б) репродуктивный образ

б) репродуктивный образ

Видное место в системе дневниковых образов занимают такие, которые самими авторами не строятся, а лишь воспроизводятся со слов других лиц. Наличие таких образов в дневнике обусловлено спецификой дневникового метода. Дневниковед производит отбор материала из разных источников, в том числе из непрямых. К последним относятся факты, очевидцем которых автор не был. Поэтому закономерно, что наряду с событиями он воспроизводит и их главных действующих лиц.

Семантика репродуктивного образа зависит от общей творческой установки автора. Одних дневниковедов подобные типы привлекают своей экстравагантностью, необычной судьбой, других – исторической значимостью. В контексте записи их функция соответствует идейной направленности повествования. Иногда подневная запись посвящается им целиком. В таком случае данный образ надо рассматривать в свете господствующей тенденции дневника соответствующего периода его ведения.

Помимо личных интересов и вкусов автора появление репродуктивных образов в дневниках объясняется социально-историческими причинами. Их число возрастает в 1860-е гг. и в конце века. В другое время оно держится приблизительно на одном уровне. Повышенный интерес в эти эпохи к подобной разновидности образов обусловлен «информационным взрывом» и усилением роли «чужого» слова как одного из источников информации. Дневник более оперативно, чем другие жанры, прореагировал на эту общественную тенденцию.

Эстетическое содержание репродуктивного образа заключается в его исключительных выразительных возможностях. Репродуктивные образы зачастую ярче других, они быстрее и лучше запоминаются. Нередко такие образы бывают носителями типических черт, но главным в них является не общее, а особенное.

СП. Жихарев в своем дневнике занимается своеобразным коллекционированием типов, о которых ему рассказывают в разных московских и петербургских домах старики и бывалые люди. Далеко не всегда подобные типы импонируют эстетическому вкусу автора (и он оговаривает это обстоятельство), но страсть к собиранию всего оригинального, из ряда вон выходящего оказывается сильнее, и он воспроизводит в своем журнале без изменений характеристики лиц, данные его знакомыми: «Ну, а Хрунов что за птица? – спрашивает Жихарев у некоего Кобякова во время екатерингофского гуляния. – Хрунов не только певец и плясун, но и главный полковой актер, отличившийся в роли самозванца. Он из солдатских детей, служил унтер-офицером в Измайловском полку, теперь в отставке; поет, пляшет и составляет необходимую принадлежность вечеринок офицеров Измайловского полка и даже самого шефа этого полка <...> Малый разбитной: его весело слушать»[171].

Не менее глубокий интерес питал к всевозможным оригиналам и «антикам» В.А. Муханов. В его дневнике представлена целая галерея репродуктивных образов прошлого и современности. Мало того, вместе с иконическими образами репродуктивные количественно преобладают над конструктивными. По полноте раскрытия и выразительности они значительно превосходят последние: «<...> Говорили также о живущем в Ельце прорицателе. Это очень красивый крестьянин. Черты лица у него правильные и тонкие. Разговор с ним очень приятен. Когда он говорит, невозможно не слушать его и не хочется с ним расставаться. Голос у него мягкий, слова ясные и изящные, и он немедленно привлекает вас к себе. На близких ему производит он самое благотворное действие. Посещавшие его духовные лица отзываются, что не только не следует препятствовать, чтобы народ собирался к нему, а надо облегчить к нему доступ»[172].

Ту же тенденцию к воспроизведению всевозможных чудаков и «отцветших цветиков» (термин А.Ф. Писемского) развивает в своем дневнике историк И.Е. Забелин. Среди необозримого богатства образов его летописи данный тип занимает достойное место и отвечает его интересам к исследованию исторической эпохи в совокупности всех деталей и подробностей, мелких фактов и «второстепенных» лиц: «Был я у Карпова с Шубинским. Он рассказывал, между прочим, о Хмырове. Это был чудак сумасшедший, ногти никогда не обрезал. В одних калошах ходил 13 лет. Летом зелени деревьев не любил и жил в Санкт-Петербурге. Питался одним бульоном. Беспрестанно пил чай. На всякий маскарад непременно являлся и тратил для того последние деньги. Помер с голода от истощения сил. Но по всему выходит – добровольно. Схоронен на общественный счет. И прибавлю, превознесен своим кружком вроде Ивана Яковлевича»[173].

Иную тенденцию в создании репродуктивных образов развивает НА. Добролюбов. Свой дневник он вел в годы общественного подъема и в период психологической индивидуации. Большое значение для него в это время имели крупные исторические личности – мыслители, политики, общественные деятели. Поэтому естествен его интерес именно к этой разновидности людей с точки зрения самовоспитания и жизненного самоопределения. Юношеский дневник Добролюбова насыщен сведениями о разных лицах, почерпнутыми из разнообразных источников – слухов, анекдотов, исторических свидетельств очевидцев. Но преобладают среди них известнейшие люди прошлой эпохи и современности. Одним из них является Н.А. Мордвинов, образ которого воссоздается со слов знакомых Добролюбову людей: «Это – человек, лично знакомый с Герценом и имеющий тенденции совершенно такие же, как и этот человек»[174]. И далее излагается пространная история Мордвинова.

Репродуктивный образ сохранял свою значимость на протяжении всего века потому, что он отвечал коренной потребности жанра. В программе или замысле авторов дневников в качестве одного из пунктов было пополнение дневника разнообразными материалами из чужих источников. Созданный множеством людей, «молвой», репродуктивный образ приобретал особое звучание и походил на фольклорный. От этого он получал дополнительный эстетический заряд.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.