Ричард Олдингтон

Ричард Олдингтон

Поисками героя — напряженными и непрекращающимися — был творческий путь Ричарда Олдингтона.

Один из значительных мастеров реалистического романа, он имел право утверждать, что «сколько-нибудь стоящая книга всегда возникает прямо из жизни и писать ее надо собственной кровью»[85]. Это право было дано ему опытом жизни.

Годы первой мировой войны, участником которой был Ричард Олдингтон, определили его мировоззрение. Он уходил на войну одним из ведущих. поэтов английского имажизма; он вернулся с фронта переосмыслившим

Олдингтон Р. Смерть героя. 1935, стр. 92.жизнь и по-новому взглянувшим на ее истинные ценности. Величайшей из них он признал человека и свою деятельность писателя посвятил борьбе за него. Веру в человека Олдингтон сохранил до конца своих дней. Писатель-гуманист, он отстаивал ее в борьбе с эстетикой модернизма и выразил в созданных им художественных образах.

Если в начале своего творческого пути Олдингтон полагал, что такой поэт, как Т. С. Элиот «влил новую силу в интеллектуальную традицию английской поэзии»[86], а Джеймс Джойс и Олдос Хаксли привлекали его поисками новых путей в искусстве, то с годами его оценки этих писателей меняются. Он называет «Улисс» чудовищной клеветой на человечество»[87] и не только не приемлет, но и решительно осуждает пессимистическую точку зрения Джойса на жизнь и его бесстрастное экспериментаторство. «Можно ли допустить, чтобы восхищение талантом Джойса ослепило нас настолько, чтобы мы не заметили его ложных взглядов на жизнь?»[88],— спрашивает Олдингтон в одной из своих послевоенных статей, не допуская для себя возможности подобного ослепления. Фрейдистская позиция Джойса и его антигуманистический взгляд на человека стали не только чужды, но и враждебны ему. Не случайно и то, что в послевоенные годы Олдингтон решительно порывает с имажизмом и отзывается отрицательно о формалистических течениях в области поэзии. И если раньше его увлекала борьба с устаревшими канонами поствикторианской поэзии, то уже в период 20-х годов нигилизм и нарочитая беспредметность творений декадентов оказались ему совершенно чуждыми.

Война стала для него тем рубежом, который положил начало новому периоду его жизни и творчества. Познав страдания и боль, страх и отчаяние, уже нельзя было оставаться прежним — далеко отстоящим от жизни эстетом. Действительность предъявляла свои права. Жизнь вытесняла условный мир несуществующей красоты. Темы современности заняли ведущее место в творчестве Олдингтона. Это ясно чувствуется в стихотворениях сборника «Образы войны» (1919). И все же это были лишь первые шаги к большому искусству, способному взволновать современников.

Ценным вкладом в английскую литературу стал роман Олдингтона «Смерть героя» (1929), одно из лучших антивоенных произведений тех лет. Он появился в то же время, когда были опубликованы «На западном фронте без перемен» Э. М. Ремарка и «Прощай, оружие!» Э. Хемингуэя. Эти три романа были отнесены критикой к литературе «потерянного поколения».

Как и многие из его сверстников, Олдингтон примыкал к той части молодой буржуазной интеллигенции, чьи иллюзии и надежды погибли в огне войны. Война заставила представителей «потерянного поколения» не только разочароваться в нормах буржуазной жизни, но и утратить веру в перспективы капиталистического общества. А их оторванность от народа и непреодоленный индивидуализм привели к тому, что круг страданий и отчаяния, тесным кольцом сомкнувшийся вокруг них, породил мотивы безысходной тоски в их творчестве.

Через все это прошел и Ричард Олдингтон. Война пробудила в нем ненависть к «старой доброй Англии», пославшей своих сыновей на смерть. Война привела его к бесконечному пессимизму. Героям писателей «потерянного поколения» не было дано обрести ту ясность сознания, то революционное прозрение, которые в огне войны стали достоянием героев Анри Барбюса. Великая истина и смысл жизни остались для них скрытыми. Опустошенные и сломленные войной, герои писателей «потерянного поколения» уходят из жизни. Но даже и те, которые остались в живых, не становятся ее активными участниками. «Я люблю жизнь не как действие, а как переживание», — говорит Энтони Кларендон — герой романа Ричарда Олдингтона «Все люди — враги», и эти слова очень точно определяют его взгляд на жизнь и свое место в ней.

Однако было бы несправедливо акцентировать только эту сторону творчества Олдингтона, как, впрочем, и других писателей «потерянного поколения». Его книги, созданные в условиях послевоенной Англии, когда со всей очевидностью проявился ускоренный событиями военных лет кризис буржуазной культуры, противостояли волне модернистской литературы. Это были книги суровой жизненной правды; они учили ненависти к войне, рассказывали о трагедии миллионов простых людей, ставших жертвами империалистической бойни.

В отличие от модернистов, Олдингтон не встает на позиции циничного нигилизма. Несмотря на безнадежность и пессимизм, столь часто звучащий в его произведениях, ему свойственен гуманизм. В предисловии к роману «Смерть героя» Олдингтон писал: «Я верю в людей, я верю в какую-то основную порядочность и чувство товарищества, без которых общество не может существовать».

Романы Олдингтона написаны в традициях критического реализма. Верность им писатель сохранил на всем протяжении своего творчества. Однако к решительному осуждению индивидуалистической психологии он не пришел.

Ошибочность и несостоятельность индивидуализма и бегства от жизни уже давно осуждены самим ходом истории. И все же опыт людей «потерянного поколения» не прошел бесследно. Он многому учит и заставляет задуматься над ошибочностью занятой ими позиции. К осознанию ее бесплодности ведет своего героя и Ричард Олдингтон. И в этом плане эволюция характера его героя представляет несомненный интерес.

