Попки времен застоя

Попки времен застоя

Анатолий Тосс. Магнолия. 12 дней: Роман. М.: Издательский дом «Компания Элиот»

Помнится, в свое время телереклама усиленно предлагала выгодную покупку — шампунь и бальзам-ополаскиватель в одном флаконе и за те же деньги. Автор романа «Магнолия. 12 дней» завлекает публику примерно тем же проверенным способом. В его новой книге не один главный герой, а сразу два — один молодой, другой зрелый.

Первый из двух, бедный студент и начинающий писатель Толик Тосс живет в брежневской Москве, прыгает из постели бывшей гимнастки Тани в объятия сексапильной кандидатши медицинских наук Милы и по-настоящему озабочен единственной проблемой: «Можно ли спать с двумя женщинами подряд и при этом сохранить душу незапятнанной?»

Второй герой, чья сюжетная линия для наглядности выделена в книге курсивом, живет в современной Америке, в уютном доме на берегу Атлантического океана. Анатолий — уже состоявшийся писатель. У него — «известность, зашкаливающие тиражи, деньги». Его главное занятие — сидеть за компьютером и «записывать переполняющие голову мысли». Он старательно заносит в реестр грешные откровения юного Толика (например, о «неестественном сочетании упругости и податливости, которым только и может обладать женская грудь») и кокетливо вопрошает: «Не слишком ли много исповедальности?»

Хотя автор книги покинул Россию уже четверть века назад, он не забывает об исторической родине. Аннотация к «Магнолии» обещает нам «по-настоящему реалистический, по-настоящему «российский» роман», и этот самый реализм достигается путем пристального наблюдения за выбранным объектом: «Как энтомолог разглядывает через увеличительное стекло не изученное доселе насекомое, так и я пытаюсь в своих книгах рассмотреть жизнь, тоже через лупу».

Жизнь бестолково жужжит, стрекочет, сучит лапками, пытаясь вырваться, но энтомолог-исследователь неумолим. Раз уж он настроился «описать юность, ее дерзания, ошибки, приобретения, описать полно, противоречиво, со всеми приметами времени», то уж будьте уверены — с дороги не свернет. Впрочем, романный Толик наделен чудесным даром предвидения или сумел сгонять на машине времени в наши дни и набраться впечатлений: хотя его юность приходится на эпоху глубокого застоя начала 80-х, Толик легко и между делом упоминает «Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана, sci-fi фильмы про инопланетных пришельцев и «футуристических безмолвных зомби», мимоходом говорит о «гламуре», употребляет слово «пропиаренный» и вообще выражается, как тинейджер XXI столетия («ты на меня зря наехала», «ты попал» и пр.).

Первые страниц четыреста в романе вообще нет никакой динамики, зато на последней сотне страниц события так резво пускаются вскачь («время пуляет минутами, словно плотной автоматной очередью»), что сюжет о разоблачении преподавателя-антисемита выглядит наспех вставленный эпизодом — как если бы писатель вдруг сообразил, что его герой какой-никакой, но студент и что за пределами двух постелей в Москве тоже еще что-то происходит.

Пусть читателя не удивляет, если ему попадутся выражения типа: «находчиво нашелся наш водитель» или «забылся в счастливом забвении». Пусть читатель не запнется о «порыв пьянящего запаха» где-нибудь «в промасленной тишине». Так надо. Излагая свое творческое кредо, автор пишет: «Моя задача, как писателя, создать именно такую стилистику, которая, не удержавшись на страницах книги, выплескивается, заполняет все пределы, уводит читателя, внедряется в него, переводит процесс чтения с уровня логического восприятия действия на уровень ощущений». Вероятно, именно для полноты читательских ощущений в книге возникают то «выпуклый ветер», то «выпуклое кокетство», да и «уязвимость человеческого духа» тоже, оказывается, может быть «выпуклой». Понятно, что лишь «дополненное глазами, лицо приобрело законченную цельность». Без глаз, конечно, кое-чего бы в лице не хватало…

Даже если не знать о существовании в природе писателя А. Тосса, его можно вычислить. В жестко структурированном — и оттого весьма предсказуемом — издательском мире порядок раскрученных литературных персоналий похож на периодическую систему Д. И. Менделеева. Даже неспециалисту ясно, что место между элементами Ro (Олег Рой) и Top (Эдуард Тополь) не может оставаться вакантным: на полпути от пафоснослезливого феминизма мужской выделки к столь же утрированному новорусскому мачизму made in USA должно произрастать нечто промежуточное, спроектированное для несколько читательских аудиторий сразу. И действительно, один из критиков еще несколько лет назад поспешил объявить, что-де «Анатолий Тосс увлекает и скучающую домохозяйку, и высоколобого книжника-интеллектуала, и капризную студентку».

Что ж, в новом романе писателя всем сестрам досталось по серьгам. Интеллектуала-гетеросексуала соблазнили «аппетитной, беззастенчиво выставленной напоказ попкой», которая «привлекала внимание объемной округлостью», «шевелилась и перекатывалась половинками». Домохозяйку развлекли рассуждениями о том, что «каждый вздох — есть сублимированная, кристаллизированная, химически чистая искренность» и «истинное совершенствование неотделимо от мазохизма». Ну а студентке объяснили, что крылатое выражение «писатель — инженер человеческих душ» придумал Чехов. И поскольку высоколобый книжник был занят созерцанием похожей на «неведомого зверька» женской попки, никто не поправил автора: мол, вовсе не Антон Чехов это придумал, а Юрий Олеша, а крылатым сделал Иосиф Сталин.

Хотя, конечно, из уютного домика на атлантическом берегу разница между Антоном Павловичем, Юрием Карловичем и Иосифом Виссарионовичем не очень-то видна.