19-й год» (Бунин И.А. Письма 1885–1904 годов. С. 258). Вскоре родители дали разрещение на брак, и Бунин уехал в Огнёвку, а 14 августа 1898 года Анна Цакни писала ему: «Милый мой, получила ваше письмо, оно успокило меня. Вы напрасно просите меня проверить себя, верьте мне, я никогда вас не забуду. Мне ужасно скучно и тоскливо без вас! Время тянется страшно долго, одно утешение – Ваши рассказы, мы с мамой всё прочли. Жду вас с нетерпением…» (Там же. С. 577).

Венчание и свадьба состоялись 23 сентября 1898 года. Но то и дело перед Буниным возникали финансовые вопросы. За опубликованные рассказы платили мало, денег постоянно не хватало, Анна любила оперу, сама мечтала стать оперной певицей, а это требовало немалых средств. Бунин перевёл замечательную поэму «Песнь о Гайавате» Г. Лонгфелло, опубликовал в журнале «Всходы» (1898. № 2), позже вышло книжное издание (М., 1899). Но и это не предопределило финансовый успех переводчика. Он по-прежнему нуждался в деньгах, брал взаймы, а получив гонорар, тут же отдавал. Вот любопытный штрих из его жизни семейного человека. Он бывает то в Москве, то в деревне, по месяцу и больше; в Москве были вдвоём с Анной, но она уехала в Одессу, а он справлял новогодний вечер, 1899-го, «совершенно один», потом из Москвы поедет в Калугу. Потом в Крым повидать Чехова, Горького, потом в деревню на месяц, а то и больше. Во время этих многочисленных поездок Анна оставалась одна, и она писала: «Милый мой, бедный цуцик, тебе скучно там, отчего же ты так долго сидишь там? Разве ты не кончил «Гайавату»?.. что же ты не хочешь приезжать?.. Самая моя большая радость, это чтобы ты был счастлив, чтобы тебе было хорошо со мной, и чтобы ты всегда хотел быть со мной и никогда бы меня не разлюбил!» И второе письмо тоже пронизано этими словами: ты мне не пишешь и когда ж ты приедешь. Понятно – дела, но дома ему скучно, Анне же только 20 лет, и ей тоже скучно. И вскоре начались ссоры, которые закончились полным разрывом. Приведу ещё одно письмо, из которого будут яснее причины разрыва.

27 июля 1899 года Иван Бунин пишет Юлию Бунину: «Юлий, ради Бога, прошу тебя, если есть возможность, выслать мне немедленно хоть десять рублей. Клянусь тебе самыми страшными клятвами, как возвращусь, – вышлю… А просить у Цакни отсюда не стану, хоть умру. Это позор, – положение мальчишки, которому не на что выехать от родных! Просить 10 рублей на проезд!.. Ради Бога, выручи немедленно! Аня пишет письмо, полное слёз от тоски, и я нахожусь в раздирающем душу положении. Жду от тебя хотя известия немедленного». Вот подлинная картина бедственного положения Ивана Бунина, когда наметился разрыв и его истинные причины. Они женились по любви, но тридцатилетний художник должен был понять душу своей двадцатилетней возлюбленной, а он её не понял. События развивались стремительно. В двух письмах Юлию Бунину, 10 августа и в середине августа 1899 года, Иван Алексеевич проницательно описал всё то, что вскоре и произошло между ним и Анной: «Юлий, могу сообщить тебе то, что ты не ожидаешь. Жизнь моя висит на волоске, и поверь, что всё горе моей жизни сошлось теперь на этом позорном факте…» Она писала ему холодные, вынужденные письма, он писал нежные письма, призывал учиться. А когда приехал в Одессу, он прямо сказал, что она изменилась к нему. Она отрицала и рыдала, в доме воцарилась гнетущая обстановка. Он «истерически разрыдался… потому что я почувствовал – я один, я нищий, я убит, мне нет помощи. И тогда она призналась, что не любит меня, с страшными муками». Она хочет остаться ему другом, а родителям сказала, что не любит Ивана Алексеевича. Его уговаривали, успокаивали. Потом Анна говорила, что она сошла с ума, признавшись Бунину, но в доме по-прежнему мрачная обстановка, а ещё она сказала, что он эгоист и они не сошлись характерами. «Описывать свои страдания отказываюсь, да и не к чему, – писал он в заключение. – Но я погиб – это факт совершившийся… Что делать? С чем уехать? Молю тебя – пощади меня в последний раз в жизни: достань мне 25 р. Не могу даже убеждать тебя – ты сам всё видишь. Не добивай меня, мне всё равно недолго осталось – я всё знаю. Давеча я лежал часа три в степи и рыдал, и кричал, ибо большей муки, большего отчаяния, оскорбления и внезапно потерянной любви, надежд, всего, может быть, не переживал ни один человек… Как я люблю её, тебе не представить. Да и было бы дико уверять в этом после моего поведения и того, что я тебе говорил. Но это так. Дороже у меня нет никого» (Там же. С. 290–293). Потом И.А. Бунин изменил мнение об Анне, писал о ней как о безголосой певице, которая сошла по театру с ума. Но она забеременела, а Бунин проживает в том же доме, но как чужой. Своих чувств в связи со всем этим Бунин не скрывает в своих письмах и признаниях.