Со своим первым романом «Смерть героя» Олдингтон выступил в 1929 г. За ним на протяжении 30-х годов последовали еще шесть социально-психологических романов— «Дочь полковника», «Все люди — враги», «Женщины должны работать», «Сущий рай», «Семеро против Ривза», «Отвергнутый гость». Творческий подъем писателя был связан с активизацией общественно-политической жизни в Англии 30-х гг., с обострением классовой борьбы в стране. В своих романах Олдингтон обращается к насущным проблемам современности: первая мировая война и ее последствия, кризис буржуазного сознания и буржуазной культуры, сдвиги в сознании интеллигенции, оказавшейся перед угрозой фашизма и надвигающейся второй мировой войны.

Романы Олдингтона неравноценны в художественном отношении. Но лучшим из них свойственно возмущение установленными в стране порядками, дух критицизма, чувство ненависти к буржуазии.

«Берегись, мой друг! — писал Олдингтон в «Смерти героя», — спеши надеть скользкую маску британской лжи и страха перед жизнью или жди, что тебя раздавят. Быть может, временно ты избегнешь гибели. Тебе покажется, что можно пойти на компромисс. Это неверно. Ты должен душу им отдать или они ее растопчут. Либо можешь уйти в изгнание».

Почти в каждом из своих романов Олдингтон обращается к конфликту, неизбежно возникающему между человеком, который не желает подчиняться нормам буржуазной жизни, и окружающей его средой. Сила и значение человеческой индивидуальности измеряется ее способностью противостоять разлагающемуся, но все еще цепкому буржуазному миру. А признаки его разложения Олдингтон видит и в упадке культуры, и в духовном оскудении рядового буржуа, и в распаде семьи, и в «кризисе духа» буржуазного интеллигента, внутренний мир которого был ему особенно близок и которого он делает основным героем своих произведений. В центре внимания писателя — человеческий характер во всей его неповторимости и вместе с тем в его обусловленности окружающим. Олдингтон последовательно отстаивает ценность личности человека, твердо веря, «что люди в целом не испорчены даже отвратительной жестокостью войны, что они могут быть прекрасными даже среди мерзкой вульгарности повседневного существования»[89]. Источник кризиса модернистского романа он усматривает в попытке показать героя вне времени и общественных связей. Подобная попытка лишает писателя способности создать «жизненного героя»[90]. Сам Ричард Олдингтон творит образы своих героев исходя из знания жизни, раскрывая обусловленность характера социальной средой. Его герой — английский интеллигент, вынужденный жить в обществе, которое «относится с такой бережностью к своим бумажным богатствам и с таким пренебрежением — к живому богатству, к живым человеческим существам»[91]. Конфликт между человеком и обществом в романах Олдингтона имеет вполне определенную социальную основу.

В «Смерти героя» Олдингтон воссоздает историю поколения, которое «горячо надеялось, честно боролось и глубоко страдало». Он пишет свою книгу для того, чтобы, сказав правду о войне, только что минувшей, предупредить молодое поколение о грозящей ему новой военной катастрофе. Писатель не знает путей, способов предотвращения военной угрозы, но он их ищет настойчиво и упорно. И книгу свою он рассматривает как вклад в^разрешение этой важнейшей задачи эпохи. — «Вот почему я пишу биографию одного убитого на войне человека. Это Искупление, отчаянная попытка снять с себя вину в пролитой крови. Быть может, способ не верен. Быть может, яд останется во мне. Тогда буду искать другой способ. Но искать буду». Тема искупления переплетается в романе Олдингтона с темой возмездия.

Судьба героя романа Джорджа Уинтербуорна раскрывается на широком фоне жизни Англии.

Как замечает Олдингтон, жизнь всех людей, переживших войну, раскололась на три отрезка: довоенный, военный и послевоенный. И в его романе представлены эти три периода. Два из них связаны с историей детства и юности Джорджа Уинтербуорна, с историей его фронтовой жизни и гибели в один из последних дней войны. Жизнь послевоенной Англии предстает в страстных и гневных словах и суждениях рассказчика, образ которого занимает в романе не менее важное место, чем образ Уинтербуорна.

Джордж Уинтербуорн принадлежит к тому поколению англичан, которые «детство свое и юность провели в борьбе, как молодые Самсоны, стараясь вырваться из сетей викторианцев…». В традициях викторианской Англии воспитаны родители Джорджа; ее устоями, ее лицемерной моралью в значительной степени была определена и его собственная жизнь. Но вместе с тем эти два поколения — отцов и детей — разделяет пропасть. И не случайно Олдингтон замечает, что для переживших войну «довоенное уподобилось доисторическому».

Добрая, старая викторианская Англия описана Олдингтоном в тонах сатиры. Задыхаясь от бешенства, рн пишет о ней — о ее мнимом благоденствии, о пропитавшем все поры ее общественной и частной жизни лицемерии, о наигранном официальном оптимизме.

В начале 20-х годов об уходе в прошлое викторианской Англии писал в своей «Саге» Джон Голсуорси. Глава «Конец одной эпохи» в книге «В петле» в какой-то мере звучит как элегическое прощание с прошлым.

Похороны королевы Виктории. Наблюдая движение похоронной процессии, Сомс Форсайт с грустью думает об уходящей навсегда в прошлое викторианской Англии. Рушится былое благополучие и присущая Форсайтам спокойная уверенность в своих возможностях: «Опора жизни ускользнула! То, что казалось вечным, ушло!».

