От Петра до «дщери Петровой»
От Петра до «дщери Петровой»
ИСТОРИЧЕСКИ ТАК СЛУЧИЛОСЬ, ЧТО у Петра I, по мнению которого лучшим государственным устройством была абсолютная наследственная монархия, прямых наследников не оказалось. Не оставил он и преемника. Не успел. Два слова «Отдайте все…», нацарапанные непослушной рукой умирающего императора, если и существовали на самом деле, то неизвестно кому были адресованы. Как мы уже знаем, Анна, вторая дочь Петра, на его зов явилась с опозданием, Елизаветы будто бы при отце в тот момент вообще не было, хотя известна легенда о том, что Пётр будто бы успел благословить её родовой иконой. Правда, впервые об этом стали поговаривать в народе только в царствование самой Елизаветы. Впрочем, ни та, ни другая всерьёз на царствование претендовать не могли. Обе они были рождены Мартой Скавронской от Петра I ещё до их официального вступления в брак, и потому считались детьми незаконными.
Так что бремя государственной власти в ночь с 27 на 28 января 1725 года легло на плечи Екатерины, верной и преданной вдовы почившего императора. Свою преданность Петру Екатерина не раз доказывала на деле. Известно, что летом 1711 года во время Прутского похода русская армия была окружена турками и находилась буквально на краю гибели. Самому Петру, его супруге и их приближённым грозило пленение. Переговоры о перемирии, которые вёл с турецким визирем вице-канцлер П.П. Шафиров, продвигались медленно и вот-вот могли сорваться. Согласно легендам, положение спасла Екатерина. Как мы уже рассказывали, она будто бы собрала все свои драгоценности, что находились с нею в походе, пробралась в ставку визиря и предложила ему эту взятку в обмен на заключение мира. Фактически Екатерина выкупила Петра из турецкого плена.
Уже тогда Пётр будто бы поклялся достойно отплатить своей супруге за этот подвиг верности. 24 ноября 1714 года он учредил орден Святой Екатерины. Ордена как знаки отличия или награды за военные заслуги и деятельность на гражданской службе в России появились совсем недавно. Первым в 1698 году был учрежден орден Святого Андрея Первозванного, Святой Екатерины – вторым. Орден был, что называется, женским. При рождении его получала каждая из дочерей императоров. Иногда им награждали пожилых женщин в знак признания их заслуг или заслуг их мужей. Такие женщины назывались дамами рыцарского ордена. За всю историю своего существования орден Святой Екатерины был пожалован 734 раза, в том числе в 1727 году – одному мужчине, как говорилось в указе, за слишком застенчивый «женский» характер. Таким мужчиной оказался малолетний сын Александра Даниловича Меншикова. Известен его портрет, на котором он изображен со знаком этого ордена.
Знак ордена 1-й степени представлял собой овальный медальон. В центре овала была изображена фигура святой, держащей белый крест, на перекрестье которого находился ещё один бриллиантовый крестик с разбросанными по нему латинскими буквами DSFR (Domine Salvum Fac Regem), что в переводе с латыни означает «Господи, спаси царя». В верхней части медальона надпись: «Aeguant Munia comparis», то есть: «Трудами сравнивается с супругом». На ленте, которая придавалась к ордену, было написано: «За любовь и Отечество».
Нельзя сказать, что воцарение Екатерины стало неожиданностью или случайностью, как это может показаться на первый взгляд. Пётр ревностно следил за государственным статусом своей подруги, регулярно подтверждая или повышая его. За год до официальной свадьбы с Петром, которая состоялась в 1712 году, она была объявлена царицей. В декабре 1721 года, когда Россия стала империей, Екатерину провозгласили императрицей. А менее чем за год до смерти Петра, в мае 1724 года, её короновали. Кстати, именно Екатерина вольно или невольно стала основательницей одного из главнейших символов царской власти – короны. До Екатерины на всех русских государей при коронации возлагали шапку Мономаха. Знаменитая шапка представляла собой золотой остроконечный головной убор старинной среднеазиатской работы. По преданию, в 988 году византийский император Василий II подарил его киевскому князю Владимиру Мономаху по случаю принятия им христианства и бракосочетания с сестрой Василия Анной.
