На рубеже веков

На рубеже веков

О НАСЛЕДНИКЕ ПРЕСТОЛА ВЕЛИКОМ князе Николае Александровиче, будущем императоре Николае II, в свете говорили мало. Изредка ходили невесёлые слухи. Говорили, что он болен, слаб волей и даже умом, судачили о его связи с балериной Кшесинской и о том, что связь эта неслучайна. Будто бы она была подстроена по личному указанию отца наследника, Александра III, как лекарство от дурной привычки, которой якобы страдал Николай. Вообще поговаривали, что император считал своего сына неспособным царствовать и настаивал будто бы на его отречении от престола.

Мало того. В 1894 году невеста наследника, дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса, направляясь в Россию на собственную свадьбу, попала на похороны своего свекра Александра III. Она сопровождала тело покойного на пути из Крыма, а от Николаевского вокзала в Петербурге до Петропавловского собора, где должно было состояться погребение императора, шла пешком за гробом. Это было воспринято в народе как знак беды. Проснулись спавшие до поры языческие представления о сверхъестественных связях между живыми и мёртвыми. На всем пути следования похоронной процессии в толпе недобро шептались: «Она пришла к нам позади гроба, она принесет нам несчастье».

При принятии православия невеста Николая II получила имя Александра Фёдоровна. И этот факт в народе был воспринят неоднозначно. Известно, что в семье Романовых имя Александра считалось несчастливым. Мы помним, как расстроился брак дочери Павла I Александры со шведским принцем, что привело к смерти Екатерины II. От скоротечной чахотки скончалась дочь Николая I Александра. В восьмилетием возрасте умерла дочь Александра II Александра. При родах скончалась жена великого князя Павла Александровича греческая принцесса Александра. Не забудем и о смерти императоров с этим античным именем: загадочной Александра I и трагической Александра II.

В фольклоре сразу заговорили о безраздельном влиянии, которое оказывала новая императрица на безвольного императора. Ходили слухи, что в собственном доме царь подвергается насилию со стороны жены. Будто бы его даже видели «с исцарапанным лицом». Говорили, что Александра Фёдоровна спаивает его наркотиками от доктора Бадмаева с тем, «чтобы в конце концов объявить его неспособным управлять государством, возвести на трон его сына, а самой стать регентшей».

Атмосфера мрачных предчувствий усугублялась ещё тем, что в конце XIX века на Петербург обрушился очередной шквал пророчеств и предсказаний. Прорицатели всех рангов и достоинств от Москвы до Ла-Манша вдруг озаботились судьбой столицы Российской империи. Московских ведунов просто тешила мысль, что «Петербургу суждено окончить свои дни, уйдя в болото». Там, в Петербурге, говорили они, «все искривлялись: кто с кем согласен и кто о чём спорит – и того не разберёшь. Они скоро все провалятся в свою финскую яму. Давно уже в Москве все ждут этого петербургского провала и всё ещё не теряют надежды, что эта благая радость свершится».

Пророчеству московского провидца вторит неизвестная итальянская предсказательница. Она более категорична. Вблизи Петербурга произойдет мощное землетрясение, во время которого дно Ладожского озера поднимется и вся вода колоссальной волной хлынет на Шлиссельбург, а затем, всё сокрушая и сметая на своём пути, достигнет Петербурга. Город будет стёрт с лица земли и сброшен в воды залива. Четыре тысячи лет назад на территории всего Приневья было море. Оно и сейчас стремится вернуться на своё место. Духи Ладоги постоянно напоминают об этом. Согласно некому древнему тексту, «Петербург будут терзать три беды: злая вода, неукротимые огненные вихри, мор и голод». Об этом предупреждает и старинное проклятие царицы Авдотьи. Наступит день, когда «появится белая всадница на белом коне, которая три раза проскачет по Петербургу, и тогда сбудутся все проклятия».

Некая госпожа Тэб с берегов Сены заклинала: «Бойтесь огня и воды! Грядёт крупная стихийная катастрофа. Петербург постигнет участь Мессины». Напоминание об этом древнем сицилийском городе пугало. Дважды на протяжении истории он был буквально стерт с лица земли катастрофическими землетрясениями. Одно произошло в 1783 году, другое, унесшее более 80 тысяч жизней, – совсем недавно, в декабре 1908 года. По госпоже Тэб, в начале XX века должно произойти сильное вулканическое извержение и перемещение больших масс воды, поэтому «Петербургу грозит смыв грандиозной волной в Финский залив или, наоборот, в Ладожское озеро, смотря по тому, с какой стороны хлынет вода».

Говорили, что в Петербурге есть и «точный показатель той глубины, на которую опустится столица». Это Адмиралтейская игла. Знаменитый кораблик наконец-то коснется балтийских волн. А пока ещё только сфинксы во время наводнений «оставляют свои пьедесталы и плавают по Неве, причиняя немалые беды судам».

Император Николай II с супругой Александрой Фёдоровной

Между тем Петербург накануне двухсотлетнего юбилея находился на вершине своего расцвета. Город, насчитывавший в 1861 году пятьсот тысяч человек жителей, к 1900 году достиг полутора миллионов и уверенно занял четвертое место в мире по численности населения после Лондона, Парижа и Константинополя. С небывалой интенсивностью развивалась промышленность. Об этом красноречиво говорили цифры. В середине XVIII века в столице насчитывалось 80 промышленных предприятий. За сто лет, к середине XIX века, это количество почти удвоилось, а за сорок послереформенных лет, с 1861 по 1900 год, увеличилось до 642. Но и эти темпы роста оказались ничтожными по сравнению с последним предвоенным десятилетием. К 1913 году в Петербурге имелось более тысячи крупных, мелких и средних заводов и фабрик.