В оценках Олдингтона нет ни грана сентиментализма и больше всего ему претит какая бы то ни было идеализация. Он тоже прощается с прошлым, с «доисторической» предвоенной эпохой и одной из наиболее одиозных ее фигур — королевой Викторией, которую он сравнивает с ихтиозавром. Но это прощание звучит как проклятие: «Чудная старая Англия! Да поразит тебя сифилис, старая сука! Ты из нас сделала мясо для червей». Наряду с описанием войны наиболее сильные страницы романа посвящены семейной жизни родителей Джорджа. Они представляют большой интерес еще и потому, что дают возможность убедиться в происходящем в английской литературе XX века процессе разрушения традиционной формы семейного романа.

Теме семьи в литературе английского критического реализма всегда принадлежало очень важное место. Действие романов Диккенса и Теккерея, Гаскел и Элиот, Мередита и Троллопа чаще всего было связано с историей той или иной семьи, а наиболее распространенной формой английского романа в XIX веке был роман-семейная хроника. Однако к концу XIX века он уже не занимал ведущего места в английской литературе. В «Саге о Форсайтах» Джон Голсуорси вновь обращается к этой форме. Но, говоря о судьбе нескольких поколений одной буржуазной семьи, Голсуорси поведал историю ее постепенного разложения, крушения ее некогда прочного уклада жизни и быта. Это было связано с процессами, характерными для жизни буржуазного общества: эта тема была актуальна в условиях империалистической Англии.

В английской литературе 20-х годов семейной теме уделялось мало внимания. О полном разрушении семейных связей повествуется во всех романах Олдингтона. Он является сторонником полной эмансипации человеческой личности и в каждом из своих романов вскрывает то зло, которое заключено в лицемерной семейной морали, основанной на интересах денежного характера. В его изображении буржуазная семья уже давно превратилась в своего рода западню, освобождение из которой является непременным условием для полноценной содержательной жизни. Жертвой пошлого существования в лоне семейной жизни, лишенной подлинных чувств взаимного доверия, любви, уважения, становится Джорджи Смизерс — героиня романа Олдингтона «Дочь полковника». К независимой и самостоятельной жизни рвется энергичная и смелая Этта Моррисон (роман «Женщины должны работать»). Лишь порвав с «благополучием» буржуазного существования в тисках, «освященных браком» семейных отношений, находит свою любовь и свое счастье Тони Кларендон («Все люди — враги»). Подлинной пародией на семейную жизнь выглядит то существование, которое ведут родители и сестра Криса Хейлина («Сущий рай»).

Истоки этой, столь важной для творчества Олдингтона, темы заключены в романе «Смерть героя». Фигуры родителей Джорджа Уинтенбуорна — «милая мама» и «милый папа» — поданы в романе в подчеркнуто гротескном плане. «В основу их совместной жизни залег фундамент лжи»; к сожалению, на этом фундаменте они и остались». «Милая мама», невежество которой проявилось буквально во всех отраслях человеческого знания, впитала в себя все пороки и предрассудки своей среды.

Однако отнюдь не личными недостатками Изабель и Джорджа Огестуса измеряется их вина перед сыном и обществом. Образы Уинтербуорнов старших воплощают типичные черты английской средней буржуазии. На происходящие в мире и в их собственной стране события миллионы подобных Уинтербуорнов предпочитали закрыть глаза; они были поглощены своими собственными эгоистичными интересами. «Потрясающая драма разыгралась у них перед носом, а они даже и не заметили ее». Вместе со своим героем Олдингтон произносит суровый и беспощадный приговор поколению отцов. Олдингтон рассказывает историю молодого человека — своего современника. Одна из основных тем литературы критического реализма предшествующего столетия— тема молодого человека буржуазного общества — продолжает свое развитие и в романе XX века. В произведениях писателей 20-х годов она получает углубленно-психологическую разработку; однако чаще всего в ущерб анализу социально-общественных отношений.

В «Смерти героя» Олдингтон избежал этой крайности. Написанное в форме интеллектуально-психологического романа, повествовательная манера которого характеризуется весьма частыми переходами к передаче «потока сознания», произведение Олдингтона органически сочетает углубленный психологический анализ с реалистической передачей характерных примет общественной жизни довоенной и послевоенной Англии. В соответствии с этим находится и созданный им образ Джорджа Уинтербуорна — представителя молодого поколения буржуазной английской интеллигенции, а смерть его представляется как символ «отвратительной, жестокой, проклятой, нелепой катастрофы», обрушившейся на его родину, как символ трагических последствий войны. И не случайно роман открывается сообщением о смерти его героя: «Уинтербуорн, Эдуард Фредерик Джордж, капитан, 2/9 батальон, королевский Фоддершайрский полк, убит в бою». Рассказ об истории молодого человека своей эпохи Олдингтон начинает со слов о его гибели. Именно это для него важно подчеркнуть прежде всего. Все же остальное— описание семейной, школьной и самостоятельной жизни героя в Лондоне — подводит к пониманию причин этой гибели.

И семья и школа стремились подчинить натуру Джорджа, сформировать его характер в соответствии с убогими нормами общепринятых представлений о жизни. Ему приходилось обороняться, упорно защищать свою внутреннюю жизнь от вторжения случайных вспышек материнской заботливости.

«Джорджу не было и пятнадцати лет, а он давно уже жил двойной жизнью: одна — жизнь для школы и дома, другая для себя. Законное лицемерие юности, борющейся за внутреннюю жизненную силу и тайну».

Усилия школы были направлены на то, чтобы воспитать из Джорджа и его товарищей «настоящих мужчин», пробудить в них воинственный дух верных последователей заветов «барда империализма» Киплинга. Директор неизменно цитировал эти волнующие и бессмертные строки Редьярда Киплинга, которые кончаются так:

«Ты будешь мужчиной, мой сын!».