Весной 1900 года вышла новая книга Ивана Бунина «Стихи и рассказы» (М., 1900), но откликов в печати на этот сборник почти не было, лишь в конце года дал рецензию журнал «Вестник воспитания» (1900. № 8. Декабрь).

В Москве и Петербурге Бунин познакомился со всеми ведущими писателями того времени, с Бальмонтом заходил к Чехову, с Брюсовым переписывались, уж не говоря о редакционной коллегии «Русского богатства» во главе с Михайловским и Кривенко. Познакомился с Д. Телешовым, дружески переписывались. В апреле поехал в Ялту, близко познакомился с Горьким, его друзьями и знакомыми, завтракал и обедал у Горького, познакомился с артистами Московского художественного театра, с С. Рахманиновым, дружил с художниками. Потом, в июне, уехал в Огнёвку и работал над рассказом «Антоновские яблоки», который сразу после публикации в журнале «Жизнь», № 10 выделили из массы беллетристики: этот рассказ написан как «лучшие страницы воспоминаний С.Т. Аксакова». В критике и в отзывах заговорили о Бунине как о продолжателе Тургенева и Чехова, об угасании «дворянских гнезд» и о «дворянской спеси». Вышедший в это же время в московском издательстве «Скорпион» сборник стихотворений «Листопад» (поэма «Листопад» опубликована в журнале «Жизнь» (1900. № 10. С посвящением М. Горькому) вызвал широкую критику. Одни критики писали о том, что близость Бунина с Брюсовым и Бальмонтом сказалась на его творчестве, газета «Новое время» обвиняла его в декадентстве (1901. 31 октября), другие просто восхищались «простотой, ясностью и здоровьем» этой стихотворной книги.

Связь с издательством «Знание» укрепила его духовное и материальное положение. В 1902 году вышел первый том сочинений И. Бунина «Рассказы» (СПб.: Знание, 1902). 7 июня 1902 года Пятницкий писал Бунину: «Книга Ваша идёт очень хорошо. В конце марта издано 3000 экз. Теперь разошлось уже более 2000. Вероятно, в том же году, осенью, придётся делать новое издание. Поэтому, если будут поправки, внесите их заранее» (Бунин И.А. Письма 1885–1904 годов. С. 677). Так и случилось, второе издание рассказов вышло в 1903 году. В 1903 году было издано и второе издание «Песнь о Гайавате» Г. Лонгфелло. Бунин задумал также перевести ряд английских и французских писателей. В мае 1902 года вышла книга Ивана Бунина «Новые стихотворения» при участии Н. Телешова и А. Карзинкина. В 1903 году вышел и второй том сочинений И. Бунина «Стихотворения» (СПб.: Знание, 1903). В эти книги вошли почти все сочинения Ивана Бунина раннего периода.

И сколько потрачено усилий, сколько томительных дней Бунин просидел за эти годы за письменным столом. А каким трудом, тяжёлым и изнурительным, добивался Иван Бунин высокого мастерства в своих произведениях, сколько тонн тяжёлой словесной руды перерабатывал он, чтобы добиться правдивости, естественности, истинной подлинности в своих образах, в описаниях природы, в диалогах! «Какая мука, какое невероятное страдание – литературное искусство!.. Многие слова – а их невероятно много – я никогда не употребляю. Не могу. Иногда за всё утро я в силах, и то с адскими муками, написать всего несколько строк… А какая мука найти звук, мелодию рассказа, звук, который определяет всё последующее! Пока я не найду этот звук, я не могу писать» (Бунин. И.А. Автобиографические заметки // Бунин И.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9).