Впрочем, нельзя забывать и того, что эта легенда довольно позднего происхождения. Она появилась только в конце XV – начале XVI века, когда на Руси формировалась одна из крупнейших политических и идеологических государственных концепций – «Москва – третий Рим». Вторым Римом считался Константинополь, столица Византийской империи, и история с шапкой Мономаха, как нельзя кстати, сумела придать легитимность преемнице православной Византии – Москве. И то, что бывший москвич, первый петербуржец и первый император Российской империи Пётр I был последним русским царем, который носил шапку Мономаха, хотя и несколько модернизированную, придает этому факту некий мистический смысл. В 1724 году, накануне коронации Екатерины, была заказана корона европейского образца.
Короткое пребывание Екатерины I на российском престоле в общественно-политическом смысле Петербургу практически ничего не дало, разве что были завершены два начатых Петром дела: открыта Академия наук, план учреждения которой был объявлен царём за год до смерти, и учрежден орден Александра Невского, небесного покровителя Петербурга, память которого высоко чтил Петр. И всё. Но вот что касается архитектурного, или, ещё точнее, художественного облика Петербурга, то в его будущее формирование, если верить городскому фольклору, Екатерина Алексеевна неожиданно внесла свой весьма значительный вклад.
Как известно, Пётр I мостостроения не поощрял. Зацикленный, говоря современным языком, на море, он и в своих согражданах хотел видеть исключительно моряков. Сообщение между многочисленными островами дельты Невы предполагалось только на шлюпках, а мосты разрешалось строить лишь в исключительных случаях: при прокладке дорог через реки и протоки. Благодаря этому обстоятельству, например, появились такие мосты, как Иоанновский через Кронверкский проток и Аничков – через Фонтанку. Нева мостов при Петре вообще не знала. Первый, и то плашкоутный, то есть наплавной, появился только через два года после кончины императора, в 1727 году. Вот как об этом рассказывается в легенде.
Однажды ранней весной 1727 года императрица Екатерина I собралась на Васильевский остров, к Александру Даниловичу Меншикову, в его новый дворец. На переправе ей подали лодку, и она попыталась сойти в нее. Но лодка накренилась, и волной залило весь подол царственного платья. Екатерина предприняла ещё одну попытку сесть в лодку, но и на этот раз ничего не получилось, её хлестнуло волной, платье вновь оказалось вымоченным, на этот раз полностью. Но переправиться было совершенно необходимо. её ожидал всесильный князь. И тогда будто бы Екатерина приказала собрать все лодки, что были в наличии на переправе, и выставить их борт к борту от одного берега до другого. Остальное было делом нехитрой техники и сметливости приближённых. На лодки настлали доски, которые и создали подобие моста на Васильевский остров. Это понравилось. Если верить сохранившейся легенде, именно так и появились знаменитые петербургские наплавные мосты.
Суеверная Екатерина верила в сны, которые всегда сама истолковывала. Так, незадолго до собственной смерти ей будто бы приснился странный сон. Она, в окружении придворных, сидит за столом. В это время появляется Пётр в древнеримском одеянии и манит к себе Екатерину. Она подходит к нему, и они вместе уносятся под облака. Екатерина с высоты бросает взор на землю и там видит своих детей среди толпы, составленной из всех наций, спорящих между собою. Проснувшись и истолковав сон, Екатерина поняла, что скоро должна умереть. И после её смерти начнутся смуты.
Император Пётр II
Екатерина I скончалась 6 мая 1727 года, по одним утверждениям, от «сильного ревматизма», по другим – от «нарыва в легких», а по народным легендам – от «обсахаренной груши, которая была отравлена и поднесена ей». Мы об этом уже упоминали в рассказе о первом обер-полицмейстере Петербурга Антуане Девиере.