«Ведь очень важно знать, как убивать. Если вы не знаете, как убивать, вы никогда не станете мужчиной, а тем менее — джентльменом». Вот она, весьма характерная примета предвоенной эпохи! К неписанным законам и заповедям британского «джентльменства» прибавилось еще одно непременное условие: подлинный джентльмен должен уметь убивать!

Всем своим существом Джордж противится установленным в школе порядкам. Всячески отвиливает от военных занятий. Замыкается в себе. Энергично оберегает свои пока еще несложные детские интересы от вторжения взрослых. Его еще не страшат постоянно повторяемые наставниками слова о том, что «армия сделает его мужчиной»; он не понимает скрывающегося в них смысла. Но, забегая вперед, автор уже бросает замечание, проливающее свет на все последующее: «Увы, она его сделала трупом».

Школа стремилась производить «стандартных мужественных парней» — тот стандарт, который, не колеблясь, принимал, предрассудки, покорно подчинялся установленным правилам. Но Джорджа мало интересовал вопрос о пресловутом «хребте империи», «у него не было желания стать одним из позвонков какой бы то ни было проклятой империи, и еще меньше хотелось ему быть кусочком ее седалища, получающего пинки». Джордж ожесточился. «Он ненавидел и упорствовал, и повиновался с той же ненавистью и упорством. Он не оказывал неповиновения, но в сущности и не повиновался по-настоящему, с готовностью. Был он пассивен, и с ним ничего не могли поделать». Джордж лишь внешне подчинился рутине. Но пока он слонялся по школьным коридорам, сидел на уроках, в нем, в этом молчаливом, бледном и постоянно озабоченном мальчике, шла напряженная внутренняя работа. Английские поэты и иностранные художники были его единственными подлинными друзьями. У него сложился круг своих интересов; он стал увлекаться живописью. Попытки сделать из Джорджа Уинтербуорна мужчину в духе Редьярда Киплинга окончились неудачей.

Нельзя в связи с этим не обратить внимания на одно весьма важное обстоятельство, имеющее принципиальное значение, когда мы говорим о «Смерти героя» как об одном из романов литературы «потерянного поколения». Герой Олдингтона упорно сопротивляется среде. Эта способность складывается в нем уже в детстве, она постоянно проявляется в его поступках последующих лет. Правда, этот протест пассивен, он не ведет к активным действиям, но он становится той единственной формой борьбы с окружающим, к которой обращается Джордж Уинтербуорн. «Вот что всех возмущало: упрямый, пассивный отказ принять их предрассудки, их кодекс, продиктованный мелким джентри седалищам империи, получающим пинки».

Разорение отца ставит Джорджа перед необходимостью работать.

Изгнание из родительского дома дает ему возможность начать самостоятельную жизнь. Он вступает в нее с томиком Китса и 11 пенсами в кармане.

Лондонский период — новый и наиболее содержательный этап в жизни Джорджа. Он занимается журналистикой и живописью, зарабатывает «писанием критических статей об искусстве для различных газет и покупкой картин современных мастеров, главным образом французов и немцев, для богатых коллекционеров», знакомится с жизнью лондонской богемы, увлекается современной живописью. Здесь, в Лондоне, ему, как и прежде, приходится постоянно быть настороже, вести упорную борьбу за свою самостоятельность; здесь познает он силу и власть богатства и впервые задумывается над социальными противоречиями. Одна из забастовок «впервые подвела Джорджа» к «социальной проблеме» и горькой классовой ненависти, «которая тлеет в Англии и иногда вспыхивает ярко». На лондонских улицах и в парках он сталкивается с бездомными людьми, вынужденными, дрожа от холода в своих лохмотьях, ночевать на садовых скамьях. «Перед ним струилась мистически прекрасная река; за ними темной массой поднимался Тэмпл, сурово защищающий закон и порядок и огороженный высокой

Джентри — английское «обуржуазившееся» дворянство. железной решеткой с острыми зубцами-копьями. А здесь скорчились оборванные, голодные и несчастные свободнорожденные граждане величайшей в мире империи, жители Лондона, который гордо объявил себя самым богатым городом на земле, рынком и биржей».

Тема борьбы, тема постоянной войны за свое место в жизни начинает звучать в романе задолго до того, как его герой попадает на фронт. Обращают на себя внимание описания Лондона. Олдингтон не случайно вводит в них военную терминологию. Улицы этого громадного города он сравнивает со сложной системой окопов, поведение и поступки людей — с непрекращающимися военными действиями, тайными, но не менее смертоносными, чем открытая война армий. «Мы живем в окопах, а плоская облицовка домов служит бруствером и насыпью. Война идет за облицованными стенами; жены воюют с мужьями, дети с родителями, наниматели со служащими; торговцы с торговцами, банкир с юристом. Отчаянная война — во имя чего? Во имя денег, как символа власти, являющейся символом или утверждением бытия».

Интересам рынка подчинены и журналистика и искусство. Продажную журналистику Олдингтон определяет как «духовную проституцию», а, говоря об искусстве, очень тонко, но вместе с тем с гневом и злостью осмеивает декадентское искусство предвоенной эпохи.