Большинство промышленных предприятий размещалось по берегам рек и каналов, в основном вдоль Невы и Обводного канала. По воде было удобнее и дешевле доставлять материалы для изготовления продукции и вывозить готовые товары. Так, например, комплекс известного в свое время «Красного треугольника» (предприятие основано в 1860 г. как Товарищество российско-американской резиновой мануфактуры, клеймо которого имело вид треугольника, оттуда и пошло послереволюционное название), раскинулся между Обводным каналом и рекой Таракановкой. Если верить легендам, такое название потому, что фабрика строилась на треугольном в плане участке, и корпуса будто бы в плане имели форму правильного треугольника. Между тем появление промышленных предприятий вдоль водных протоков привело к резкому ухудшению экологической ситуации, что в первую очередь отразилось на основном богатстве столицы – воде. Впоследствии в народе родилась горькая шутка. Говорили, что если опустить в реку Охту руку, то тут же получишь ожог.

К концу века широкий размах приобрела предпринимательская деятельность шведского промышленника и изобретателя Альфреда Нобеля. В Петербурге он владел многими производственными предприятиями. Незадолго до смерти Нобель учредил премии, которые с 1901 года называются Нобелевскими и ежегодно присуждаются за выдающиеся достижения буквально во всех основных отраслях знаний… кроме математики. Согласно легендам, таким образом он отомстил математику Метах-Лефнеру за то, что тот «увёл от него невесту».

Серьезных успехов достигла отечественная медицина. В 1903 году в Обуховской больнице впервые была произведена операция на сердце. Согласно легенде, однажды ночью туда привезли проститутку с ножом в сердце, который вонзил в неё то ли в припадке ревности, то ли в пьяном угаре какой-то клиент. В больнице дежурил хирург И.И. Греков. Увидев рану и поняв, что жить несчастной оставалось чуть-чуть, он будто бы воскликнул: «Была – не была!» – и вскрыл грудную клетку. Затем вытащил из раны нож и «произвёл успешное ушивание сердца». Впоследствии Греков возглавил Обуховскую больницу и стал виднейшим мировым кардиохирургом.

В сентябре 1907 года в городе было открыто трамвайное движение по суше. До этого трамвай действовал только зимой, трамвайные рельсы прокладывались по льду замерзшей Невы. Суша, согласно действовавшим контрактам, до 1907 года принадлежала компании конно-железных дорог и могла использоваться только ими. Если верить легендам, первый из десяти закупленных в Англии трамвайных вагонов вел инженер Графтио.

К рубежу веков в обществе возрос интерес к художественным ценностям старого Петербурга. Естественным следствием этого интереса стало изучение истории древнего Приневского края. К удивлению широкой публики выяснилось, что привычное представление о том, какими были невские берега в допетровский период, блестяще доведённое до афористичной завершенности Пушкиным в первой строке «Медного всадника», мягко выражаясь, не выдерживает критики. «На берегу пустынных волн» ещё задолго до шведской оккупации стояли многочисленные охотничьи домики, крестьянские поселения, рыбачьи деревни и сельскохозяйственные мызы. Спасское и Сабрино, Одинцово и Кухарево, Волково и Купчино, Каллила и Максимово… Около сорока сел и деревень вели своё незаметное существование на территории сегодняшнего Петербурга. Кстати, и первыми строителями невской столицы, наряду с солдатами русской армии и пленными шведами, были жители именно этих деревень.

В течение XIX века Петербург стремительно рос. Меньше чем за сто лет территория Петербурга увеличилась вдвое – с 54 кв. км в 1828 году до 105,4 в 1917-м. На севере застраивалась заболоченная территория, известная в народе под названием «Куликово поле». В полицейских сводках она упоминается в связи с постоянными пьяными драками. Случались и убийства, отличавшиеся, как правило, особой жестокостью. Именно поэтому «легендарное поле», как утверждает фольклор, получило такое имя. На юго-западе граница города к концу XIX века дошла до Ульянки с её своеобразной достопримечательностью – известной в городе больницей для душевнобольных, позднее получившей имя швейцарского невропатолога и психиатра Огюста Фореля. Фольклорная традиция объединила названия местности и больницы в одной легенде о гостеприимной Ульянке, варившей «добрую уху из форели», которой якобы славилась местная речушка. Так будто бы и говорили среди избалованной петербургской знати: «Остановимся у Ульянки, отдохнем…»

На правом берегу Невы среди рабочих Невской заставы пользовался популярностью Веселый посёлок. Кроме уже известных нам легенд об этимологии этого названия, появились новые. Говорили, что между забастовками и демонстрациями революционеры-обуховцы любили отдыхать и веселиться в поселке, который будто поэтому и стали называть Весёлым.

Росла и популярность Петербурга среди жителей России. В глазах провинциальной публики всё петербургское, по определению, было несравненно лучше того же самого, но местного происхождения. Фольклор провинциальных городов называл лучшего портного «петербургским», лучшую гостиницу – «Петербургской», лучшую улицу – «Петербургской». В каждом городе непременно был свой Невский проспект, свой Елисеевский магазин, своя Дворцовая площадь.

Во многих городах России и даже за границей о Петербурге сочиняли легенды. Их распространяли заезжие провинциалы и случайные иностранные гости. Лошадей в Петербурге столько, говорили одни, что, выходя на привокзальную площадь, человек оказывался буквально сражённым запахом конского навоза. Им пропитано в столице всё – от деревянных построек до булыжной мостовой. Как бы смешно это ни звучало, но футурологи того времени всерьёз предсказывали, что петербуржцы в конце концов задохнутся от запаха лошадиного навоза.

