КРУЧЕНЫХ Алексей Елисеевич 9(21).II.1886, поселок Оливское Херсонской губернии — 17.VI.1968, Москва

КРУЧЕНЫХ

Алексей Елисеевич

9(21).II.1886, поселок Оливское Херсонской губернии — 17.VI.1968, Москва

Советский поэт Николай Старшинов снисходительно писал:

…Но мы не из ученых,

Но тоже знаем, друг:

Был фокусник Крученых

И был фигляр Бурлюк.

Как бы смеясь над нами,

Они в свой ранний час,

Жонглируя словами,

Опередили вас.

Вот слава им досталась,

Вот было торжество!..

А что от них осталось?

Да в общем — ничего…

Андрей Вознесенский о Крученых написал по-своему: «В свое время он был Рембо российского футуризма. Создатель заумного языка, автор „дыр бул щыл“, он внезапно бросил писать вообще, не сумев или не желая приспособиться к наступившей поре классицизма. Когда-то и Рембо в том же возрасте так же вдруг бросил поэзию и стал торговцем. У Крученых были строки:

Забыл повеситься

Лечу

Америку

Образования он был отменного, страницами мог говорить из Гоголя, этого заповедного кладезя футуристов… Сероглазый принц… утренний рожок российского футуризма — Алексей Елисеевич Крученых. Он продал всех и вся, свою жизнь, друзей, стал воришкой, спекулянтом. Но одного он не продал — своей ноты в поэзии. Он просто перестал писать. Поэзия дружила лишь с его юной порой. С ней одной он остался чист и честен. Жил он на Кировской в маленькой кладовке…»

Оставим на совести Вознесенского наветы «воришка» и «спекулянт», возможно, это всего лишь поэтическое преувеличение. А вообще частная жизнь — это одно, а творчество — это нечто иное. Детали быта мало кого интересуют, а вот бытие…

Великий заумник, дикая роза футуризма, «футуристический иезуит слова» (Маяковский), «легкомысленный максималист» (Б. Лившиц), бука русской поэзии, радикал из радикалов, маргинал из маргиналов, — как только не называли Алексея Крученых, — он появился на свет в бедной крестьянской семье. Отец — выходец из Сибири, мать — полячка. Учился сначала в Херсоне, а потом в Одессе. Окончив художественное училище, получил диплом учителя графических искусств, что позволило ему в дальнейшем самому оформлять свои книги. Он набирал их разными шрифтами, а то вырисовывал литографическим карандашом, располагая слова так, что, кажется, они сошли с ума: слова изгибаются, кувыркаются, запрыгивают друг на друга, что вполне соответствовало зауми слов. Живя в Херсоне, Крученых издал два альбома «Весь Херсон. В карикатурах, шаржах и портретах», по его словам, «сильно взбаламутивших… скучноватую родину».

Осенью 1907 года (ему шел 22-й год) Алексей Крученых приехал в Москву. И закрутилось, и завертелось, и понеслось. Дружба с Бурлюком, Маяковским и Хлебниковым. Вступление в группу кубофутуристов, — и стал Крученых «самым прочным футуристом как поэт и как человек» и, как говорится, на всю оставшуюся жизнь.

По просьбе дам,

хвостом помазав губы,

я заговорил на свеже-рыбьем

языке!

Оцепенели мужья все

от новых религий:

КАРУБЫ

СЕМЕЕ МИР,

задыхается от радости хвост

рыбий.

Непонятно? Но, как говорил Маяковский:

— Учи ученых! —

Сказал Крученых.

Он и «учил», взбудоражив все языкознание своего времени, противопоставив традиционному «сладкогласию» свое «горькогласие», сделав «установку на звук», отсюда все крученовские звуковые выверты:

Дыр бул щыл

убешщур

скум

вы со бу

рлэз

Немыслимые звуковые комбинации, заумный язык. Как заявлял Крученых, «поэзия зашла в тупик», единственным «почетным выходом» из него мог быть лишь переход к «заумному языку», ибо «заумь — первоначальная (историческая и индивидуальная) форма поэзии». И Крученых приводил пример: «Лилия прекрасна, но безобразно слово „лилия“, захватанное и изнасилованное. Поэтому я называю лилию еуны — первоначальная чистота восстановлена». Эта цитата взята из крученовской книги «Апокалипсис в русской литературе».

И еще одна новация: Крученых ввел понятие «сдвиг» [ «давая новые слова, я приношу новое содержание, где все стало скользить (сдвиг)»]. На основе понятия «сдвиг» Крученых в дальнейшем создал «сдвигологию русского стиха» и стал лидером и главным теоретиком наиболее радикально-авангардистского течения в русской поэзии — заумного. Крученых одной из своих книг предпослал предупреждение: «Читать в здравом уме возбраняю!»