Джордж попадает в среду «модных» художников Лондона. Их экспериментаторство в области искусства граничило с авантюризмом. Каждый из них отстаивает свое мнимое новаторство в искусстве, но, в сущности, все они сходятся в своем стремлении противопоставить искусство жизни и лишить его какого бы то ни было смысла. Законодатели модных модернистских теорий выступают в романе под однозвучными именами — Шобб, Бобб и Тобб[92]. Уже сам по себе этот прием обыгрывания звучания имен помогает Олдингтону подчеркнуть ту близость, которая существует между всевозможными течениями декадентства. Любитель «левой» фразы Бобб, редактирующий социалистический еженедельник, субсидируемый свихнувшимся евгеником и вегетарианцем-теософом, и «высоколобый» Тобб, прибывший из Соединенных Штатов и отстаивающий «реализм в искусстве, власть в политике и классицизм в религии», — оба они карьеристы, ловко жонглирующие модной терминологией. Подстать этим «великим людям» современности, как их с насмешкой величает Олдингтон, и третий «великий человек» — мистер Шобб. Нравы, быт и внешний облик этих людей изображены в романе в подчеркнуто сатирическом плане. Особенно выразителен образ художника Опджона. В своем стремлении к оригинальности, которой он начисто был лишен, мистер Опджон каждый сезон изобретал новую школу живописи. «Один сезон он писал пуантиллистскими пятнышками, следующий сезон — однотонными мазками, потом в зловредной футуристической манере — свойства формы и цвета. В настоящий момент он готовился проводить суперреализм в живописи». Для иллюстрации своих теорий он создавал картины, смысл которых для всех оставался тайной, но они демонстрировались в выставочных залах: и полотно с изображением алого кольца на белом фоне, именуемое «Декомпозиция — Космос», и желтые цыплята с толстыми удлиненными шеями, названные «Op. 49.». Однако наибольшую сенсацию произвела его первая «смелая и блестящая картина» — «Христос в блумсберийском публичном доме». Что касается его следующего шедевра — «Благословенная дева в аду», то он прошел бы незамеченным, если бы натурщица не привлекла мистера Опджона к суду для установления отцовства.

В таком окружении суждено было формироваться взглядам и вкусам Джорджа. Но и в этот период своей жизни герой Олдингтона не утрачивает свойственной ему с детства способности сопротивляться окружающему, оставаясь внешне пассивным. Как и в дни своего детства, он «ненавидел и упорствовал». «…Ему упорно не удавалось скрыть, что есть у него какие-то знания и убеждения, которых он придерживается», — пишет Олдингтон. Уинтербуорн верил, что «высокое искусство всегда национально, и художник должен жить в своей стране». Ему претила пустая болтовня «великих людей» — тоббов и опджонов — об искусстве. Ему противно находиться в среде опджонов. «Если это «ум», то ради бога, позвольте мне быть дураком!».

Весьма показательна для мировосприятия Джорджа та система сравнений, к которой он обращается, говоря об окружающем его мире. Уинтербуорн сравнивает его с огромным зоопарком. «Следовало бы нам почаще ходить в зоологический и наблюдать обезьян. Шимпанзе прыгает с легкостью политика. Орангутанг, похожий на ирландца, курит трубку так же безмятежно, как убийца из Кэмден-Тауна. Краснозадые мандрилы посвятят вас в таинство любви. И без умолку тараторят маленькие мартышки — как это похоже на нас! Восторженная болтовня ни о чем! Поэт, иди к обезьяне!».

Но во что выливается протест Джорджа Уинтербуорна? К чему он приводит героя Олдингтона? Уинтербуорн не идет дальше гневных тирад и все возрастающего желания замкнуться в себе, спрятать свои мысли и чувства от окружающих. Он одинок в своих сомнениях, поисках и в своем возмущении. В Лондоне круг одиночества смыкается вокруг него с еще большей силой. Он ощущает его постоянно на лондонских улицах, в своей скромной студии, он чувствует его, посещая выставки и блуждая в толпе. «Зачем идти? Зачем наталкиваться на завуалированную враждебность толпы? Зачем допускать, чтобы осматривали тебя эти глаза и метко ранили острые языки? О, закутаться в одиночество, словно в панцирный саван, и склониться над мертвыми словами мертвого языка!».

Выход из заколдованного круга одиночества герои литературы «потерянного поколения» обычно находили в любви. В мире чувств, глубоко интимных переживаний обретают свое единственное убежище и герои последующих романов Олдингтона (Тони Кларендон, Крис Хей-лин). Однако в «Смерти героя» писатель не идет по этому пути. Любовь Джорджа к Элизабет и его чувство к Фанни в значительной мере отравлены ядом той циничной аморальности, волна которой захлестнула сверстников Уинтербуорна. Разговоры о женской эмансипации становятся для Элизабет, как и для других женщин ее круга, лишь ширмой, едва прикрывающей аморальность поступков. Бесконечные разглагольствования о «глубинах фрейдизма» — одна из форм проявления чрезмерно повышенного интереса к сексуальной жизни. А их подчеркнуто пренебрежительное отношение к «устаревшим» моральным принципам «отцов» сочетается с неизжитым лицемерием. И Элизабет и Фанни весьма искусно скрывают «древние хищные и собственнические инстинкты тела за дымовой завесой фрейдистских и хэвлок-эллисовских теорий». Со всей страстностью молодости Джордж включается в ту сложную игру чувств, которую в среде окружающей его артистической богемы именовали любовью. Однако эта иллюзия любви, которую взамен подлинного чувства предложили ему Элизабет и Фанни, рушится, как и все остальные, уже в первые месяцы войны.

Важнейшим этапом формирования личности Джорджа Уинтербуорна стала война. Как и для многих людей его поколения и его круга, — далеких от народа, аполитичных, сосредоточенных главным образом на своей собственной личности, — она обрушилась на Джорджа совершенно неожиданно. Он вступает в войну, лишенный определенного мировоззрения, не задумываясь над ее причинами и последствиями. Свое место в происходящих событиях он определяет как место стороннего наблюдателя: «К счастью, нас это не касается и коснуться не может». Однако как ни старается Уинтербуорн считать себя непричастным к происходящим событиям, они захлестывают его с неумолимой быстротой.