В таких, видимо, муках и рождены его блистательные рассказы и повести.

Огромный художественный дар, каторжный труд в стремлении к классической отточенности каждой фразы, любовь к литературе как к искусству, свободному и независимому, – вот что сделало Ивана Алексеевича Бунина знаменитым писателем, почетным академиком Российской академии наук, лауреатом Нобелевской премии, когда он уже создал свои вершинные произведения. А пока, в 1903 году, за книги «Листопад» и перевод «Песни о Гайавате» Иван Бунин получил Пушкинскую премию Российской академии наук. Вскоре в издательстве «Знание» в 1902–1909 годах вышло несколько сборников прозы Бунина, первое собрание сочинений Бунина в пяти томах. Материальное положение его улучшилось, он перестал то и дело просить у Юлия Бунина то десять, то двадцать пять, то пятьдесят рублей в долг.

Недолго ухаживал за Верой Николаевной Муромцевой. В 1906 году Бунин женился на ней.

Бунин часто жил в имениях то сестры, то брата, уделял внимание мужикам, купцам, господам, всему тому, что волновало русское общество. Всё это так и просилось на бумагу. Возникло и простое название – «Деревня».

В газете «Биржевые ведомости» (1909. 6 октября) было сообщение, что в ближайшее время будет опубликовано крупное произведение Бунина; до сих пор он ограничивался миниатюрными вещами, а сейчас представляет повесть, которая «выразительно окрашена с идейной стороны и, вероятно, вызовет разговоры полемику справа и слева».

Повесть «Деревня» была опубликована в журнале «Современный мир» (1910. № 3, 10, 11), книжное издание появилось в «Московском книгоиздательстве» в ноябре 1910 года.

И действительно, вокруг повести возникли споры и справа и слева. Увидели только «грязь, грубость, озлобленность», такая деревня в изображении Бунина просто «чудовищна».

Лишь Горький и немногие истинные друзья поддержали Бунина, отметив историческое значение повести, её глубину и свежее восприятие процессов, происходящих в русской деревне, новаторство художественных образов, выражающих коренные черты русского национального характера. Не раз Горький подчеркнёт, что так ещё не писали о деревне, откровенно и мощно.

13 ноября 1910 года Горький писал Бунину: «Возвратясь домой (путешествовал по Италии. – В. П.), читал «Деревню», читал и говорю старым словом Стасова – «Тузовая» вещь. Строго, честно и – красиво! Дьякон Краснобаев, подписавший свою фамилию по-латыни – Бенедиктов, милый Вы мой, как это метко, верно и какая глубокая трагикомедия спрятана тут. Сколько липких, чёрным варом склеивших душу, мучительных, одиноких дум под неистовый вой зимних вьюг… И множество достоинств вижу в повести этой… Если надобно говорить о недостатке повести – о недостатке, ибо я вижу лишь один, – недостаток этот – густо! Не краски густы, нет, – материала много. В каждой фразе стиснуто три, четыре предмета, каждая страница – музей! Перегружено знанием быта, порою – этнографично, местно…» (Бунин И.А. Письма 1905–1919 годов. М., 2007. С. 554–555). «Конец «Деревни» я прочитал – с волнением и радостью за вас, с великой радостью, ибо Вы написали первостепенную вещь. Это – несомненно для меня: так глубоко, так исторически деревню никто не брал… Я почти уверен, – писал он Бунину 23 ноября (6 декабря) 1910 года, во многом предвосхищая бурную полемику вокруг «Деревни», – что московские и петербургские всех партий и окрасок Иваны непомнящие и незнающие, кои делают критические статьи для журналов, – не оценят «Деревни», не поймут ни существа, ни формы её. Угроза, скрытая в ней, тактически неприемлема как для левых, так и для правых: угрозы этой никто не заметит. Но я знаю, что когда пройдёт ошеломлённость и растерянность, когда мы излечимся от хамской распущенности – это должно быть или – мы пропали! – тогда серьёзные люди скажут: «Помимо первостепенной художественной ценности своей, «Деревня» Бунина была толчком, который заставил разбитое и расшатанное русское общество серьёзно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом – быть или не быть России? Мы ещё не думали о России как о целом – это произведение указало нам необходимость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически» (Там же. С. 559). Да, утверждал Горький, продолжая внутреннюю полемику с теми, кто не понял «Деревню», Бунин сгустил краски, но вовсе не потому, что он помещик и ослеплён классовой враждой к мужику, а потому, что, следуя языку суровой правдивости, «утвердил новое, критическое отношение к русскому крестьянству».