Во время сильных морозов, утверждали другие, в Петербурге прямо на улицах разводят костры из поленьев, которые дворники обязаны приносить из близлежащих домов. Европейцы, возвращавшиеся из России, уверяли соотечественников, что в столице так холодно, что русские принуждены топить улицы, – дескать, иначе им и на улицу не выйти. У самих петербуржцев это называлось: «Сушить портянки боженьке».

Дом компании «Зингер»

И конечно, дежурной темой всякого путешественника оставались российские дороги. «Мостовые, конечно, есть, и даже очень хорошие, но только ими никогда не пользуются», – доверительно сообщали они. «Как так?» – «Очень просто! Зимой не пользуются потому, что они покрыты сплошь снегом, а летом потому, что они беспрерывно чинятся».

Петербург продолжал активно застраиваться. Даже на такой сложившейся улице, как Невский проспект, где всякое вторжение в историческую застройку вызывало болезненную реакцию общественности, нет-нет, да и возникали строительные площадки. Вероятно, надо было обладать богатством и амбициями поистине вызывающими, чтобы позволить себе подобное вмешательство. Было и то, и другое.

По проекту П.Ю. Сюзора на углу Невского проспекта и Екатерининского канала строится повергшее обывателей в шок здание в стиле модерн для компании по производству швейных машинок «Зингер». Есть легенда, что на фасаде этого дома появилась первая в Петербурге так называемая парадоксальная реклама. Крупными буквами было написано: «Не покупайте изделий фирмы…» – и дальше мелкими: «не узнав заранее, что они самые лучшие в мире!» Здание, богато декорированное скульптурой и удивительно разнообразно оформленными оконными и дверными проёмами, поражало петербуржцев, издавна привыкших к классическому строю фасадов.

Наружная реклама только зарождалась и потому принимала самые изощрённые, а порой и вообще невероятные формы. Газета «Родина» в 1898 году поведала о саморекламе одного неразборчивого столяра. На одном из Охтинских кладбищ на кресте было написано буквально следующее: «Здесь лежит жена столяра (далее, если верить газете, следовала фамилия), который собственноручно соорудил ей сей монумент. Заказы принимаются по дешёвым ценам, по улице…». Затем сообщался точный адрес предприимчивого умельца.

Дом М.И. Вавельберга

В 1912 году на углу Малой Морской улицы и Невского проспекта модный в то время архитектор М.М. Перетяткович возвёл величественное здание в стиле итальянского палаццо эпохи Возрождения, облицованное мощными блоками темного гранита. Здание предназначалось для Торгового банка купца 1-й гильдии М.И. Вавельберга. Рассказывают, что богатый и немногословный банкир, принимая здание, сделал всего одно-единственное замечание. Увидев на дверях надписи: „Толкать от себя“, он произнес: «Это не мой принцип. Переделайте на: „Тянуть к себе“».

На соседней Большой Морской улице, которую в народе называли «Улицей бриллиантов», процветала ювелирная фирма Карла Фаберже. Фольклорный цикл о легендарных поделках Фаберже можно начать с капризной выходки его внучки, которая однажды взглянула на подаренного ей дедом миниатюрного слоника из уральского родонита и сказала: «Вот если бы ты привел мне живого слоника». В тот же день во двор дома на Большой Морской был доставлен настоящий слон из городского зверинца, который целую неделю радовал маленьких обитателей дома.

Производство ювелирных изделий, среди которых были и слоники из родонита, было поставлено, что называется, на широкую ногу. В фирме работало около шестисот мастеров, многие из которых были выпускниками Центрального училища технического рисования барона А.Л. Штиглица. В ассортименте ювелирной фирмы, кроме подарочных украшений из золота и драгоценных камней, были столовые, туалетные и письменные приборы, табакерки, портсигары и многие другие высокохудожественные предметы аристократического быта. Все изделия Фаберже отличались высочайшим художественным вкусом, тончайшим изяществом и рафинированной изощрённостью.

Карл Фаберже

Образ безделушки, изготовленной руками мастеров его фирмы, в городском петербургском фольклоре приобрел нарицательный, метафорический характер. «Изделием Фаберже» в Петербурге могли назвать красавицу за её редкое изящество, молодого человека за болезненную бледность, ребёнка за необыкновенно тонкие черты лица. Говорят, великого князя Дмитрия Павловича, который родился таким хиленьким, что его купали в бульоне и укутывали ватой, называли «Изделие Фаберже». И действительно, по словам современников, он вырос «хорошеньким, как куколка», юношей. Что, впрочем, не помешало ему участвовать в убийстве Распутина. Но это так, между прочим.

Особую известность фирме принесли подарочные пасхальные яйца, идея изготовления которых принадлежала одному из трёх сыновей Карла Фаберже – Агафону. Впрочем, эта удивительно плодотворная идея появилась неслучайно. Говорят, она возникла ещё в 1881 году, почти сразу после трагической гибели от рук террористов императора Александра II. Будто бы супруга вступившего на престол его сына Александра III императрица Мария Фёдоровна была «настолько потрясена видом окровавленного тела свёкра», что очень долго не могла прийти в себя. Император пытался придумать что-нибудь такое, что бы отвлекло супругу от страшных воспоминаний. Тогда-то будто бы Фаберже и предложил Александру III яйцо с сюрпризом. Императору эта мысль так понравилась, что, начиная с 1886 года, он стал заказывать такие яйца ежегодно к празднику Пасхи. Постепенно царёва привычка превратилась в дворцовую традицию. Только для императорских семей было сделано более пятидесяти пасхальных яиц. На сегодняшний день известна судьба сорока двух. Остальные вроде бы бесследно исчезли в революционные годы.