Военные события вовлекают Джорджа в свою орбиту. Он становится рядовым британской армии. Преподанные ему в школе уроки в духе Редьярда Киплинга не оставили особого следа в сознании героя Олдингтона. Но именно они могли бы послужить для Джорджа Уинтербуорна первым грозным предзнаменованием всех последующих трагических событий. И не случайно киплинговская тема «слуги империи», впервые прозвучавшая в эпизодах школьной жизни Уинтербуорна, вновь возникает на страницах, воспроизводящих события войны.

С гневом и возмущением пишет Олдингтон о сущности той официальной пропаганды, которая велась офицерами британской армии в среде солдат. «Справедливо все, что делается ради империи. Не истина и справедливость, но британская истина и британская справедливость. Гнусная профанация! Ты — слуга империи: не все ли равно, богат ты или беден, делай то, что приказывает империя; и пока она богата и могущественна, ты должен быть счастлив».

Именно в таком духе воспитан капитан Ивэнс, с которым судьба сводит Уинтербуорна в армии. Довольно заурядный и невежественный человек, Ивэнс ничем не примечателен. Но он вызывает уважение и искреннюю симпатию у Джорджа Уинтербуорна своей простотой, честностью и высоко развитым чувством долга. Вместе с тем Уинтербуорн не может не видеть всей ограниченности этого человека, принадлежащего к той породе людей, которых он метко называет «взрослыми школьниками». Слепо повинуясь всем указаниям начальства, Ивэнс, не рассуждая, служит империи. «Ивэнс питал к войне благоговение. Он верил в империю; символом империи был король — император… армия и флот приобрели мистическое значение, а так как и флот, и армия явно предназначены были для войны, то, стало быть, и войну следовало почитать наряду с империей».

Уинтербуорн ни в какой мере не разделяет подобные взгляды. Шовинистическая пропаганда ему не только претит, но и вызывает негодование. Однако, как и прежде, это зреющее в нем внутреннее возмущение не перерастает в протест. В дальнейшем Олдингтон поставит своего героя перед необходимостью задуматься над причинами и характером войны гораздо более глубоко. Но прежде Уинтербуорну еще предстояло познакомиться с теми людьми, которые были ее участниками и ее жертвами.

Уже сама постановка темы «народа на войне» имеет принципиальное значение для творчества Олдингтона. Каким же образом подходит он к ее разрешению? Олдингтон далек от попытки создания коллективного образа солдатской массы, подобного тому, какой возникает на страницах романа «Огонь» Барбюса. Не создает он и сколько-нибудь значительного индивидуализированного образа рядового солдата, не стремится воспроизвести запоминающиеся черты определенной личности. И все же образ солдатской массы живет на страницах его романа. Правда, он передан только через призму восприятия окружающего Джорджем Уинтербуорном, что, разумеется, не может не повлечь за собой определенной субъективности оценок. Но вместе с тем подобный подход к изображению событий войны и людей на войне в известной мере оправдан избранной Олдингтоном формой «интеллектуального» романа. Писателя интересует прежде всего психологический аспект изображаемых событий, их преломление в сознании героя. В то же время именно в третьей части романа, посвященной непосредственному изображению войны, со всей очевидностью проявляется не только то лучшее, что свойственно натуре Уинтербуорна, но и его несостоятельность перед жестокой правдой действительности, которая в значительной степени порождена его индивидуализмом. Пробным камнем для Джорджа Уинтербуорна становятся его отношения с товарищами по оружию, с простыми людьми, одетыми в солдатские шинели.

В биографии героя Олдингтона очень важным моментом является то, что, попав в армию, он сознательно становится рядовым британской армии. «Не могу сказать, чтобы я жаждал умереть геройской смертью, но кажется мне, что я должен разделить судьбу людей на передовых позициях». Уинтербуорн ни в какой мере не стремится противопоставить себя окружающим его людям, считает своим долгом перенести всю тяжесть фронтовой жизни, находясь с ними рядом. Обладая незаурядной выдержкой и выносливостью, он с честью справлялся с тяжелыми солдатскими обязанностями. Но он жестоко страдал от присущей ему «внутренней замкнутости» и неумения быть откровенным. Он восхищался мужеством и стойкостью солдат, их человечностью; но, в сущности, он был далек от них. И все же именно знакомство с ними, совместная жизнь в окопах со всеми ее ужасами помогли ему не только остаться человеком в нечеловечески трудных условиях, но и заставили размышлять над происходящими в мире событиями. «Войну он ненавидел не меньше, чем раньше, ненавидел разглагольствования о ней, с глубоким недоверием относился к доводам сторонников войны и ненавидел армию. Но ему нравились солдаты-фронтовики, нравились не как солдаты, но как люди».

Проявление стойкости и цельности характера простых людей, одетых в солдатские шинели, Олдингтон видит прежде всего в том, что они смогли сохранить присущие им мужественность и человечность, сохранить «вопреки войне, а не благодаря ей». «Что-то сберегли они во время грандиозной катастрофы, и то, что они сберегли, было бесконечно важно — мужественность и дух товарищества, подлинное единение и братство людей».

Познанное Уинтербуорном в самые трудные дни его жизни чувство солдатской дружбы было для него откровением, было его великим открытием человека. Дружба между солдатами была воспринята им как подлинно прекрасное и единственное в своем роде чувство. «Была человеческая связь, товарищество, сдержанная взаимная привязанность людей, — людей обыкновенных, доведенных до крайности, разделяющих великое напряжение и великую опасность». Уинтербуорн восхищался ими. Стремился им подражать, но они явно выделяли его из своей среды, и чувства подлинной близости между ними не было.