После Екатерины I на престол взошел сын несчастного царевича Алексея Пётр Алексеевич, известный в истории как Пётр II. Это случилось 7 мая 1727 года. Новому русскому императору не было ещё двенадцати лет, и он находился под полным и абсолютным влиянием всесильного князя Меншикова, который мечтал выдать за него свою дочь Марию. Однажды Меншиков, пытаясь развлечь юного царя, выписал из Москвы птичью и псовую охоты, неожиданно пробудив в мальчике страсть к ним, которая, в конце концов, и погубила молодого императора. Практически всё время, в любую погоду, он проводил на охоте. А после коронации в феврале 1728 года из Москвы в Петербург вообще не вернулся. В Петербурге говорили: «Осиротеет столица. Царь беспременно останется в Москве. Там богатая охота».
И не только из-за охоты. В народе поговаривали, что в своё время в кабинете Петра II каким-то образом оказалась неизвестная книга с древними предсказаниями, или «Великими заповедями». Молодой и решительный император будто бы приказал немедленно книгу сжечь. А когда царский поезд выезжал из Петербурга, то из толпы раздалось проклятие. Будто бы сам Пётр услышал, что за уничтожение древней Книги «не видать ему град Петра ни живому, ни мёртвому».
По словам испанского посланника в Петербурге Хосе де Лириа, в это время ходили слухи о намерении правительства вернуть столицу в Москву, а всю торговлю перенести в Архангельск, чтобы этим погубить Петербург.
Но и без того Петербург приходил в запустение. Следуя примеру молодого императора, его начали покидать купцы и дворяне. Улицы северной столицы порастали травой, дороги приходили в негодность.
Слухи о переносе столицы в Москву документального подтверждения не имеют, и остается неизвестным, думал ли об этом Пётр II. Но если такие намерения действительно имели место, то осуществлению этого плана помешала преждевременная смерть юного царя в 1730 году, в ночь накануне ожидаемой свадьбы его с Екатериной Долгорукой. Едва об этом стало известно, в народе вспомнили, как во время обручения, когда императорская карета въезжала в ворота дворца, царская корона зацепилась за перекладину и упала на дорогу. Это расценили как дурной знак.
В Петербург, как и было предсказано, он уже не вернулся. Ни живым. Ни мертвым. Пётр II стал единственным русским императором, могила которого находится не в Петербурге, а в Москве.
В столь раннюю смерть царя не верили. Как это часто случалось в русской истории в подобных случаях, появились легенды о его двойниках. В них рассказывалось, что царь вовсе не умер, а путешествует по Руси в облике нищего – собирателя копеек. Легенда приобрела популярность в народе, и с тех пор всех лже-Петров стали называть Копейкиными. Некоторые из них оставили по себе память даже в допросных листах Тайной канцелярии.
После Петра II русский престол заняла племянница Петра I Анна Иоанновна, дочь московского царя Иоанна V, который с 1682 года и до своей смерти в 1696 году правил на Руси вместе с Петром I. Анна в то время жила в Курляндии и думать не думала о своей возможной политической карьере в России, хотя известный в то время «составитель календарей» доктор Бюхнер ещё в Курляндии предсказал ей однажды, что «она вскоре будет царствовать». Так и случилось. За неимением других кандидатур, Верховный совет, созданный после смерти Петра II, призвал на царство именно ее. Дочь Петра Елизавета, рождённая вне брака, тогда не рассматривалась.
Свое царствование Анна Иоанновна начала в Москве. К тому времени, как мы говорили выше, Петербург уже несколько лет фактически не был столицей Российской империи. Согласно одной московской легенде, все изменилось после того, как однажды карета императрицы резко остановилась на краю зияющего чернотой огромного провала. Анна Иоанновна не на шутку перепугалась. Сказалась традиционная, идущая ещё со времен Петра I, боязнь азиатской непредсказуемой Москвы. Тогда-то Анне и показалось, что в Москве жить опасно. В европейском Петербурге, вблизи верных и преданных гвардейских полков, будет гораздо безопаснее. Ведь она и сама через очень короткое время вынуждена будет искать защиты у гвардии. По одной из легенд, уже в Петербурге, серьёзно опасаясь дочери Петра Елизаветы, она расквартирует полк Конной гвардии на Шпалерной улице, вблизи Смольного дома, где в то время будет жить опасная претендентка на престол.