На страницах своей повести Бунин создаёт целую галерею образов, среди которых выделяются братья Красовы. Как живой предстаёт пред нами Тихон Красов – на ярмарке, у себя дома, в разговорах с односельчанами, с братом Кузьмой, – работящий, думающий, страстный. О многом сожалеет Тихон Ильич, ничто человеческое ему не чуждо, и доброе и греховное, но вряд ли правы те современные исследователи творчества Бунина, утверждавшие, что Тихон Ильич – человек, «всю жизнь потративший на бессмысленное стяжательство».

В газетах «Одесские новости», «Одесский листок», «Киевская мысль», «Современное слово», «Против течения», «Русское слово», «Запросы жизни» обозреватели и критики высказали свои суждения о яркости характеров и мрачности изображённого в повести.

Иван Алексеевич и Вера Николаевна Бунины давно собирались в заграничное путешествие, приехали на Капри, побывали у Горького, и Бунин стал завершать новую повесть «Суходол». «Суходол» – это как бы продолжение моей прежней повести «Деревня», только не о сегодняшней деревне, а о её давней поре, о молодости сегодняшних героев… Было бы странным и удивительным, если б я стремился описывать деревню в её пёстрой текущей повседневности. Меня занимает главным образом душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина… И почему дед Николай Дмитриевич Бунин не может послужить прототипом Петру Кирилловичу? А почему тетя Варя, Варвара Николаевна Бунина, не может дать несколько характерных черт своей биографии и характера тёте Тоне, она заболела после того, как на предложение выйти замуж отказала жениху-офицеру, что-то в ней надломилось, сломалось, треснуло…»

На чтении повести у Горького присутствовал писатель Михаил Коцюбинский. «…Бунин читал свою повесть «Суходол», которая будет напечатана в «Вестнике Европы». Очень красиво написанная вещь, хотя философия её для меня неприемлема, и мы вчера долго, до 2 часов ночи спорили» (из письма А. Аплаксиной). «Старинным гобеленом» назвал повесть М. Коцюбинский, зародышем смерти показалась деревня и Горькому, чем-то вроде «заупокойной» всему русскому дворянству, рыцарскому благородству и чести.

«Суходол» был напечатан в журнале «Вестник Европы» (1912. № 4). В. Кранихфельд в статье «Литературные заметки. И.А. Бунин» (Современный мир. 1912. № 11) писал, что «Бунин показывает нам в индивидуальных крестьянских образах такой душевной красоты, что заподозревать его в преднамеренных подчёркиваниях крестьянской психики и жизни нельзя… Своё раздвоившееся между любовью к природе и тоскою по человеку он пытается примирить в своеобразном художественном пантеизме, – в стремлении к единой и вечной красоте» (Там же. С. 640).

В своих историко-литературных исканиях Бунин тесно смыкается иной раз с Александром Куприным, особенно тогда, когда Куприн в частном письме Батюшкову в 1909 году высказал свои затаённые мысли. Подводя итоги развития современной литературы, Бунин заметил, что «исчезли драгоценнейшие черты русской литературы: глубина, серьёзность, простота, непосредственность, благородство, прямота – и морем разлились вульгарность, надуманность, лукавство, хвастовство, дурной тон, напыщенный и неизменно фальшивый. Испорчен русский язык в тесном содружестве писателя и газеты, утеряно чутьё к ритму и органическим особенностям русской прозаической речи… И сколько скандалов было. Чуть не все наши кумиры начинали свою карьеру со скандала!.. В русской литературе теперь только «гении». Как тут быть спокойным, когда так легко и быстро можно выскочить в гении?» (Русские ведомости. 1913. Февраль).

Глубоким проникновением в человеческую душу отмечены и произведения Бунина, последовавшие за «Деревней» и «Суходолом». «Ночной разговор», «Весёлый двор», «Захар Воробьев» – всё это серьёзный и неподкупный разговор о России, о русском человеке в разных его ипостасях, его национальной сути.

В рассказе «Соотечественник» заметно, с какой поистине художнической жадностью Бунин наблюдает за своим «удивительным соотечественником» Зотовым, поразившим его своей страстной, безоглядной натурой делового человека, быстро приспособившегося к необыкновенным условиям «в тропиках, под экватором». «Он уже успел удивить гостя своей самоуверенностью, решительным и скептическим умом, деловитостью, огромным житейским опытом и несметными знакомствами с людьми самых разнообразных классов и положений. Кого ни назови из московских знаменитостей – купцов, администраторов, врачей, журналистов, – он всех знает, да хорошо знает и цену каждому из них. А какая у него осведомленность по части всяких закулисных тайн, редких карьер и тёмных историй!»