Важное место в романе «Смерть героя» уделено теме разоблачения ложно-романтических представлений о войне, насаждавшихся произведениями шовинистического толка. В этом отношении роман Олдингтона может быть поставлен в один ряд с лучшими книгами о войне.

Уинтербуорн не был отравлен шовинистическим угаром, он ненавидел войну и не питал особых иллюзий, с нею связанных. Но он не представлял себе ее подлинного лица, той скрытой изнанки солдатской жизни, с которой ему пришлось столкнуться в окопах. Он смирился с грязью, вшами и крысами; но он не смог смириться с разрушительной силой войны, с той страшной работой по взаимному истреблению ни в чем не повинных людей, свидетелем и участником которой он становился наперекор своему желанию.

Мысль Уинтербуорна напряженно работала. Он размышлял над тем, что если в военное время страна ежегодно тратит пять миллионов фунтов стерлингов на уничтожение немцев, то в мирное время она не может дать ту же сумму на борьбу с нищетой. Жизнь под началом англичан начинала ему казаться не менее ужасной, чем бои с немцами. Как подавляющее большинство солдат, участвуя в войне, Уинтербуорн был лишен и энтузиазма и убежденности. Все чаще возникала мысль о надувательстве и обмане. Снова и снова вставал перед ним вопрос о подлинных причинах войны. Но ответ на него в романе Олдингтона звучит абстрактно. Моральными категориями он подменяет социальные. «Кто их настоящие враги?». С горечью нашел он неизбежный ответ. Их врагами — врагами и немцев, и англичан — были те, которые послали их убивать друг друга, вместо того чтобы оказывать друг другу помощь. Их враги — подлость и беспринципность; ложные идеалы, нелепые идеи, им навязанные; обман, ханжество, глупость. Вожди — вот кто плох; вожди не военного, а мирного времени. Народами управляли, опираясь на вздорную болтовню, приносили их в жертву ложным идеалам и дурацким идеям». Уинтербуорн приходит к выводу об ответственности правительств воюющих государств, но дальше этого в своих рассуждениях он не идет. Интересно в связи с этим сопоставить их с тем итогом, к которому после долгих поисков истины приходят герои Барбюса. В эпилоге романа «Огонь» солдаты тоже говорят о хозяевах жизни как виновниках мировой войны, но «огоньки нового сознания» помогают им понять великую перспективу революционного преобразования мира, рождают оптимистическую уверенность в будущем.

Герой Олдингтона далек от этого, и он далек от народа. Индивидуалистически настроенный интеллигент, он не смог побороть своего одиночества. Физические и нравственные страдания Уинтербуорна достигают предела; его силы надломлены. Необходимая выдержка покинула его. Словно что-то сломалось в мозгу Уинтербуорна. «Он почувствовал, что сходит с ума, и вскочил. Пули стальным хлыстом полоснули его по груди. Вселенная взорвалась и провалилась в небытие». Это самоубийство — акт отчаяния и слабости одновременно. Глубоко сочувствуя своему герою, всей логикой повествования Олдингтон закрывает для него путь к будущему.

Но все же модернистский тезис об извечном одиночестве человека Олдингтон не приемлет. История Уинтербуорна— это история человека, стремящегося преодолеть свое одиночество, найти свое место в жизни. И не его осуждает Олдингтон за то, что он оказался не в состоянии сделать это, а то несовершенство мира, в котором ему приходится жить. Не врожденными пороками натуры человека, а социальными условиями, накладывающими неизгладимый отпечаток на его сознание, объясняет Олдингтон трагедию своего героя. Вся недолгая жизнь Уинтербуорна была борьбой за свое человеческое «я», за нормальную, естественную жизнь, борьбой против лжи и лицемерия, предрассудков и условностей. Отвергая тот суррогат существования, который навязывала ему буржуазная действительность, он упорно искал живые источники жизни. Но он искал их в одиночку и, ослепленный индивидуализмом, был обречен на неудачу. Его попытки не увенчались успехом. История Уинтербуорна — история гибели одного из многих представителей военного поколения. Историю оставшихся в живых Олдингтон продолжит в своих последующих романах. Поиски, начатые Уинтербуорном, будут продолжены. Энтони Кларендона («Все люди — враги», 1934) они уведут далеко в сторону от магистральной дороги жизни, для Криса Хей-лина («Сущий рай», 1937) они завершатся выводом о необходимости принять самое непосредственное участие в преобразовании жизни.

От эпилога «Смерти героя» тянутся нити к прологу романа «Все люди — враги». Рассказывая о судьбе участника войны Энтони Кларендона, Олдингтон стремится объяснить новому, послевоенному поколению своеобразие его психологии и взглядов, стремится раскрыть причину его внутренней усталости и скептицизма. Замысел романа раскрывается в предпосланном ему прологе. Его символика прозрачна.

Собравшись на свой совет на Олимпе, боги предопределяют судьбу вступившего в жизнь Кларендона. Они наделяют его чувством красоты и предрекают ему судьбу, исполненную поисков навсегда утраченного людьми блаженства. Они посылают его в мир, живущий по законам вражды и ненависти. В дальнейшем причину непонимания Кларендона окружающими его людьми и причину их вражды к нему Олдингтон объясняет более просто: «Если идешь к жизни с открытыми чувствами, с собственными свежими восприятиями, вместо отвлеченных, навязанных вам ощущений, тогда, конечно, все люди будут тебе врагами».