Императрица Анна Иоанновна
Но это будет позже. А пока, ужаснувшись появлению на её пути подстроенного, как ей казалось, кем-то специально московского «провала», Анна Иоанновна принимает решение вернуться в Петербург. Гвардейцы не подведут. На них можно положиться. Только бы не забывать о них заботиться. Она и впрямь будет их пестовать и лелеять, а они будут отвечать ей своей преданностью и любовью. Примеры тому уже были. В лейб-гвардии Измайловском полку, основанном ею в 1730 году, традиционным шитьём мундира был шнур в виде заплетённой женской косы. По полковому преданию, при основании полка к императрице обратились с вопросом, какое шитьё даровать новым гвардейцам. В это время Анна Иоанновна занималась утренним туалетом. Она посмотрела на заплетенную уже свою косу и лукаво улыбнулась. Таким образом, если доверять гвардейскому фольклору, вопрос был решён. В гвардейских полках чтили не столько формальные, сколько чисто человеческие, в данном случае едва ли не семейные, отношения государей к своим защитникам.
Жизнь в Петербурге, не в пример Москве, была более весёлой, раскованной, без оглядки на старинные традиции, которые в Первопрестольной особенно чтились. О празднествах, устраиваемых Анной Иоанновной в Зимнем дворце, в народе долгое время рассказывали самые непристойные легенды. Чего стоит одна свадьба шута Педрилло, которого прилюдно женили на обыкновенной козе. На свадьбе якобы присутствовал весь двор, а честь удерживать несчастное животное, пока шут исполнял свои супружеские обязанности, отстаивали виднейшие приближённые императрицы.
Герцог Э.И. Бирон
Скабрезная циничность этой легенды была столь очевидна, что позже возникла другая легенда о том, что же произошло на самом деле в императорском дворце. Эта легенда всё произошедшее сводила к обыкновенной ловкости шута Педрилло, который будто бы решил обогатиться, используя случайно подвернувшееся обстоятельство. Как утверждают современники, Педрилло был женат на очень невзрачной женщине. Она редко появлялась в царских покоях, и за глаза её назвали «Козой». Как-то герцог Бирон, по обыкновению, решил подсмеяться над шутом императрицы. «Правда ли, что ты женат на козе?» – спросил он Педрилло. «Не только правда, – ответил находчивый шут, – но моя „коза“ беременна и скоро должна родить. Смею надеяться, что ваше высочество будете столь милостивы и не откажетесь, по русскому обычаю, навестить родильницу и подарить на зубок что-нибудь младенцу».
Бирон рассказал о встрече с Педрилло императрице. Той понравилась выходка шута. Оставалось дождаться благополучных родов. Через несколько дней Педрилло радостно сообщил Бирону, что его «коза» благополучно разрешилась от бремени и просил назначить день встречи. Вот тут-то и началось настоящее, в духе античных мистерий представление. Императрица приказала Педрилло лечь в постель с настоящей живой козой и пригласила весь двор поздравить шута с семейной радостью. Понятно, что каждый постарался принести достойный подарок, в результате чего Педрилло заметно обогатился.
Кроме дворцовых праздников, в Петербурге часто устраивались уличные забавы с сожжением потешных огней, или фейерверков, как их называли на манер просвещённой Европы. С одного из таких праздников началась череда тревожных и мрачных предзнаменований, которые не покидали мнительную императрицу до самой смерти. Якоб Штелин в своих «Записках об изящных искусствах в России» рассказывает, как однажды во время шумного и весёлого праздника Анна Иоанновна обратила внимание на свой портрет в полный рост, с короной и скипетром, в окружении горящих плошек. Императрица как-то сникла и, обращаясь к Бирону, промолвила: «Неужели им больше нечего делать, кроме как сжигать меня, как ведьму?»