А ведь начинал он мальчишкой на побегушках, прошёл «огонь, воду и медные трубы». Не скрывает Бунин своего восхищения, всё глубже познавая характер Зотова: «Странно, неожиданно проявляются таланты на Руси, и чудеса делают они при счастливых жребиях!»

Сложный, крупный, глубоко национальный характер запечатлён в образе Зотова.

Подводя итоги раннего периода творчества И.А. Бунина, нужно упомянуть о Полном его собрании сочинений в шести томах в издательстве Товарищества Маркса в 1915 году.

Февральскую и особенно Октябрьскую революцию И. Бунин воспринял с неодобрением, даже с ненавистью. Это отразилось в публикациях, вошедших в книги И.А. Бунина «Публицистика 1918–1953 годов» (под общей редакцией О.Н. Михайлова и с его вступительной статьёй), «Страстное слово» (М., 1998) и «Окаянные дни» (М., 1990). Интервью сотруднику «Одесского листка» (1918. 21 июня), «Страшные контрасты» (Одесские новости. 1918. 10 ноября), «Не могу говорить» (1919. 2 апреля), «Великий дурман» (Южное слово. 1919. 30 ноября; и др.) – эти и другие выступления Бунина просто пронизаны ненавистью к новой пролетарской власти, к её вождям Ленину, Троцкому, Урицкому. Писатель утверждает, что Октябрьская революция совершена по принципам Великой французской революции, напоминает, что её вожди Мараты и Робеспьеры злодейской машиной расправлялись с инакомыслящими, а вслед за ними Ленин, Троцкий, Зиновьев уничтожают дворян, купцов, священников, всех инакомыслящих. Бунин ссылается на убийство председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого и жестокую расправу с заложниками: 900 заложников было расстреляно в Петрограде, 512 – в Кронштадте. Это было начало красного террора. «После убийства Урицкого начался страшный террор, – вспоминал бывший сотрудник Петроградского военного комиссариата М.М. Смильг-Бенарио. – Вооружённые красноармейцы и матросы врывались в дома и арестовывали лиц по собственному усмотрению… Ежедневно происходили аресты и расстрелы, а власть не только не стремилась приостановить массовое убийство, а наоборот, она лишь разжигала дикие инстинкты солдатских масс. Председатель петроградской коммуны Зиновьев не испугался бросить в массы лозунг: «Вы, буржуазия, убиваете отдельных личностей, мы убиваем целые классы» (Бунин И.А. Письма 1905–1919 годов. С. 477).

В «Окаянных днях» Бунин со всеми мрачными подробностями описывает красный террор, своеволие простого народа, вышедшего на улицы, бесцеремонно даёт характеристики Брюсову, Блоку, Маяковскому, всем, кто пошёл за большевиками. «Как потрясающе быстро все сдались, пали духом!» – написал Бунин при виде старика генерала, что-то продававшего на Тверской. А извозчик возле Праги с радостью говорит о том, что немцы, которые идут на Россию, в Петрограде, «говорят, тридцать главных евреев арестовали. А нам что? Мы народ тёмный» (Там же. С. 15). «Коган рассказывал мне о Штейнберге, комиссаре юстиции: старозаветный, набожный еврей, не ест трефного, свято чтит субботу», – записал Бунин 19 февраля 1918 года. И Бунин день за днём описывает своё пребывание в Москве. Как-то спросил у Клестова-Ангарского, большевика-подпольщика, сколько получили большевики от немцев за подписание мира: «Не беспокойтесь, – ответил он с мутной усмешкой, – порядочно…» (Там же. С. 20). Современные комментаторы этого обстоятельства вспоминают книгу Г.К. Гинса «Сибирь, союзники и Колчак: Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг.»: «Печать государственной измены отталкивала всех, кто честно мыслил, от вождей большевизма и последователей, и никто не выражал сомнения в искренности тех обвинений, которые повсюду открыто раздавались по адресу большевиков – обвинений в получении денег от германского Имперского банка, о существовании в Смольном комиссии офицеров немецкого генерального штаба, о выполнении большевиками всех требований Берлина. В 1918 г. Американское правительственное бюро печати опубликовало сенсационные разоблачения. Всё, что раньше передавалось как слух, стало обосновано документально. В Смольном действительно были немецкие офицеры. «Соглашение» о совместных работах начинается следующими словами: «Согласно договору, заключённому в Кронштадте 6 июля месяца сего года (1917) между представителями нашего генерального штаба и руководителями русской революционной армии и демократии: Лениным, Троцким, Раскольниковым и Дыбенко, отделение нашего Генерального штаба, оперирующее в Финляндии, назначает в Петроград офицеров, которые будут состоять в распоряжении осведомительного отдела штаба». Из «соглашения» проистекало всё остальное: перевод денег большевикам, выдача немецким офицерам в России подложных паспортов для поездки в Англию и Францию, убийство русских патриотов, уничтожение польских легионов и т. д.» (Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак: Поворотный момент русской истории 1918–1920 гг. Т. 1. С. 18, 19. Цит. по: Бунин И.А. Публицистика 1918–1953 годов. М., 1998. С. 478–479).