В конечном счете распыление семантического ядра слова на звуко-образы, вся эта заумь была некой лингвистической игрой, которую по сей день разбирают и анализируют отечественные серьезные дяди-литературоведы и слависты из многих стран мира. Они сравнивают заумь Крученых с теоретическими выкладками Маринетти («Технический манифест футуристической литературы»), с его «божественной интуицией», а также со «сверхвосприимчивостью» другого столпа итальянского футуризма — Арденджо Соффици, который заявлял: «Последний шедевр искусства — его саморазрушение». Впрочем, об этих аналогиях Крученых, очевидно, и не догадывался, творя свой «дыр бул щыл».

Свою первую известность Крученых приобрел после выхода в 1912 году книги «Игра в аду», совместной с Хлебниковым поэмы, которая была оригинально оформлена Михаилом Ларионовым и Натальей Гончаровой. Затем вышли сборники «Странная любовь», «Помада», «Взорваль», теоретические изыскания — «Новые пути слова», «Черт и речетворцы», «Тайные пороки академиков» и уже после революции — «Сдвигология русского стиха» (1922), «Фактура слова» и «Апокалипсис в русской литературе» (1923).

В 1914 году Крученых уехал на Кавказ; там вокруг него возник «Синдикат футуристов» и вышла в Тифлисе книга «Лакированное трико» (1919). На Кавказе Крученых ничем не изменил себе. Вот, к примеру, концовка стихотворения «Любовь тифлисского повара»:

Страдаю, как молодой Вэртэр,

язык мой, —

голый дьявол, —

скоро попадет на вэртэл!..

Шен генацвали, шен черимэ,

Мэримэ!

Тут следует вспомнить Осипа Мандельштама, который предлагал «откинуть совершенно несостоятельного и невразумительного Крученых, и вовсе не потому, что он левый и крайний, а потому, что есть же на свете просто ерунда», но при этом Мандельштам отмечал, что «несмотря на это, у Крученых безусловно патетическое и напряженное отношение к поэзии, что делает его интересным, как личность».

Осенью 1921 года Крученых возвращается в Москву и становится деятельным участником группы «ЛЕФ». Пишет уголовный роман в стихах «Разбойник Ванька-Каин и Сонька-маникюрщица» (1925), издает пьесы, книги любовной лирики, воспоминания «15 лет футуризма», «Книги Б. Пастернака за 20 лет» (1933), «Книги Н. Асеева за 20 лет» (1934), работает и дальше. Но 1934 год — последний год, когда его печатают. Дальше — тишина. «Выразителю настроений наиболее разложившихся групп литературной богемы», как написано было в Литературной энциклопедии 1931 года, места в советской литературе не оказалось.

Крученых был абсолютно лоялен к советской власти, но даже это его не спасло. Он был ярко выраженным «формалистом» и в окаменелое сталинское искусство никак не вписывался. И что оставалось делать? Поэт ушел в собирательство, в коллекционирование — книг, рукописей, рисунков, автографов, нот, делал различные тематические альбомы, писал воспоминания…

Из всех чертей

неприрученных

Остался дик один Крученых, —

написал о нем Сергей Городецкий. Сидел Крученых в основном дома, иногда появлялся на людях. Видевшие его вспоминают: одет он был крайне бедно, неприглядно. Допотопно-старомодное потрепанное пальто и неизменно еще допотопнее, потрепанней — предмет, некогда называвшийся портфелем, без ручки, замка и других атрибутов, присущих портфелю.

Жил Крученых в квартире № 51, разумеется, коммунальной, в комнатушке без ремонта и почти без уборки, но среди множества книг. Большое окно было затянуто тканью, чтобы книги не выгорали. Оставлен был лишь маленький квадратик для света. Соседка Юнна Тутова вспоминала: вдоль всей комнаты — полки и стеллажи с книгами. Часть стеллажей покосилась, кое-какие книги попадали на пол. Стеллажи тоже были прикрыты тканью, бумагой и пылью…

31 мая 1966 года в ЦДЛ состоялся вечер, посвященный 80-летию Алексея Крученых, на нем поэт читал свои стихи, но очень тихо и без всякого футуристического вызова. Через два года он скончался в больнице Склифосовского. На его гроб в крематории Донского монастыря Лиля Брик, к тому времени тоже старенькая, положила две крупные пунцовые розы. Девушка «из малинового варенья», как когда-то писал Крученых.

Вот и все. Веселое начало — грустный конец. Но как писал Крученых, «с какой поры мы все сентябрим и сентябрим». И он призывал к столу:

Вот сфабрикованные мной фру-фру,

А кто захочет — есть хрю-хрю,

Брыкающийся окорок!..

…А раньше, чем пройтись по хересам,

Закуски —

Жареный зудак,

Средь моксы корчатся

огромные соленые зудавы

И агарышка с луком!

И для правоверных немцев

Всегда есть —

ДЕР ГИБЕН ГАГАЙ КЛОПС ШМАК

АЙС ВАЙСПЮС, КАПЕРДУФЕН —

БИТТЕ!..

Эти строки из стихотворения Крученых «Весна с двумя угощениями» (1925). И —

Зубайте все!

Без передышки!..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.