И вспомнила жутковатую историю, которая произошла давно, ещё при живом Петре Великом, на каком-то балу. В разгар веселья какая-то женщина, странного вида и совершенно пьяная, сделалась пепельной и в наступившей тишине закричала: «Чую, Ангел Смерти летает над невскими болотами. Обличья он женского, которое постоянно меняет как Протей. И перед кем он предстанет, тот сразу узнает всю правду о себе». Кто-то рядом шепнул, что это княжна Ржевская, шутиха Петра. Через минуту все уже забыли об этой шутке и бросились в водоворот танцев. И только Анне было почему-то не до веселья. Она ушла к себе и долго не могла забыть пьяную сцену на ассамблее.
В год смерти Анны Иоанновны произошло ещё одно никем, кроме неё, не замеченное событие. Императрица отчетливо видела, как из Адмиралтейских ворот вышла таинственная многолюдная процессия. В руках идущие несли зажжённые факелы, отчего фасады домов озарялись ярким тревожным светом. Процессия медленным шагом проследовала к воротам Зимнего дворца и скрылась в них. Ни часовые, ни тем более редкие прохожие ничего не видели. О смерти думать не хотелось. Но что же ещё могло значить это видение? А уж совсем перед кончиной вспомнилось почему-то небо над Москвой в день её коронации. Оно было багрово-красным и выглядело довольно страшно.
Вместе с Анной Иоанновной в Петербург прибыл пресловутый герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон. Многие петербургские легенды того периода связаны со зловещей фигурой этого фаворита, оставившего мрачный след в русской истории. В одной из самых известных и популярных легенд говорится об огромном трёхчастном сооружении – здании пеньковых складов на Тучковом буяне. По легенде, здание это является дворцом герцога Курляндского. В народе его так и называют – дворец Бирона. Остается загадкой, какое отношение имеет Бирон к комплексу пеньковых складов, построенных более чем через двадцать лет после смерти Анны Иоанновны и опалы её бессменного фаворита. Скорее всего, основанием для легенды стал дворцовый облик, который придал утилитарному складскому сооружению архитектор Антонио Ринальди, да недоступность его для свободного посещения, так как расположено здание на острове посреди Невы. Всё это в сочетании со смутной памятью о страшном временщике и об известном его участии в торговых операциях с пенькой и придаёт некоторую таинственность знаменитому «Дворцу Бирона». В то же время авторитетнейший знаток петербургской архитектуры В.Я. Курбатов осторожно предположил, что популярный топоним не лишен смысла. Вполне возможно, что пеньковые склады возведены «на месте какого-нибудь из сооружений бироновского времени».
По другой легенде, дворцом Бирона следует считать дом № 22 по Миллионной улице, построенный будто бы академиком Г. Крафтом. Утверждали, правда, что дом на Миллионной принадлежал не герцогу, а его брату – Густаву.
С пресловутым герцогом Курляндским петербургский фольклор связывает и дом № 12 по набережной реки Мойки, широко известный тем, что на первом этаже его была последняя квартира Пушкина. Здесь поэт жил с октября 1836 года до дня своей кончины. В первой половине XVIII века этот каменный дом принадлежал кабинет-секретарю Петра I И.А. Черкасову, который выстроил во дворе служебный корпус с открытыми двухъярусными аркадами. По преданию, это были конюшни герцога Бирона, слывшего большим знатоком лошадей, за бегом которых он любил наблюдать с верхних галерей. Известно, что Анну Иоанновну с её фаворитом некоторым образом сближала их общая страсть к лошадям, и она часто приходила в конюшни Бирона полюбоваться на его красавцев.
Однако не только безобидной страстью к лошадям был известен в Петербурге всесильный фаворит императрицы. Говорили, что там, где у Невы берет своё начало Фонтанка, находились секретные службы Бирона. «Народная молва, по свидетельству Пыляева, приписывала этой местности недобрую славу, люди суеверные видели здесь по ночам тени замученных злым герцогом людей; особенно дурной славой пользовалось место, которое занимает сад училища правоведения».
К этому же ряду легенд можно отнести и более поздние легендарные свидетельства малолетних кадетов училища правоведения, стоявшего у истока Фонтанки. Будто бы ещё во времена Петра I на месте училища стоял дом Персидского посольства. Однажды за какую-то провинность тамошнему персу, с суеверным ужасом рассказывали кадеты, отрубили голову. С тех пор обезглавленная тень того перса бродит по ночным коридорам училища, наводя страх на будущих правоведов. Не отголоски ли это легенд о таинственных жертвах жестокого герцога Курляндского?
