Включаем свет!

Включаем свет!

Помните тайну: кто Лопахин – хищный зверь или нежная душа? Когда Петя прав и когда ошибается? Либо прав сперва, когда говорит «зверь». А потом Лопахин его обманул, прикинулся нежной душой. Либо…

Взгляд Пети может быть ошибочен. Взгляд Чехова – с гарантией верный. Следовательно, Петя прав, когда совпадает с Чеховым.

Если Чехов считает Лопахина хищником, то Петя прав сперва. Если ж допустить, что Чехов считает купца «нежной душой»…

Вот Лопахин приперся – купил вишневый сад, обмыл и (выпивший) додумался куражиться перед хозяйкой. Бывшей хозяйкой.

РАНЕВСКАЯ. Кто купил?

ЛОПАХИН. Я купил!.. Пришли мы на торги, там уже Дериганов (богач. – А.М.). У Леонида Андреича (у Гаева. —А.М.) было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти… Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной. Вишневый сад теперь мой! Мой! Если бы мой отец и дед встали из гробов и посмотрели, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекраснее которого ничего нет на свете!

Дальше он будет требовать музыки, грозить топором, безобразно орать: «За все могу заплатить!» – и за этим пьяным купеческим торжеством никто не заметит, что он им сказал.

Он купил имение на аукционе и «сверх долга надавал девяносто тысяч». Долг заберет себе банк, где имение было заложено. Все, что сверх долга, – получат владельцы. Он подарил им девяносто тысяч. (За полторы тысячи можно купить сорок гектаров с домом и прудом.)

Они, подавленные горем, не услышали.

Петя – услышал. И понял. И внутренне ахнул.

Xищник уж точно нашел бы способ не переплачивать. Дал бы в долг под проценты и забрал бы потом имение за неуплату.

Он искренне хотел им помочь. Три месяца повторял: «Радуйтесь, выход есть! – нарежьте сад на участки, отдайте под дачи…» И денег куча, и постоянный доход. Нет, они не смогли. И тогда он помог им против их воли.

ФИРС. Способ тогда знали.

РАНЕВСКАЯ. Где ж теперь этот способ?

ФИРС. Забыли. Никто не помнит.

Забыли, что есть доброта, деликатность… Лопахин не может сунуть денег Раневской. Он дает иначе. Если б не он, богач Дериганов купил бы задешево.

Играют кулака: вот, мол, алчность победила в нем человека. Нет, человек непобедим.

ЛОПАХИН. Я купил! Сверх долга надавал девяносто тысяч!

Не удержался, похвастался; и ждал, что они обрадуются. Ждал всеобщего восторга. В спектаклях это место, эта реплика выглядит репликой дурака. Люди все потеряли и почему-то должны кричать «ура».

Но если бы зрителю стало ясно, что на этих нищих («людям есть нечего») свалилось богатство (больше трех миллионов долларов по-нынешнему), – тогда понятно, чему они должны радоваться.

Но они молчат. Сказать «спасибо» за девяносто тысяч – мало. Чем платить? Натурой? Восклицать, что будут вечно обязаны? Да ему в тягость, если они будут считать себя обязанными.

Сад им дороже денег. Старая жизнь дороже денег. Они теперь богаты, но – не рады.

Нет, спасиба он от них не дождется.

РАНЕВСКАЯ. Я в Париж, буду жить там на те пятнадцать тысяч, что прислала бабушка.

То есть не на лопахинские. То есть не буду содержать одного любовника на деньги другого.

Если про девяносто тысяч не услышать, если не понять, кому они достанутся, тогда, выходит, Раневская оставляет своих близких нищенствовать. Это уж какая-то сверхстерва, а не просто эгоистка.

Нет, у них остается девяносто тысяч, и ей будет куда вернуться. И жить можно, и Аню в университет (в Лозанну), и Варе на приданое, и Гаеву на бильярд.

Они Лопахину даже спасибо не сказали. Усадьба – всё, деньги – ничто. Только Петя пробормотал комплимент нежной душе. Да и что они могли сказать? «Спасибо, что подарили девяносто тысяч»? Неловко. И они не сказали.

И режиссеры не услышали.

Что он предлагает дачи, а Раневская и Гаев «не понимают» – это прямо написано. А что Лопахин подарил капитал – не написано. Режиссеры в этом месте оказались так же глухи, как Гаев и Раневская.

Даже Эфрос этого не заметил, никто не заметил. Деньги были не важны для советского человека, советского режиссера. А немцам, французам этого не понять. Если и заметят – не поверят; решат, что плохой перевод.

ЧЕXОВ – О.Л.КНИППЕР-ЧЕXОВОЙ 24 октября 1903. Ялта

Дусик мой, лошадка, для чего переводить мою пьесу на французский язык? Ведь это дико, французы ничего не поймут из Ермолая, из продажи имения, и только будут скучать.

А у нас сейчас все прежнее – долги, торги, проценты, векселя – ожило.

Выселение за долги – теперь это опять понятно. И передел собственности – это теперь живая жизнь, главная тема, национальная идея.