Агафон Фаберже

Слава Фаберже распространилась далеко за пределы России. Говорят, что однажды болгарский король Фердинанд сказал Фаберже: «Дорогой мой, если бы вы жили в Болгарии, я бы вас сделал министром.» – «Нет, нет, – ответил тот. – Никакой политики. Вот если бы министром ювелирных дел, то я бы согласился».

Разговоры о пасхальных яйцах Фаберже не сходили с уст петербуржцев. Обладание ими иногда превращалось в навязчивую идею избалованной публики. О них рассказывали были и небылицы. Рождались легенды. Однажды в Петербурге всерьез заговорили о «Квадратных яйцах» великого мастера. Дело дошло до императора. Ювелир был приглашен во дворец. Пришлось объясняться. Оказывается, Карлу Фаберже так надоели вопросы о том, каким будет следующее пасхальное яйцо для императора, что однажды в ответ он раздражённо бросил: «Квадратное». Блестящий оксюморон, достойный находиться в одном ряду с такими шедеврами русского языка, как «живой труп» или «жар холодных числ» был подхвачен высоколобыми интеллектуалами и долгое время верой и правдой служил многочисленным салонным остроумцам.

Вместе со славой пришло богатство. Дачу Агафона в пригородном поселке Левашово, которую Фаберже подарил сыну, современники называли «Малым Эрмитажем». Интерьеры дачи были изысканными: антикварная мебель, старинные ковры, гобелены, скульптура. О самом Агафоне после революции, с легкой руки сотрудников ЧК, распространяли легенды, будто бы он вывез за границу «мешок, набитый царскими бриллиантами». Не давали покоя большевикам и слухи о кладе, якобы зарытом на даче. Летом 1919 года дача была разграблена. Будто бы чекистами. Сотрудникам ЧК фольклор приписывает и похищение «шести чемоданов и саквояжа с золотом», которые Карл Фаберже, решил спрятать в сейфах то ли швейцарского, то ли норвежского посольства.

В 1918 году Карл Фаберже покинул Россию. Но и за рубежом он не смог избавиться от шлейфа самых невероятных мифов. Два его других сына – Александр и Евгений – организовали в Париже ювелирную фирму «Фаберже и К⁰». А в России родилась легенда о том, что небезызвестный Арманд Хаммер за огромные деньги договорился с ЧК и получил личное клеймо Фаберже, после чего именно он организовал подпольную ювелирную мастерскую, которая и наводнила весь мир поддельными яйцами Фаберже.

В 1912–1914 годах на Итальянской улице по проекту трёх братьев архитекторов Косяковых было построено здание Благородного собрания. Ныне в нем размещается Дом радио. Среди работников радиокомитета бытует легенда, что дом строился японцами для японского посольства. Скорее всего, легенда основана на том, что японцы, являвшиеся в годы Первой мировой войны союзниками России, открыли в доме, предназначенном для Благородного собрания, военный госпиталь, просуществовавший почти до самой революции.

Конец XIX века ознаменовался появлением общественных зданий нового типа. Это были культурно-просветительские учреждения, вошедшие в петербургскую историю под названием народных домов. Они включали в себя театрально-концертные залы, библиотеки с читальными комнатами, воскресные школы, помещения для лекционной и кружковой работы, чайные буфеты и торговые лавки. Одним из крупнейших в Петербурге был комплекс Народного дома императора Николая II на Петербургской стороне. Первое здание Народного дома было выстроено по проекту архитектора А.Н. Померанцева с использованием привезенного из Нижнего Новгорода художественного павильона Всероссийской выставки. В 1912 году к нему пристроили помещение Оперного зала по проекту ЕИ. Люцедарского (ныне – здание Мюзик-холла в Александровском парке). Народный дом был необыкновенно популярен. Он считался образцом современной архитектуры. Его изображения часто появлялись в специальной и популярной литературе. Среди петербургских филокартистов бытует легенда о том, как однажды в Стокгольме была заказана партия открыток с изображением этого дома. Из-за досадной оплошности иностранного переводчика в надписи на открытке слово «народный» было переведено как «публичный». Тираж открыток прибыл в Кронштадт, где при досмотре с ужасом обнаружили прекрасно отпечатанный текст: «Публичный дом императора Николая II». Вся партия якобы тут же была уничтожена.

Это был не единственный курьез, связанный с буквальным переводом названия «Народный дом». Однажды, во время визита в Петербург французских военных кораблей, в Народном доме был устроен прием в честь моряков дружественного государства. На другой день во всех французских газетах появились крупные заголовки: «Reception dans la maison publique de Saint Petersbourg», что в буквальном переводе на русский означало: «Приём в публичном доме Санкт-Петербурга».

Народный дом императора Николая II

Романтическая любовь наследника престола цесаревича Николая к юной балерине Мариинского театра Матильде Кшесинской породила множество великосветских сплетен, одна из которых стала расхожей петербургской легендой. Согласно этой легенде, будучи уже императором, Николай II одаривал свою прекрасную фаворитку особняками. Один из них будто бы находился в Крыму, другой – под Петербургом и, наконец, третий – напротив Зимнего дворца на Петербургской стороне. Между Зимним дворцом и особняком Кшесинской был якобы проложен подземный ход. Говорили, что до самого начала строительства особняка император отговаривал свою возлюбленную от переезда на противоположный берег Невы и даже предлагал ей поселиться в Мариинском дворце. Но, как рассказывает легенда, капризная дама не согласилась на это предложение, сославшись на то, что два императора – Пётр I и Николай I – на своих бронзовых конях уже повернулись спиной к Мариинскому дворцу и ей вовсе не хочется, чтобы к ним присоединился третий.

