Мастер внутренней консумации

Мастер внутренней консумации

Самое худшее, что может произойти с человеком после смерти, — это если его забальзамируют и поместят в пирамиду. Когда я представляю, как египтяне бальзамировали отдельно каждый орган, помещая его в отдельный сосуд, — меня охватывает отвращение. Хочу иметь специальное устройство, чтобы исчезнуть без остатка1.

У мертвого Энди Уорхола день рождения.

Нелепо, наверное, вспоминать о дне рождения мертвеца. Тем не менее так, знаете ли, принято. День рождения трупа — дата, к которой можно приурочить нечто культурное. Повод поднатужиться да помянуть человека, который когда-то был живым, а потом почему-то умер.

В день рождения всякого именитого покойника живые суетятся, "отдают дань памяти". Наиболее продвинутые позиционируются в качестве вдумчиво скорбящих. То есть скорбь (светлая, как "Балтика № 1") имеет место на лицах и как бы даже в сердцах, но взвешенности суждений о предмете не препятствует.

Я живой, я тоже суечусь.

Пан Вархола и пани Вархолова вполне могли бы стать эпизодическими персонажами швейковской эпопеи. Словак пан Вархола служил бы, к примеру, при полевой кухне, а пани Вархолова стала бы писать ему из дома дурацкие любовные письма, цитаты из коих скрасили бы очередную окопную пьянку с участием бравого солдата Швейка. Тумтария бум! Но пан и пани благоразумно ускользнули от столь незавидной участи: эмигрировали в Америку и родили там сына по имени Андрей. Больше ничего выдающегося эта славянская чета, кажется, не совершила.

Но мало никому не показалось.

Крестьянский сын Андрей Вархола, квелый альбинос, американский «лимитчик» из шахтерского городка, "белый кролик", маменькин сынок, двоечник и растяпа, стал (как бы ни с того ни с сего) больше, чем просто "знаменитым художником". Он превратился в платиновый, под стать собственным парикам, символ успеха, которого может добиться представитель этой (не самой востребованной, честно говоря) профессии. Чудесные преломления артистических карьер можно измерять — не в «уорхолах» даже, в «миллиуорхолах», по аналогии с миллиметром, каковой, как известно, составляет одну тысячную часть метра. Причем 50 или там 60 миллиуорхолов в такой системе координат — это уже круто. Это уже, скажем, Комар-Меламид какой-нибудь. И даже возлюбленный интернациональным арт-истеблишментом Кабаков — это примерно 300 миллиуорхолов, не более того. (Вообще, измерять успех русских художников в миллиуорхолах — занятие неблагодарное. Сразу типа за державу обидно, да и плаксивая дурочка надежда порывается отправиться в хозяйственный магазин за бечевой, хоть и вменяется ей в обязанность умирать последней.)

"Слишком длинное предложение для грамматического разбора. Скорее всего, оно трудно для восприятия", — вдруг подсказывает мне непрошеный советчик от «Майкрософт». Пшел вон, дурак, не мешай работать. Это мой внутренний диалог, и предложения будут такой длины, какой захочу… Да, именно. Не «текст», а внутренний диалог. И не просто внутренний диалог, а внутренняя консумация. Понимаешь? Не понимаешь, горе мое, еще и красной волнистой чертой неведомую вербальную зверушку подчеркиваешь… Ну и ладно.

Термин «консумация» известен всем, кто хотя бы раз изучал прейскурант в стрип-баре. «Консумация» — это оплаченный диалог, дорогостоящее человеческое общение с красивым полуобнаженным прямоходящим приматом приятного вам пола. Голое, влажное, восхитительное тело любезно улыбается клиенту, профессионально несет "прекрасную чушь", цинично заказывает самый дорогой коктейль и ускользает прочь по истечении оплаченного срока.

Чем-то в таком роде занимался и наш знаменитый именинник.

Еще в мае мои друзья, организаторы московской "Недели Уорхола", подарили мне два экземпляра "Философии Энди Уорхола", настоящего шедевра консумации. Два разных издания, два разных перевода: в серебряной обложке ("от А к Б и наоборот") и в белой ("от Э к Ъ и обратно"). Они искренне полагали, что я получу удовольствие, сравнивая разные переводы. Думали, я способен угрохать несколько дней жизни на сопоставление чужих словесных конструкций, а в конце этого смутного периода своей биографии вынесу приговор, сообщу дарителям, какой перевод «лучше», а какой, соответственно, «хуже»…

Ага, как же!

Я поступил проще: одну книжку оставил дома, другую положил в портфель. Читал "Философию Энди Уорхола" урывками. Домашний экземпляр — за утренним чаем, да вечерами в шезлонге на балконе, вперемешку с коммерсантовскими еженедельниками ("Власть", «Деньги» — Энди, несомненно, понравилось бы такое сочетание). «Уличный» листал за столиками летних кафе, поджидая запоздавших визави; раскрывал ненадолго то в парикмахерской, то в особо безнадежных автомобильных пробках; использовал для гадания, открывая наобум и тыча перстом наугад. Вот и сейчас, к примеру, захотел получить ответ на вопрос: "А стоит ли мне вообще писать этот текст про Уорхола?" — и прочитал: Сегодня, даже если вы — полный проходимец, с вами будут продолжать считаться. Вы можете писать книги, выступать по телевидению, давать интервью — вы будете большой знаменитостью и никто никогда не посмеет посмотреть на вас сверху вниз оттого, что вы проходимец.

(По-моему, исчерпывающий ответ.)

Итак, я разрешил себе не сравнивать переводы. "От А к Б", "от Э к Ъ" если уж Энди, этот гений консумации, с самого начала разъяснил: Ъ — это некто, а я — никто. Не все ли равно в таком случае, каким образом обозначать столь чудовищные категории, вмещающие весь познаваемый мир, да и пару изрядных лоскутов непознаваемого, пожалуй…

И что за дело мне до мастерства (или неумения) переводчиков, когда под обеими обложками, белой и серебряной, обнаруживается родная до взвизга душа, эксцентричный поп-мудрец, вечный ребенок, чудом преуспевший в мире взрослых, охотно согласившихся плясать под его, Эндину, дудку. Комнаты забиты конфетами, бутерброды с джемом вместо завтрака, обеда и ужина, вишня в шоколаде застряла между пальцев ног — любой ребенок знает, на что следует тратить деньги, полученные от взрослых. На них следует купить себе вседозволенность, чтобы ни одна предательская частица не втиснулась между божественно простыми глаголами «хочу» и «могу». На свете счастья нет, но есть покой и воля, магнитофон и мазь от угрей, шоколадки «Херши» и телевизор, клаустрофобия и экстравагантность — множество интересных вещей, которые способствуют интенсификации внутреннего диалога и превращению его во внутреннюю же консумацию.

Мастера консумации, чьи внутренние диалоги становятся достоянием общественности и щедро оплачиваются, рождались и до Уорхола, и после; Энди и его "жене"-магнитофону просто удалось оптимизировать сей трудоемкий процесс. То, что находится под обложкой (белой ли, серебряной ли), вряд ли является «текстом». Более всего это похоже на прекрасные забальзамированные останки автора. Каждый орган покоится в отдельном сосуде-главе; сосуды любовно размещены в саркофаге. Увы, самому Уорхолу такое сравнение вряд ли понравилось бы; египетский способ захоронения мертвых тел вызывал у него отвращение.

Но так уж получилось.

2001 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.