О пользе и вреде литературных юбилеев

О пользе и вреде литературных юбилеев

На самом деле оговорка почти гоголевская – назвать Чехова поэтом, да еще украинским, как это сделал Янукович в разгар политических схваток.

Какой юбилей – таковы и идеи, и заложенные под них программы. Премия «Нос» заявлена в год гоголевского двухсотлетия, а вручается в день чеховского стопятидесятилетия. Вряд ли кто озаботится Гоголем в течение ближайших десяти, по крайней мере, лет. Гоголевская истерика (памятники и музеи) закончилась тем, что намедни вышел из печати только третий том академического собрания. Напомню, что всего их должно быть двадцать три.

Фестиваль (театральный), кинопоказы (по ящику), «смелянский» тв-проект, тривиальные газетные тексты, вкрапления в новостные программы. А где новые книги – исследования, монографии, биография, наконец? И получается, что, с одной стороны, утюг включи – Чехов из него выскочит, а с другой – главным чеховским ньюсмейкером стал Дональд Рейфилд с «Жизнью Чехова», вышедшей несколько лет тому назад и получившей весьма противоречивую, скажем мягко, оценку.

Почему так? Потому что сами ничего не успели, а у Рейфилда приятный британский акцент.

10 февраля еще и юбилей Пастернака —120 лет со дня рождения. Впереди – юбилеи Блока, Бунина, Бродского, столетие со дня кончины Льва Толстого. Как-то даже странно, что при таком нашем литературном капитале – минимум приготовлений. Опять-таки – дело в ментальности. Вместо того чтобы спохватываться, надо готовиться. У православных перед Рождеством – рождественский пост. А у западных христиан весь декабрь (и даже с ноября) – ожидание и предвкушение праздника; более того – праздник идет по нарастающей.

Вместо того чтобы мертвецки упиться Чеховым за юбилейную неделю, неплохо было бы начать заранее – не только с подготовленного, но и с заранее реализованного. Новая премия – теперь уже не «Нос», а «Чеховский дар» – вручаться будет тогда, когда о чеховском юбилее, боюсь, уже позабудут (неактуально), перейдут – с датским энтузиазмом – к другому юбиляру.

Какая от юбилеев может быть польза для современной словесности? Очень даже большая. В смысле сверки (или даже выработки утраченных) критериев при разговоре о современной словесности. При ее экспертной оценке.

А получается – пока – так: юбилейные торжества отдельно, филология отдельно, современная критика отдельно. Знание и понимание художественных стратегий прошлого совершенно не гарантируют уважаемому филологу представления об уровне, о качестве и месте текстов, рождающихся сегодня. Занятия поэтикой Мандельштама и биографией Пушкина не гарантируют прекрасного во всех отношениях литературоведа от натяжек в современных оценках литературного настоящего. Ирина Сурат после Пушкина и Мандельштама пишет о поэте Дмитрии Быкове с запальчивой полемичностью, впрочем, мало объяснимой и мало что объясняющей («Летающий слон» – «Октябрь», 2010, № 1).

«От одного знатока поэзии я услышала недавно: Быков вообще не поэт. Но кто ж тогда поэт, прости Господи, и что тогда поэзия?»

Тоже тезис, прости Господи. А еще эпитеты: «невероятные» (интонации и ритмы), «колоссальная» (энергия), «сильные и подлинные» (переживания), «чем длинней, тем лучше» (пишет), «ликующий полет за пределы здешнего бытия», «стихи настолько совершенны…что читатель остается с музыкой в душе». В поддержку своей «теодицеи» (прости Господи) мандельштамовед и пушкинист инкрустирует в свою длинную статью длинные цитаты из работ С. С. Аверинцева и М. Л. Гаспарова; нет-нет, не о Быкове они, – но ведь статью о нем украшают, да еще как; простодушный читатель ведь подумает – а вдруг… Защищает своего героя Ирина Сурат от Ирины Роднянской и от Александра Пушкина. В смысле – «поэзия, прости Господи, должна быть глуповата», а Быков «мыслит стихами». (Быков лучше, чем Баратынский: тот просто «мыслит»).

С таких высот вернуться к Мандельштаму эпитетов не хватит. Я не к тому, что литературоведу писать о современности не стоит, – напротив, полагаю, что у филолога ценностная шкала должна бы оставаться незыблемой. И уж чему-чему должны бы способствовать юбилеи и некрологи, так восстановлению этих, постоянно утрачиваемых в суете литжизни, критериев. А то теперь все великие, в крайнем случае – замечательные; что же делать будем, где брать эпитеты, если действительно появится великий?

Умение навязать себя эпохе – своего рода дар, нуждающийся в анализе. Но талант и гений есть вещи объективные и в эпитетах не нуждающиеся. Талант, тем более гений дают пищу для бесконечных интерпретаций как эстетически полноценный материал. Филология здесь сама по себе награда – ей эпитеты не нужны. Но тогда она должна все-таки оставаться филологией, а не превращаться в тост.

Если уж очень хочется превознести, – полезны оговорки типа «мне кажется», «думаю, что», «может быть».

Впрочем, без оговорок вполне обходится герой «теодицеи» Ирины Сурат в своей авторской ипостаси – например, в эссе о юбиляре («Два Чехова» – «Дружба народов», 2010, № 1). (Нет такой даты и такого юбилея, по поводу которых наш герой-автор не высказывался.) Здесь будут свои авторитеты – но если Сурат потребовались по крайней мере Гаспаров и Аверинцев, то у Быкова в каждом литкрит. эссе непременно возникнет Е. Иваницкая. Ну допустим, – если бы рядом с парадоксальной и прозорливой Иваницкой Лев Толстой не проходил как недоумок, которому недоступны чеховские высоты, потому что «слишком много заслонялось собственной личностью». Ага. Вот к каким печальным последствиям приводит привычка широко мыслить по каждому поводу.

Вернусь к юбилеям и экспертизе. Представим, что в ювелирном магазине тамошний эксперт не отличит настоящий бриллиант от стразов «Сваровски». А если действующий на Сотбис профессионал оценит картину так: знаете ли, Ван Гог – Ван Гогом, но у него личность многое заслоняет. Как будет в дальнейшем обстоять дело с репутацией такого эксперта?