Впрочем, тени загубленных жертв временщика появлялись не только у Прачечного моста. С ними петербуржцы встречались и у реки Ждановки. По старым преданиям, на берегу этой реки также существовали какие-то тайные службы Бирона.
От подозрений всесильного курляндца в Петербурге не был свободен никто, даже дочь Петра I цесаревна Елизавета. Говорят, однажды Бирон лично, «прячась за садовым тыном, в наряде простого немецкого ремесленника», следил за ней во дворе Смольного дома, где она одно время жила.
Впрочем, «опека» цесаревны не ограничивалась этой невинной слежкой. По указанию Бирона был отлучён от Елизаветы её первый любовник «красавец и весельчак», А.Я. Шубин. С изменённым именем и в сильно изуродованном виде его сослали на Камчатку. Говорят, что сразу по воцарении Елизавета велела отыскать своего возлюбленного и вернуть в Петербург. Посланный за Шубиным офицер объездил всю Сибирь, но следы его затерялись. Уже совершенно отчаявшись, офицер с горечью заметил, осматривая последний острог: «Что же я скажу государыне Елизавете Петровне?». И услышал, как кто-то из арестантов спросил: «Разве на престоле уже Елизавета Петровна?» Это был Шубин, совершенно неузнаваемый и неопознанный.
Наиболее громкое политическое дело Петербурга того времени, непосредственно связанное с Бироном, – публичная казнь кабинет-министра Артемия Петровича Волынского, государственного деятеля, который открыто выступал против ненавистного временщика – безродного курляндца, недавнего конюха, которому императрица, как говорили, не без вмешательства злых духов, полностью поддалась.
27 июня 1740 года в тюрьме Петропавловской крепости Волынскому, обвиненному в государственной измене, вырвали язык, после чего вместе с его «конфидентами» Хрущовым, Еропкиным, Мусиным-Пушкиным, Соймоновым, Эйхлером привели на эшафот Сытного рынка и подвергли мучительной казни. Вначале Волынскому отрубили руку, а затем голову.
Казнь едва ли не третьего, если считать и Бирона, человека в России потрясла всю страну. В его смерть верить не хотелось. И когда неожиданно в Петербурге распространился слух, что в Иркутском остроге сидит «за чародейство» некий Волынский, появилась легенда, что на эшафоте Сытного рынка вместо кабинет-министра обезглавили специально изготовленную куклу, в то время как сам Артемий Петрович был императрицей помилован и отправлен в Иркутский острог.
Казнь Артемия Петровича Волынского и его конфидентов была последней в России. Вплоть до 1826 года смертные приговоры судами не выносились. Память об эшафотах с виселицами, колёсами для четвертования и другими средневековыми приметами постепенно стиралась. Исчезла и профессия палача. Если верить фольклору, последний петербургский палач жил вблизи Сытного рынка, на современной улице Мира, бывшей Ружейной, а ещё раньше – Палачёвой, или Палачёвской.
В день казни Волынского Анны Иоанновны в Петербурге не было. Говорят, она охотилась в Петергофе. Она была страстной охотницей. В её царствование на территории нынешней Александрии был устроен специальный зверинец и выстроен павильон, носивший название Темпль. Оттуда во время охоты государыня стреляла зверей, которых охотничьи собаки заранее выгоняли на поляну перед окнами павильона. «Однажды на охоте государыни олень перескочил изгородь и стал уходить Нижним садом. Императрица, преследуя его на лошади, стреляла несколько раз, и только в Монплизирском саду раненый олень был окружён охотниками. Две пули, которые ударили случайно в стену китайской галереи голландского домика во время преследования оленя, можно видеть и в настоящее время», – рассказывал М.И. Пыляев в 1889 году.