Так или иначе, в 1904 году особняк Кшесинской на Петербургской стороне был построен. Вопреки досужим легендам, историкам известен документ, согласно которому Матильда Кшесинская лично внесла 88 тысяч рублей собственных денег на строительство. Проект выполнил один из самых ярких представителей петербургского модерна А.И. фон Гоген. Особняк поражал утончённой роскошью, сдержанным уютом, свободной планировкой и живописной асимметричностью композиции, смелым сочетанием новых отделочных материалов с традиционными. Он занимал представительное место на Кронверкском проспекте и в то же время не имел главного входа с улицы. Всё было ново и тем не менее всё было безоговорочно принято современниками.

Матильда Феликсовна Кшесинская

Особняк М.Ф. Кшесинской

Впрочем, что бы мы ни говорили о Матильде Кшесинской в связи с Николаем II, фольклор не так однозначен. Согласно одной из легенд, влюблённый наследник русского престола предлагал ей руку и сердце, но та отказалась «принять такую жертву». Ведь если бы этот брак состоялся, то вместо русского престола Николаю «пришлось бы удовольствоваться лишь троном царя Польского».

В феврале 1917 года Матильда Кшесинская покинула революционный Петроград, а в апреле того же года в пустующий особняк на Петербургской стороне въехали новые хозяева. В нем разместился Центральный комитет партии большевиков и так называемая Военная организация РСДРП, или «Военка», как её называли в народе. Тогда же, согласно легендам, во дворе особняка были зарыты огромные деньги, будто бы полученные большевиками от германского генерального штаба для организации революционного переворота в России. Через 80 лет эта фантастическая легенда трансформировалась в предание о том, будто бы этот клад к «немецким деньгам» большевиков не имеет никакого отношения. Будто бы сама Матильда Кшесинская, перед бегством из Петрограда зарыла свои сокровища. В современном варианте эту легенду реанимировал двоюродный правнук балерины, депутат Государственной думы Константин Севенард. Он же будто бы собирается этот клад откопать.

Легенды о кладах, как правило, на пустом месте не рождаются. Так, во время одной из крупнейших большевистских акций в Тифлисе было захвачено 250 тысяч рублей. Однако использовать эти деньги на революционные цели не было никакой возможности. Все номера купюр загодя были переписаны и известны полиции. Тогда большевики решили подделать номера денежных знаков. Операция была проделана художниками так искусно, что забракованы были только две купюры, первые цифры в номерах которых были несколько сдвинуты. И тогда, согласно легенде, кому-то из экспроприаторов пришла в голову мысль сохранить эти купюры для истории. Их запаяли в бутылку и упрятали в землю. Ныне эти купюры будто бы хранятся в Музее политической истории России, экспозиция которого развернута в помещениях особняка Кшесинской.

В 1909–1910 годах буквально вплотную к особняку Кшесинской на участке № 4 по Большой Дворянской улице архитектор Р.Ф. Мельцер построил особняк для владельца лесопильных заводов и члена совета петербургского учетного и ссудного банков В.Э. Бранта. Это обстоятельство породило в Петербурге легенду об интимной связи владельцев особняков. Легенда будто бы имела и подтверждение. На наружной стене особняка Брандта перед боковым входом в особняк балерины укреплён огромный, размером чуть ли не в дверной проем бронзовый барельеф, изображающий молодого человека в охотничьем костюме и юную даму с большим католическим крестом на груди. Кавалер приглашает даму войти в дом. В изображенных легко узнавались хозяева обоих особняков. В свое время между зданиями, ныне отделёнными друг от друга глухой каменной стеной, говорят, существовала калитка. Барельеф был исполнен столь реалистично, что домыслить недостающее было делом нехитрым.

Мечеть

Накануне Первой мировой войны вблизи особняка Кшесинской возводится экзотическое здание Мечети, выполненное по проекту архитекторов Н.В. Васильева, С.С. Кричинского и А.И. фон Гогена в формах традиционной архитектуры Средней Азии. В качестве образца был использован мавзолей Гур-Эмир в Самарканде. Говорят, что Мечеть была выстроена «на дворницкие деньги». Как известно, дворниками в Петербурге работали преимущественно татары. Они отличались исключительной добросовестностью в работе и абсолютной трезвостью в быту. Религия им пить не разрешала. Может быть, поэтому в Петербурге дворники из татар слыли людьми богатыми.

Одновременно с Мечетью один из авторов её проекта архитектор Кричинский, на Каменноостровском проспекте построил дом для эмира бухарского. Оба сооружения были закончены строительством почти одновременно. Это обстоятельство породило легенду о тайном подземном ходе, проложенном якобы из дома эмира прямо в Мечеть.

Если верить народной молве, Петербург был буквально изрезан подземными ходами. Только из Зимнего дворца они якобы вели к одиннадцати сооружениям в разных концах города, в том числе к Исаакиевскому собору, Петропавловской крепости, Спасу-на-крови и так далее. Подземный ход под Невским проспектом был якобы проложен между Александринским театром и новым зданием торгового дома Елисеевых.