Со всей остротой и бескомпромиссностью Бунин описывает события в Одессе 1919 года:

«Рассказывают, что Фельдман говорил речь каким-то крестьянским «депутатам»:

– Товарищи, скоро во всём свете будет власть советов!

И вдруг голос из толпы этих депутатов:

– Сего не буде!

Фельдман яростно:

– Это почему?

– Жидив не хвате» (Там же. С. 100).

И тут же постановление военно-революционного совета: «расстрелять 18 контрреволюционеров. Тут же и сообщение о еврейском погроме на Большом Фонтане, учинённом одесскими красноармейцами… На Б. Фонтане убито 14 комиссаров и человек 30 простых евреев. Разгромлено много лавочек. Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали кого попало. Люди бежали в степь, бросались в море, а за ними гонялись и стреляли, – шла настоящая охота… Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек» (Там же. С. 107). А завершает свои записи на эти острые темы Бунин словами:

«Как раз читаю Ленотра. Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон… Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, всё-таки московские. Но и парижские были не плохи.

Кутон, говорит Ленотр, Кутон диктатор, ближайший сподвижник Робеспьера, лионский Аттила, законодатель и садист, палач, отправлявший на эшафот тысячи ни в чём не повинных душ…» (Там же. С. 125).

С одинаковой болью и острым страданием воспринимает Бунин и расстрел «контрреволюционеров», и гибель 30 простых евреев, и смерть Моисея Гутмана.

Бунины, выехав из Одессы, в марте оказались в Париже, остановились у Михаила Осиповича и Марии Самойловны Цетлиных, игравших большую роль в русской эмиграции. За короткий срок Бунины повидали и Бунакова-Фондаминского, и Толстого, и Шполянского, а вскоре увидели и чуть ли не всю русскую эмиграцию в Париже. Открылись издательства, начали выходить газеты и журналы. И. Бунин включился в этот бурный процесс восстановления литературной жизни. Во второй книге «Устами Буниных» (Т. 2. Посев, 2005) подробно говорится о всех тонкостях и противоречиях этого литературного и политического процесса, когда в Париже собрались столько разных направлений и школ. «В европейских столицах, – писал О.Н. Михайлов в статье «Пролог», – а также в Китае и США организуются литературные центры, издательства, возникают многочисленные газеты и журналы. В 1920 году, например, выходило 130 русских газет, в 1921 – добавилось 112, а в 1922 – 109. Наиболее популярными были парижские «Последние новости» (1920–1940), «Общее дело» (В.Л. Бурцева), «Возрождение» (1925–1940), берлинская газета «Руль» (1920–1931), рижская «Сегодня», варшавская «За свободу»; кроме того – «Дни», «Россия», «Россия и славянство» (все в Париже). Из главных литературных журналов следует назвать «Грядущую Россию» (Париж), «Русскую мысль» (София; Прага; Париж, 1921–1927), пражскую «Волю России» и парижские «Современные записки» (1920–1940)… Одновременно создаются многочисленные издательства – З.И. Гржебина, «Слово» И.В. Гессена, «Геликон», «Мысль», «Петрополис» (все – Берлин), «Пламя» (Прага), «Русская земля», «Современные записки», «Возрождение» (Париж), «Библиофил» (Ревель), «Русская библиотека» (Белград), «Северные огни» (Стокгольм), «Грамату драугс» (Рига), «Россия – Болгария» (София) и многие другие» (Литература русского Зарубежья. 1920–1940. М., 1993. С. 33).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.