Среди городских легенд того времени Пыляев выделяет рассказ о том, как в 1731 году при издании календаря на 1732 год уже упоминавшийся нами петербургский немец академик Георг Крафт включил в него предсказание, что лёд на Неве вскроется на следующий год рано, в марте месяце, и даже указал число. «По выходе в свет календаря это предсказание возбудило много толков, и друзья смеялись пророчеству профессора, особенно за двое суток до предсказанного дня, когда Нева не думала ещё вскрываться. Но наступил предсказанный день и, к общему удивлению, Нева вскрылась. По рассказу современника, весь Петербург ужаснулся этому удачному – за полгода – предсказанию».
За календарями, особенно теми из них, что предсказывали те или иные природные явления или стихийные бедствия, в Петербурге следили с особой тщательностью. Причём, как повествуют предания, не только опасаясь того, что предсказания могут сбыться, но и, как ни странно, с нетерпением ожидая некоторых. Иностранные авторы рассказывают, что их предприимчивые земляки пользовались наводнениями, чтобы списывать собственные убытки, происходившие далеко не только по вине стихии. В Петербурге даже поговаривали, что «если в какой-то год не случится большого пожара или очень высокой воды, то некоторые из этих тамошних иностранных факторов обанкротятся».
Перед самой смертью Анны Иоанновны произошло, как говорили современники, ещё одно неразгаданное явление. Будто бы однажды после полуночи, когда императрица уже удалилась во внутренние покои и у Тронной залы был выставлен караул, дежурный офицер уселся вздремнуть. Вдруг часовой скомандовал: «На караул!». Солдаты мгновенно выстроились, а офицер вынул шпагу, чтобы отдать честь вдруг появившейся в Тронной зале государыне, которая, не обращая ни на кого внимания, задумчиво склонив голову, ходила взад и вперёд по зале. Взвод замер в ожидании. Офицер, смущаясь странностью ночной прогулки и видя, что Анна Иоанновна не собирается идти к себе, решается пойти спросить, не знает ли кто о намерениях императрицы. Тут он встречает Бирона и докладывает о случившемся. «Не может быть, – отвечает тот, – я только что от государыни. Она ушла в спальню». – «Взгляните сами, – возражает офицер, – она в Тронной зале». Бирон идет туда и тоже видит женщину, удивительно похожую на императрицу. «Это что-то не так. Здесь или заговор, или обман», – говорит он и бежит в спальню императрицы, уговаривая её выйти, чтоб на глазах караула изобличить самозванку. Императрица в сопровождении Бирона выходит и… видит своего двойника. «Дерзкая!» – говорит Бирон и вызывает караул. Солдаты видят: две Анны Иоанновны, и отличить их друг от друга совершенно невозможно. Императрица, постояв минуту в изумлении, подходит к самозванке: «Кто ты? Зачем ты пришла?». Не говоря ни слова, привидение пятится к трону и, не сводя глаз с императрицы, восходит на него. Затем неожиданно исчезает. Государыня, обращаясь к Бирону, произносит: «Это моя смерть» – и уходит к себе. Через несколько дней Анна Иоанновна умерла.
Буквально за день до своей кончины Анна Иоанновна подписала назначение герцога Бирона регентом при двухмесячном Иоанне Антоновиче. Уже тогда этот акт современники сочли беспрецедентным и «воистину непристойным». Есть две легендарные версии об отношении самого Бирона к этому назначению. По одной из них, герцог сам настаивал на нём, по другой, даже он, узнав о решении императрицы, был несколько растерян. Всё расставила по своим местам история. Герцог Бирон вскоре был арестован, препровожден в крепость, а затем сослан в Сибирь.
Нам же остается напомнить несколько мистических фактов его биографии. По рассказам самого герцога, в его жизни особую каббалистическую роль сыграла цифра «2». Анне Иоанновне, сначала в Митаве, а затем в Петербурге, он служил 22 года. Затем, после смерти обожаемой государыни 22 дня, вплоть до своего ареста, фактически управлял государством, будучи регентом при младенце Иоанне Антоновиче. И, наконец, пройдет ровно 22 года в сибирской ссылке, пока некогда всесильный герцог не скончается в возрасте 82 лет.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.