Мало кто сейчас помнит, что фасады Зимнего дворца не всегда были окрашены в привычные нам светлые тона. Перед Первой мировой войной дворец приобрёл неожиданно красно-коричневый цвет, который чуть ли не два десятилетия поражал петербуржцев своей мрачностью. Одна из городских легенд объясняет этот курьез странным подарком, преподнесенным германским императором русскому царю. Будто бы Вильгельм II отправил Николаю II для нужд судостроения целый пульмановский вагон сурика, который по каким-то причинам был забракован чиновниками Морского ведомства. Долгое время вагон с краской даже не разгружали, пока какому-то остроумцу не пришла в голову мысль использовать сурик для окраски фасадов. Первой жертвой этой идеи оказался Зимний дворец.

Этот необычный для Петербурга колер до сих пор можно видеть на стенах Петропавловской крепости. Правда, как мы уже говорили, народная молва считает, что в этом случае образцом для него стал цвет шинели коменданта крепости.

Однажды, как рассказывает предание, на одной из крепостных стен поверх этой мрачной окраски появилась яркая крупная надпись масляной краской: «Петербургский университет». Основания для такой мрачной шутки, пожалуй, были. Задуманная и возведённая как оборонительное сооружение для защиты только что отвоёванной у шведов территории, Петропавловская крепость никогда не использовалась по прямому назначению. Еще в первой четверти XVIII века камер-юнкер Берхгольц отмечал в своем дневнике: «…она есть… род парижской Бастилии, в ней содержатся государственные преступники и нередко исполняются тайные пытки». Суровую школу русской Бастилии прошли декабристы и народовольцы, русские революционеры – представители всех политических партий. Осенью 1861 года в связи со студенческими волнениями правительство закрыло Петербургский университет, и около трёхсот студентов были заключены в Петропавловскую крепость.

На учёте в петербургской полиции, говорят, было более двадцати обывательских домов, известных своей дурной репутацией. Вот только некоторые из них. Двухэтажный особняк на Песках считался среди окрестных жителей Клубом самоубийц. По ночам из его окон доносились стоны и похоронная музыка. На Петербургской стороне нехорошей славой пользовался дом на Большой Дворянской улице. Говорили, что в нём собираются замаскированные покойники и при свете черепов, пустые глазницы которых горят неземным светом, играют в карты. Окна, двери и ворота этого дома были всегда закрыты. На Петербургской стороне был и так называемый Каменный дом, над которым много лет витали таинственные духи. Хорошо был известен полиции дом, несколько жильцов которого почти одновременно покончили жизнь самоубийством. В народе его называли Чёртовым домом.

Много говорили и о «заколдованном доме на Университетской набережной рядом с Академией художеств». Дом, наглухо закрытый чёрным забором, пользовался скверной славой. В нём уже более четверти века никто не жил, но многие утверждали, что там «воют привидения и вообще происходит нечто загадочное».

На исходе XIX столетия, как отмечал талантливый русский писатель-эмигрант Иван Лукаш в «Старых снах», «в Петербурге ещё оставались в живых два-три привидения. Известный призрак показывался в Инженерном замке, являлся на Васильевском острову в Первом кадетском корпусе – николаевский солдат в аршинном кивере, тускло блестевшем в потёмках».

И далее: «Жило по привидению в Академии художеств и Медицинской академии. Призрак женского пола, по виду богаделка в наколке и чёрной пелеринке, тощенькая Шишига в прюнелевых башмаках верещала и шмыгала в старом доме, что напротив Николаевского моста, в том самом доме, крашенном жёлтой краской, где открылась позже зубная лечебница. Танцевали изредка стулья на Конюшенной, и, кроме привидений и танцующих стульев, жил в Петербурге престарелый чёрт».

Таинственная мистика всё чаще становилась обязательным элементом городского фольклора. 20 января 1905 года, во время прохождения эскадрона Конногвардейского полка рухнул цепной Египетский мост через Фонтанку. Высказывалось множество версий трагедии: от возникшего в результате равномерного движения колонны резонанса до усталости металла мостового пролета. Но ни одна из них, похоже, не могла удовлетворить всеобщей заинтересованности. Родилась мистическая легенда о некой Марии Ильиничне Ратнер, которая действительно жила в одном из домов напротив моста. Однажды она выглянула из окна и увидела на мосту конный эскадрон гвардейцев. Это происходило почти ежедневно, и Марии Ильиничне порядком надоело мерное постукивание конских копыт по мостовой. «Чтоб вы провалились!», – будто бы в сердцах воскликнула она и, к ужасу своему, увидела, как в ту же минуту мост развалился, увлекая за собой в промерзшие воды Фонтанки испуганных лошадей вместе с гвардейцами. Трудно сказать, было это на самом деле или нет, но с тех пор местные жители иначе как «Мария Египетская» свою соседку не называли.

Ореолом захватывающей тайны окружил городской фольклор мост Императора Петра Великого. Трасса этого постоянного моста, призванного соединить рабочую Охту с центром Петербурга, была обозначена ещё в 1829 году при утверждении Николаем I перспективного плана развития столицы. Однако в то время мечта о постоянных мостах через Неву ещё только зарождалась в наиболее смелых инженерных умах. Мосты строили временные – наплавные, плашкоутные. Они наводились ранней весной и поздней осенью разбирались. Первый постоянный мост – Благовещенский – появился только в 1850 году. О нём мы уже знаем. К обсуждению же проекта Охтинского моста вернулись лишь в 1907 году, после того как старый пароходик, перевозивший людей с левого берега Невы на Охту, опрокинулся и затонул. Погибло несколько человек. Тогда-то и был заключён договор на строительство моста.

