Советские выставки в Варшаве

Советские выставки в Варшаве

В комнатах IРSа[261] расставлены витрины-столы, сделанные в форме больших пентаграмм. Одна из таких витрин сзади меня. Я сижу за круглым столом с книгами, журналами и альбомами, которые разрешается посетителям выставки рассматривать. Рядом со мною дама беспомощно вертит в руках альбом каких-то фантастических железных конструкций. Наконец решается меня спросить (видя, что я читаю), что это такое. Кое-как перевожу. Слыша мою ломаную «польщину», понимает - русский. Но кто? Это первый обычный для иностранца вопрос. Я к нему привык. Я - «белый», эмигрант. Соседка моя в стороне от этих вопросов. Она встречалась и с врагами большевиков, и с людьми, восторгающимися устарелым восторгом перед гигантским размахом советского строительства. Но что же я здесь делаю, если я враг?.. «Значит, вы признаете, что там есть что-то хорошее?» - Нет, признаю, что вопреки всему дурному талантливый писатель, талантливый художник не могут не творить, но, когда я останавливаюсь над этими проблесками полузадушенного творчества, я думаю: что могли бы создать эти люди, если бы их перенести в иную, свободную жизнь! И потом, всё это идет как-то мимо культуры. Роскошное издание с гравюрами с ручного станка - из рук художника, но чего? - «стихотворений» Горького[262], Римских Элегий Гёте в дурном переводе и с соответствующим предисловием, в котором объяснено с точки зрения марксизма, почему Гёте ездил в Италию[263]. К тому же я сомневаюсь, чтобы роскошь эта была нужна тем, кому она там доступна. Зато рядом безвкуснейшие издания на дрянной газетной бумаге, вполне гармонизирующие со стилем плакатов, которыми увешаны стены IРSа. Вот это и есть то, что для советских масс заменяет книгу и живопись и что невольно просочилось в парадные залы заграничной выставки. Моя соседка сама видит - плакаты эти безвкусны и бездарны. Бледные, беспомощные - напоминают о первых робких шагах литографского дела. А содержание более чем странно. Возможен ли, например, такой плакат в какой бы то ни было иной стране: - изображены школьники с глобусом и книгами: надпись гласит: «Дадим советской школе хорошую учебную программу и методологически подкованного (?!), высоко квалифицированного учителя». Не говоря уже о языке надписи, к кому это обращено? К школьникам? К комиссариату народного просвещения? Совершенно непонятно.

На плакате - сельскохозяйственные машины, возле них рабочие с засученными рукавами. Надпись: - «Своевременным ремонтом уборочных машин и инвентаря обеспечим успешную уборку социалистического урожая». Да ведь это всё равно что призывать к «своевременной кормежке лошадей»!

Сверху большими буквами: «Твой брак?» Рисунок: лопнувший по швам новый ботинок, сюртук с оторванным рукавом, материя, разлезающаяся по ниткам, - их показывают с негодованием советские потребители. Внизу: - «Социалистическая промышленность терпит из-за брака миллионные убытки. Боритесь с браком».

Рядом, точно насмешка, во всей своей невинности красуется: «Культурно жить - производительно работать...»

–––––––

Первое, что бросается вам в глаза, - улыбающиеся на все лады, смеющиеся, показывающие зубы всех величин, всех возрастов и всех рас - лица. Улыбается крестьянин, натачивая косу, смеется деревенская девка-пололка, улыбаются рабочие, матросы, авиаторы, комсомольцы, дети, красноармейцы, улыбается Ворошилов, улыбается гармонист, окруженный хороводом гирльс на советский лад. Фоном этих улыбок - декорации фабрик, городов, машин. Иногда наоборот: фоном фабрики - улыбка. Фотомонтаж: на первом плане рабочий льет раскаленную массу из огромного котла - за ним часть гигантского женского лица, показывающего в широкой улыбке зубы. Другой (достойный этого) апофеоз: - улыбающаяся девушка в крестьянском костюме держит под уздцы лошадь, на которой сидит смеющийся молодой красноармеец (картинка, достойная витрины захолустного фотографа). А вот советская санатория, советский пляж, бега, маневры, первомайский парад... Это бесконечное позирование, этот балет на фоне фабричных панорам невыносимо приторен.

Задние комнаты выставки менее праздничны. Углубляясь в них, погружаешься в нарастающее тревожное чувство...

Снятая снизу на фоне облаков гигантская, расставившая ноги в сползающих брюках с поднятыми кулаками тень (силуэт) Ленина на трибуне. Фигура, источающая на мир безумие прямолинейного, схематически разграфленного ума.

Силуэты машин. Морщинистые, небритые (фотографии не ретушированы, так что каждая пора кожи, каждый прыщик виден, как в лупу), скуластые, насупленные, обнажающие в страшной улыбке десна - лица. И два женских портрета - так встают от тифа, так выглядят в последние дни чахоточные. Телесная оболочка изнуренная, истонченные безумием, тяжко нависнувшим над страною.

– Видения безумного мира, превращенного в фантастическую схему.

А рядом: горные хребты, пустыни, арктические белые пространства, степи, азиатские города с минаретами мечетей, кипарисовые рощи... И кажется непонятным, что вся эта дикая свободная природа до сих пор не растворила в себе кривляющуюся темную тень безумца на трибуне - этот гротеск, заслоняющий вечную глубину и красоту человеческого лика и лика Господнего мира...

Меч. Еженедельник, 1934, №?11-12, 22 июля, стр.30-31. Подп.: Е. Н-г.