И все же гораздо более глубокий и простой смысл романа выражен не столько в этой пышной и несколько претенциозной в своей риторичности фразе, сколько в самой логике описанных здесь событий. Мир, в который вступает Тони, меньше всего предназначен для гармоничного существования. Его раздирают противоречия; он переживает предвоенную лихорадку и агонию войны; его потрясают экономические кризисы, безработица и классовая борьба. Но, конечно, прежде всего жизнь и характер Кларендона определяются событиями первой мировой войны. Он остался в живых, но сломлен духовно. Как и Уинтербуорн, Тони испытывает отвращение к рутине буржуазного существования, к установленным законам, к сковывающим волю и чувства людей традициями. Что дает ему жизнь? Даже «устроенная» жизнь? — Выгодная женитьба. Доходы. Служба. Но жизни нет, и ощущение неудовлетворенности не покидает Энтони. Послевоенный мир представляется ему «продолжением войны, гнусной войны, преисполненной все той же алчностью». — «Так вот он какой, этот давно желанный мир!» — восклицает Тони уже вскоре после своего возвращения с фронта. — «Какой ты идиот, что вернулся, и вдвойне идиот, что радовался этому». Кларендон не стремится принять участие во всеобщем ажиотаже обогащения. Он мечтает лишь об одном — вновь встретиться с Катой, с которой его разлучила война. Лишь формально принял он узаконенный в мире буржуазных дельцов образ жизни. Но внутренний протест не затухает в нем. Он не желает подчиняться торгово-финансовой машине, которая уже готова поглотить его, как и многие тысячи ему подобных; и он верит, что она «должна неминуемо уничтожить и себя самое». Не сейчас и даже еще не скоро, но к этому идет, потому что она убивает все естественные жизненные импульсы. Герой Олдингтона мечтает о жизни осмысленной и прекрасной, о возможности реализовать все то лучшее, что заложено в человеческой натуре. — «Я вовсе не ненавижу работу, — рассуждает Кларендон. — Я ненавижу свое дело именно потому, что оно не работа. Работать — это значит создавать что-то, делать что-то, а не манипулировать бумажными символами чужого труда». Что ожидает грядущие поколения? Какой путь следует ему самому избрать в жизни? Над этими вопросами размышляет Энтони Кларендон. Тони решает порвать со своей прежней жизнью; он находит в себе силы для такого разрыва. И лишь после этого он вновь обретает свою Кату, свою любовь и счастье. Но сохранить все это, по глубокому убеждению Олдингтона и его героя, можно лишь при условии бегства от действительности. Вместе с Катой Энтони поселяется на островке Эа, затерянном в Средиземном море. Ничто, кроме личного счастья, для него не существует. И это свидетельствует не только об индивидуализме Кларендона, но и о его новом глубоком заблуждении, о его новой иллюзии: «Я думаю о собственной, частной жизни и мне кажется, что при капитализме я все-таки смогу жить так, как хочу». Несуществующий мифический остров Эа — это сказка, мечта. Но Тони стремится к ней и хочет уйти от всякого участия в жизни и ее событиях. «Я мыслил жизнь не как действие, а как переживание, не как применение силы, а как чувственное общение с живыми вещами, с таинственными силами, стоящими позади них, с идеальным выражением их в искусстве». Слова — «жизнь не как действие, а как переживание» — становятся лозунгом героя Олдингтона. В нем отразилась его жизненная программа и вместе с тем его бессилие перед действительностью. Свою мечту о гармонической жизни Олдингтон пытается утвердить введением романтического элемента, который противостоит правде жизни (остров Эа).

В сознании героев Олдингтона возникают планы преобразования действительности, но связаны они прежде всего с перевоспитанием человека. Они готовы верить, что революция неизбежна, но для них это в первую очередь «революция умов и душ человеческих». Они рассуждают о социализме, но далеки от подлинно научного понимания его.

Шагом вперед в творческом развитии Олдингтона стала середина 30-х годов. В романах «Сущий рай» (1937) и «Отвергнутый гость» (1939), созданных в обстановке общественно-политического подъема в стране, писатель вышел за пределы круга интересов «потерянного поколения». В облике его героя появляются новые черты, свидетельствующие о том, что Олдингтон чутко уловил настроения молодежи, мечтающей о преобразовании мира. Сознание того, что «эра частной собственности подходит к концу», вливает в них надежду, побуждает к действию. Кольцо отчаяния разомкнулось. На смену Уинтербуорну и Кларендону приходят Крис Хейлин и Дэвид Норрис — люди нового поколения, сформировавшиеся в период между двумя мировыми войнами. — «Мы живем в мире, находящемся в состоянии фактической или скрытой революции, — рассуждает Крис Хейлин («Сущий рай»), — позади хаос одной мировой войны, впереди угроза другой, другой, еще более ужасной».

Кристофер Хейлин — «студент колледжа Санктус Спиритус, выбывший из состава слушателей по причинам финансового порядка». Что ждет его в мире, еще не успевшем оправиться от грандиозного экономического кризиса? В мире, где царит безработица, где торжествует насилие и где уже в ряде стран у власти утвердился фашизм? — «Только ли моя вина, что общество не находит мне места, не может меня использовать? — … Но мне что делать, боже мой, мне-то что делать? Кем мне быть: шофером, лакеем, конторщиком, летчиком? Что делать: стоять у дверей, просить подаяние, заискивать или воровать?» — Эти вопросы задает себе Крис Хейлин, вчерашний студент, занимавшийся древней историей и археологией и теперь поставленный перед необходимостью добывать средства к существованию и пробиваться в жизни на свой страх и риск.