Мост сооружался по проекту инженера Г.Г. Кривошеина и архитектора В.П. Апышкова. Торжественная закладка его произошла в честь 200-летия Полтавской битвы. Мост назвали именем Петра Великого. В 1911 году уникальный клёпаный мост был открыт для движения транспорта и пешеходов. Согласно преданию, среди миллионов стальных заклепок моста есть одна золотая, выкрашенная в один цвет со всеми, но никому не известно, где она находится. Через много лет эта интригующая легенда получила своё логическое продолжение. В начале третьего тысячелетия при капитальном ремонте моста в его стальную конструкцию будто бы была вмонтирована серебряная заклепка. Её собирались закрасить при общей покраске всего сооружения. Но не успели. Через два дня заклёпка была украдена.

Мост Петра Великого

В 1908 году на пожертвования членов Всероссийского Александро-Невского братства трезвости была выстроена церковь во имя Воскресения Христова у Варшавского вокзала. Возводилась она по проекту архитекторов ЕД. Гримма, Г.Г. фон Голи и А.Л. Гуна. В народе её называют «Церковь с бутылочкой». Бытует легенда, будто одна из её колоколен напоминала по форме водочную бутылку и была сделана такой по просьбе верующих. В храме хранилась икона «Неупиваемая чаша», особенно чтимая прихожанами. Перед иконой неисправимые пьяницы давали очередные обеты и молили об исцелении от своего недуга.

У этой церкви есть ещё одно народное название – «Копеечная». Согласно легенде, церковь строилась не только на пожертвования членов общества трезвенников, но и на сборы от специального налога, которым были обложены все питейные заведения тогдашней России. Налог будто бы составлял всего одну копейку с каждой тысячи рублей дохода, и всё же этих денег хватило на строительство.

В 1893 году в Коломне стараниями барона Г.Е. Гинцбурга по проекту архитекторов И.И. Шапошникова и В.А. Шретера была выстроена Большая Хоральная синагога. Среди петербургских евреев до сих пор живёт легенда о том, что она стала самой большой и самой красивой в Европе, а также, что построена она на земле некоего петербургского антисемита.

Барон Гинцбург, крупный общественный деятель, сыграл огромную роль в жизни петербургской еврейской общины. Особенно много он сделал для формирования достойного самосознания евреев. Сохранилась легенда о том, как однажды барон ехал в карете с императором Николаем II. Проходивший мимо мужик не смог сдержать удивления: «Надо же, жид с царем едет!» Мужика схватили и хотели, было, препроводить в кутузку за оскорбление барона. Но Гинцбург попросил не наказывать простолюдина и даже подарил ему золотой. «За что же?» – спросил его Николай. «За то, что он лишний раз напомнил мне, что я еврей».

Большая хоральная синагога

Гинцбург умер в 1909 году. Он завещал похоронить себя в Париже, там, где покоился прах его отца. Воля умершего была исполнена. Однако в Петербурге, в еврейском отделении Преображенского кладбища, есть «внушительного вида гранитная плита, наклонно лежащая на постаменте и украшенная каменными гирляндами». На плите нет никаких надписей. По преданию, это не захоронение, а своеобразный памятник знаменитому барону, установленный еврейской общиной Петербурга в 1909 году.

В еврейском отделении Преображенского кладбища сохранилась любопытная могила, считающаяся здесь первой. Согласно древнейшей еврейской традиции, это захоронение двойное. Обрекать души умерших на одиночество в загробной жизни иудаизм запрещает. 28 февраля 1875 года на Охтинском пороховом заводе произошел взрыв. Среди прочих погибли два лаборанта-еврея – Берка Бурак и Мошка Фрисна. Они были погребены в одной могиле. Их имена высечены на русском и еврейском языках на невысокой надгробной стене. Так, согласно преданию, было основано еврейское отделение Преображенского кладбища.

По сложившейся традиции столицу продолжали украшать памятниками монархам и членам царской фамилии. В Нижнем парке Петергофа был открыт памятник «Петр I с малолетним Людовиком XV на руках», исполненный по проекту скульптора Леопольда Бернштама. Сюжетом для памятника послужил легендарный эпизод. В 1717 году, во время посещения Парижа, Пётр взял на руки семилетнего короля Франции Людовика XV, будто бы сказав при этом: «Держу в руках всю Францию». После революции памятник, считавшийся тогда малохудожественным, был снят с пьедестала и затем утрачен. Его точная копия появилась на историческом месте только в 2005 году.

Памятник «Пётр I с малолетним Людовиком XV на руках»

На Манежной площади появился конный монумент скончавшемуся в 1891 году великому князю Николаю Николаевичу (старшему), третьему сыну Николая I. В Петербурге Николай Николаевич считался весьма любвеобильным ловеласом. Одна из его любовниц жила прямо напротив великокняжеского дворца. Говорят, по вечерам в окнах её дома зажигались две сигнальные свечи, и тогда Николай Николаевич говорил домашним, что в городе пожар, и он немедленно должен туда ехать. Рассказывали, что однажды его просто сбросил с лестницы взбешённый муж одной дамы, которой Николай Николаевич домогался. Император тут же вызвал великого князя к себе и потребовал, чтобы тот устраивал свою частную жизнь как угодно, но без скандалов.

Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов Николай Николаевич командовал Дунайской армией. Однако в царской семье он считался фигурой довольно одиозной. Несмотря на то что Николай Николаевич достиг чина генерал-фельдмаршала, особенными полководческими способностями, по мнению современников, не обладал. В свете был более известен своим неуравновешенным характером, а последние десять лет жизни вообще страдал тяжёлым психическим заболеванием. По семейному преданию, ставшему известным всему Петербургу, когда он сошел с ума, его брат Михаил будто бы удивленно воскликнул: «Как это человек такой непомерной глупости может тем не менее сойти с ума!»

