Распад

Распад

В Александринском театре (Санкт-Петербург) состоялась премьера спектакля «Гамлет». Версия художественного руководителя театра Валерия Фокина длится полтора часа и ярко свидетельствует о прогрессирующем распаде драматического искусства в стенах старейшего театра России.

В уважительный диалог с Шекспиром режиссер вступать не стал – Шекспир в наше время вообще лицо подозрительное и нереальное. На авторство его пьес претендует тьма народу во главе с королевой Елизаветой. Так с какой стати писать имя проходимца на афише? Поэтому автор «драматургической адаптации» В. Леванов сделал корявый микст из нескольких переводов, причем не возвышенными белыми стихами, а прозой. С использованием современной лексики – «депрессия», «сексапильный» и т. д.

Все монологи Гамлета выброшены, сцены предельно сокращены, остался только слабо различимый сюжет, да и тот подвергнут «адаптации»: призрак отца вовсе не является Гамлету. Психованного юношу (Д. Лысенков), валяющегося в алкогольной коме, с неизвестной целью разыгрывают придворные, шепча ему в уши «загробным голосом». А Офелия (Я. Лакоба), увидев труп Полония (старательно выполненный в мастерских Александринки муляж актера Виктора Смирнова в натуральную величину!), не играет сцену безумия, а тихо сваливается в яму на авансцене. Бессмысленное действие мчится в бодром темпе, причем множество сцен происходит вообще вне глаз зрителя, на арене, скрытой обнаженными конструкциями громадных трибун. Там несчастные актеры, у которых начисто отобрали роли, что-то кричат и лепечут.

Что это и зачем это?

А это буквальное перенесение на сцену принципов «актуального искусства». Ведь сегодня можно взять кучку дерьма, или репродукцию Джоконды с подрисованными рогами, или бутылку кока-колы, или три палочки, или вообще пустой холст, написать «Сакральный космос. Отчаяние № 6». И всё! Состоялся факт «актуального искусства». Смело идите на выставки, на аукционы, в музеи. Именуйте себя «актуальным художником». Пилите бюджеты и читайте глубокомысленную «критику».

Новый «Гамлет» и есть произведение «актуального театрального искусства», то есть его полный и глубокий распад. Отобрав у зрителя Шекспира, Фокин не намерен хоть что-то дать ему взамен. Кроме двух охранниц с немецкими овчарками, которые фигурируют в начале и конце спектакля, более никаких режиссерских фантазий не предъявлено. Кроткие дрессированные собачки, осторожно маневрируя по громоздкой конструкции художника А. Боровского, видимо, должны создать образ полицейского государства, «Дании-тюрьмы». В остальное время актеры просто топочут вверх-вниз по большой черной лестнице, установленной в центре сцены, и плюют друг в друга скверным варевом «драматургической адаптации».

Режиссеру не нужен текст Шекспира, не нужны актеры, а что нужно-то?

Да ничего. Кроме лично осуществляемого процесса распада искусства, ему не нужно ничего. Именно в распаде он находит странное, неведомое мне счастье. Когда его Гамлет, надев на руку череп, с отвращением произносит несколько строк монолога «Быть или не быть», а потом спрашивает зрителя – ну что, вам хватит? – это, видимо, и наполняет режиссера радостью. Вот вы, рутинеры, всё крутите опостылевшую шарманку про датского принца, а я всё это свободно могу отправить на помойку!

Новая, страшная, черная свобода кружит смельчаку голову. Боюсь, он всерьез думает, что его короткий скучный бред – новое слово в искусстве. Говорят, так режиссер самовыражается. Но сказать хоть что-нибудь о самом Фокине по этому спектаклю невозможно! Что любит и ненавидит этот загадочный человек, каковы его мировоззрение, его убеждения и пристрастия – тайна.

Да, суровый рок распростер свои крыла над императорской сценой… Я хожу туда с конца 70-х годов и могу под присягой заявить: как тогда это был мертвый дом, так и сейчас мертвый дом. В советское время там шла неземная чушь про колхозы и заводы, а нынче вот «адаптированный» Гамлет.

У современного МХТ есть по крайней мере «медийные лица» в труппе и несколько действительно выдающихся актеров. У Малого – кое-какие сбереженные традиции, замечательная культура речи и уважение к автору. У Александринки нет ничего, кроме энергичного руководителя, давно утратившего способность к режиссерскому творчеству. Но театр тем не менее молотит премьеру за премьерой – в планах стоит и «Бесприданница», и «Укрощение строптивой», и еще десятки громких названий. Актуальная мельница готова перемолотить все на свете!

Вот еще странность какая. Почему-то Валерия Фокина любят некоторые критики из числа так называемой либеральной интеллигенции. Растоптав Никиту Михалкова за выдающийся фильм, они превозносят Фокина за пустые бессмысленные поделки, вычитывая в них какие-то смыслы. Мрачность его унылых спектаклей, лишенных и тени юмора, они, наверное, принимают за некую оппозиционность нынешнему государству.

Это уж чистый мираж. С какой стати Фокину, члену Президентского совета по культуре и искусству, оппонировать государству? Именно абсолютное безразличие современного государства к ценностям культуры и привело к тому, что в центре Петербурга на казенный счет в роскошно реставрированном здании, наполненном капельдинерами в белых перчатках, распадается драматическое искусство.

Сегодня, чтобы посмотреть настоящий театр, не надо идти в красивые здания с колоннами, похожие на тортик. Надо искать подвалы, углы, закоулки, малые сцены, студии, надо бежать смотреть спектакли выпускников театральных школ, пока они не превратились в чучела актеров.

А потому мне как зрителю хотелось бы расстаться с Александринским театром вечным расставанием. Распадайтесь без меня. А я пойду посмотрю выпускной курс Санкт-Петербургской театральной академии – там, говорят, почти полный текст первой части «Идиота» Достоевского играют, Шекспира играют, и публика валом валит.

Есть еще люди, которым Шекспир с Достоевским не мешают.

Вот я и пойду к своим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.