«Россия для нас необитаема», или О пользе авторитаризма в литературе

«Россия для нас необитаема», или О пользе авторитаризма в литературе

Существуют две противоположные стратегии поведения в литературе: можно вызвать обвал недовольства, раздражения и симпатий (все – одновременно), демонстрируя серию радикально негативных акций (Э. Лимонов здесь истинный победитель), а можно в подобающей тишине создать художественный мир, востребованный – по звуку, по стилю, по атмосфере – или невостребованный окружающими (публикой – слишком сильное слово для непубличного человека). Да, непубличный – отличная и отличающая черта поведения.

Если литература «умерла», автор «умер», критика сдохла, то что же сказать о филологии – любви к слову, как объясняют на первой парадной лекции поступившим на факультет филологам? Само слово – в кризисе, в поисках идентичности, чуть ли не в отмене, замене – «картинкой», изображением. Любовь к слову – вещь невыгодная, чаще всего словом пользуются, но безо всякой любви к нему (в том числе, как это ни парадоксально, и сами филологи). А что уж до сегодня… Процитирую письмо Баратынского Киреевскому (1832 года): «Виланд, кажется, говорил, что ежели б он жил на необитаемом острове, он с таким же тщанием отделывал бы свои стихи, как в кругу любителей литературы. Надобно нам доказать, что он говорил от сердца. Россия для нас необитаема, и наш бескорыстный труд докажет высокую моральность мышления».

Думали, нищие мы, нету у нас ничего. А как стали терять – поняли, как много талантливого было рядом. При нас, при нас – только что. После ухода Сергея Сергеевича Аверинцева и Александра Павловича Чудакова ясно, что уходят уникальные человеческие экземпляры, о которых вспоминать будут после нас.

Но, слава богу, кто-то еще и остается. И этот «кто-то» для меня – Сергей Бочаров, которому вручена «Новая пушкинская премия». Дело даже не в филологических заслугах Бочарова, хотя и они весомы, – за информацией отсылаю читателей к тому, выпущенному к 75-летию Сергея Георгиевича, где собраны интеллектуальные и художественные приношения юбиляру действующих лиц современной отечественной словесности, что бывает крайне редко: у нас в России почему-то филология отделена от литературы, как религия от государства (впрочем, и в одном, и в другом случае, как мы наблюдаем, стенки проницаемы). Приношения «скромному» кандидату наук – впрочем, и Михаил Михайлович Бахтин докторской степени, как известно, удостоен не был. Слово «скромный», как и мои кавычки, впрочем, нуждаются в некотором объяснении. В статье о Баратынском, написанной в 1976-м (вторая редакция – 1983-й), Бочаров сам берет это определение в кавычки: «Говоря о „скромном“ лице поэзии Баратынского…» и т. д. Книга Сергея Бочарова «О художественных мирах» вышла в 1985-м обыкновенным для того времени тиражом – 25 000 экземпляров; тщательность отделки каждой статьи щегольская, но все это ничего не значило бы без точности наблюдений и глубины мысли. Причем у мысли Бочарова есть одна особенность: она словно бы кружит над своим предметом, цепляясь за что-то почти незаметное не вооруженному филологией глазу, и вдруг камнем, коршуном падает на цель; потом опять отрывается и притормаживает.

В сюжете жизни их было сначала четверо – Вадим Кожинов, Петр Палиевский, Георгий Гачев и Сергей Бочаров, молодые сотрудники ИМЛИ, соавторы по выпускаемой тогда Институтом «Теории литературы». От начала 60-х и до сего дня Сергей Бочаров, пожалуй, остался самой таинственной, загадочной, но и безусловно авторитетной для аудитории фигурой. Появлялись новые гении – и исчезали так же вдруг; менялась историческая, политическая, общественная, литературная ситуация, а Сергей Бочаров занимался своим, совсем не доходным, не ярким, не шустрым делом. (Впрочем, я написала «не ярким», но тут же засомневалась: как для кого.) Мало писал и мало печатался, но оставался неизменно равен самому себе – и своей непреходящей свежести восприятия и интерпретации русской словесности. Дар его был и остается нерастрачен – в этом, может быть, дело.

А в это же самое время протекания жизни совсем с другой стороны воздвигался «Пушкинский дом» Андрея (тоже Георгиевича) Битова, между прочим, аспиранта того самого Института мировой литературы, где Сергей (Георгиевич) Бочаров служил (и продолжает служить, теперь уже старшим, а может быть, и ведущим – так теперь в табели о рангах?) научным сотрудником. И если внимательно (пере)читать «Пушкинский дом», то след, оттиск, импринт всей четверки, включая Бочарова, их присутствия там очевиден. В дальнейшем развитии, сюжете жизнетворчества Битова тяга его к Пушкину с годами усиливается и даже приумножается – и тем отчетливее должна становиться разница между художественным пушкинодилетантизмом Битова и головокружительным ультрапрофессионализмом Бочарова.

Последние – почти два – десятилетия Битов в каких только жюри не поучаствовал: он является постоянным членом жюри премии «Триумф»; много лет подряд он входил в состав жюри Пушкинской (Тепферовской) премии; он был председателем жюри премии Ивана Петровича Белкина… И прочая, прочая, прочая. Свои наблюдения, кстати, он изложил в «Записках жюриста» (см. «Октябрь», 2005, № 6). И многое из желаемого осуществил – по крайней мере, многие «близкие» его оригинальному взгляду на действительность и просто друзья по литературе и ее испытаниям им не были забыты. Но вот я как координатор премии Белкина наблюдала его «в деле» (то есть в заседаниях жюри) и поняла, вернее, воочию увидела его еле-терпимость (в жюри!) к другому мнению. Это было просто самое настоящее психологическое сражение – председателя жюри и «рогом уперевшихся» его членов; в результате битовский претендент не прошел, а победил В. Отрошенко, которого Битов совсем не хотел: кстати, лукавая его аргументация точь-в-точь повторилась в аргументации Василия Аксенова (как председателя букеровского жюри этого года) против романа Михаила Шишкина «Венерин волос»: «Отрошенко, если рассматривать его книгу целиком, а она так и задумана, заслуживает гораздо большей, нежели белкинская, премии – превосходство его очевидно». (NB! Вот она, родовая примета поколения: лукавство аргументации.)

Ну, в общем, так или иначе, но демократизм работы последнего (по времени участия Битова) жюри, видимо, произвел на него сильно отрицательное впечатление. И что же? Битов поступил совершенно замечательно: сам придумал реинкарнацию Пушкинской премии, сам продумал все, вплоть до даты вручения (день окончания работы над «Медным всадником»), сам нашел спонсора и сам – единственный – теперь определяет лауреата. Демократия ни в стране, ни в литературе не работает. В случае Битова – Бочарова сработал авторитарный режим. К общему литературному успеху.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.