Памятник великому князю Николаю Николаевичу (старшему)

Сын Николая Николаевича (старшего), тоже Николай Николаевич, но известный в истории как «младший», прослыл в Петербурге «одним из выдающихся пьяниц своего времени». Будучи шефом лейб-гусарского полка, он наравне со всеми полковыми офицерами участвовал в диких оргиях, о которых по Петербургу распространялись слухи, один невероятнее другого. Говорили, что участники офицерских пирушек, «раздевшись догола, становились на четвереньки и начинали дружно выть, требуя, чтобы им подали лохани, наполненные шампанским». Только после этого успокаивались и начинали лакать вино как животные.

Другим родственником императора, о котором в Петербурге распространялись нелицеприятные легенды, был сын Александра II, великий князь Алексей Александрович. С 1881 года он возглавлял российское Морское ведомство. В столице его называли главным виновником поражения русского флота в Русско-японской войне. «Лучше бы ты, дядя, крал в два раза больше и делал броню в два раза толще», – сказал ему Николай II после трагедии под Цусимой.

Великий князь Алексей Александрович

Жизненным девизом Алексея Александровича было: «Мне на всеё наплевать». Единственное что его по-настоящему влекло, так это женщины. На женщин он спокойно мог потратить всё своё состояние. Но, на беду России, не только своё. «Парижские дамы стоят России по одному броненосцу в год», – говорили о нём в столице. Ожерелье, подаренное им одной из его любовниц, так и называли: «Тихоокеанский флот». В Петербурге рассказывали историю, случившуюся однажды во время спектакля в Михайловском театре. В то время любовницей великого князя была довольно заурядная актриса французской труппы. Едва она вышла на сцену, сверкая бриллиантами, из первых рядов раздался голос, обращённый к публике: «Вот, господа, где наши броненосцы! Вот где наши крейсера! Вот где миноносцы!»

Подобные рассказы о нравах рубежа веков можно дополнить современными студенческими легендами об университетском здании на 1-й линии Васильевского острова, в котором находится факультет журналистики. Легенды утверждают, что в начале XX века здесь располагался известный в гвардейских полках офицерский бардак, что, по мнению будущих журналистов, весьма символично, потому что две древнейшие профессии – проституция и журналистика – по своему характеру исключительно близки друг другу. Небезызвестное студенческое общежитие Университета на Мытнинской набережной также, согласно фольклору, располагается в помещениях бывшего публичного дома. Его, по преданию, в конце XIX века посетил знаменитый покоритель Средней Азии и освободитель Болгарии от турецкого ига генерал М.Д. Скобелев. И неожиданно скончался в самый неподобающий момент в одном из номеров этого притона.

1-я линия Васильевского острова, 26. Факультет журналистики СПбГУ

Справедливости ради, изложим московскую легенду о смерти Скобелева, которая на самом деле произошла в Первопрестольной. Когда Александру III будто бы стало известно, что генерал Скобелев готовит государственный переворот, предполагающий свержение династии Романовых, он учредил особый негласный суд из сорока человек по расследованию готовящегося преступления. Большинством голосов суд признал Скобелева виновным и вынес ему смертный приговор. Привести приговор в исполнение поручили полицейскому офицеру, который и разработал изощрённый план убийства. По приезде Скобелева в Москву, он направился на заранее оговоренную встречу с известной ему женщиной. В то время как «Белый генерал» бурно проводил с ней время, в соседнем номере, где кутили пятеро московских купцов, раздались крики «Ура!» и здравицы в честь генерала. Скобелев, преисполненный благодарности, решил послать с лакеем в соседний номер шампанское. С тем же лакеем был прислан ответный бокал шампанского. Скобелев залпом выпил его и тут же скончался. Как стало известно позднее, под видом купцов «кутили» сыщики, а «в шампанское была положена большая доза цианистого калия».

Памятник Александру III на Знаменской площади

Не менее одиозными выглядели рассказы о петербургских градоначальниках. С 1873 по 1878 год эту должность занимал Фёдор Фёдорович Трепов. Если верить городскому фольклору, он был внебрачным сыном императора Николая I и обладал «единственным недостатком» – был беспросветно неграмотным. В слове из трёх букв мог сделать четыре ошибки. Вместо «еще» петербургский градоначальник писал «исчо».

В 1905 году петербургским генерал-губернатором был назначен сын Фёдора Фёдоровича – Дмитрий Фёдорович Трепов. Из его ранней биографии известен случай, который произошел во время похорон Александра III. Когда гроб с телом монарха проносили мимо строя лейб-гвардии Конного полка, вдруг в мёртвой тишине послышалась команда: «Эскадрон, смирно! Голову направо, смотри веселей!» – «Кто этот дурак?» – спросил кто-то из великих князей. «Ротмистр Дмитрий Трепов», – ответили ему.

23 мая 1909 года на Знаменской площади столицы, перед Николаевским вокзалом, был открыт конный памятник Александру III – редкий образец сатиры в монументальной скульптуре. Грузная фигура царя с тяжелым взглядом тайного алкоголика, каким, и, может быть, не без оснований, считали его современники, на откормленном тучном битюге, как бы пригвождённом к гробовидному пьедесталу. Почти сразу разразился скандал. Верноподданная часть петербургского общества требовала немедленно убрать позорную для монархии статую. Демократическая общественность, напротив, приветствовала произведение такой обличительной силы. В спор включилась Городская дума. И только автор памятника Паоло Трубецкой, итальянский подданный, воспитывавшийся вдали от «всевидящего ока» и «всеслышащих ушей», оставался невозмутимым и отшучивался: «Политикой не занимаюсь, я просто изобразил одно животное на другом».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.