НЕВЕСОМАЯ КАТЕГОРИЯ КАЧЕСТВА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НЕВЕСОМАЯ КАТЕГОРИЯ КАЧЕСТВА

У Леонида Юзефовича в романе «Князь ветра» есть один удивительный эпизод, когда герой приобретает на рынке курицу, чрезвычайно искусно сделанную умелыми китайцами из б/у куриных костей. От настоящей ее не отличишь… Что-то подобное мастерится и в нашей литературе.

Стоит ли говорить, что сейчас читателя накрыл цунамический вал всевозможных книг. И чем больше становится это количество, тем актуальнее вопросы качества. И это на самом деле серьезная проблема. Качество художественного произведения сложно взвесить на безмене, невозможно вывести его формулу. Что делать? Оставаться просто санитаром леса и следовать инстинкту, пока шкура не полиняла, да зубы не источились, или обзавестись каким-нибудь модным теоретическим инструментарием и вовсю его пропагандировать, оттачивая на примерах?

Литературоведение как наука не даст ответы на все вопросы. Там есть неплохое ухищрение, в принципе любой текст для литературоведа является фактом литературы. От разговоров о художественном уровне всегда есть возможность уйти, попросту вписав его в историко-литературный контекст. После чего можно бесконечно специализироваться, анализируя его образную систему, проводить параллели с другими текстами, выстраивать надтекстовые уровни, выискивать всевозможные аллюзии и так далее.

Все больше приходишь к выводу, что в разговоре об искусстве, особенно становящемся на наших глазах, верить никому нельзя. Критики безмерно субъективны, литературоведы — близоруки.

Любые экспертные точки зрения себя дезавуировали. Доверяться, к примеру, вкусу (или какой-то другой мотивации) Немзера или Данилкина — сомнительно. Так же как выстраивать современный литературный пантеон, исходя из выбора премиального института, на который довлеет слишком много посторонних факторов.

Мы запросто может подойти (или уже подошли) к тому, что все литературное поле будет засеяно сорняками, да яркими, но бесплотными миражами. Как быть в такой ситуации? Может начать ратовать за создание какого-то независимого экспертного совета, который бы суровой и объективной рукой отделял зерна от плевел, нещадно боролся с сорняками, говорил правду в глаза, смело разделял бы искусство и эрзац, литературу и ее профанацию, определил бы четкие критерии качества, вывел бы философский камень идеального художественного произведения?

Но и это очевидная утопия. Бесчисленное или исчислимое количество премий с учеными и представительными советами-жюри показывают, что слишком много там внелитературных, а значит, далеких от эталонного качества факторов действует. Да и как здесь можно доверять лавроносцам, когда, допустим, победитель самой дорогостоящей литературной премии «Большая книга», запросто может быть объявлен «худшей книгой года». Я имею в виду случай Маканина. Пусть на «Нацбесте» по данной номинации голосовали ЖЖ-ые блоггеры, но и они тоже люди и вполне толковые и вполне искушенные в литделах. А ведь их, проголосовавших, почти три сотни набралось. Интересно, у какой-либо премиальной интриги есть подобное количество членов жюри?

Тогда быть может параллельно с комиссией по противодействию фальсификации истории создать комиссию по установлению барьеров на пути фальсификации литературы? А в Уголовном кодексе прописать соответствующую статью за порчу литатмосферы. К примеру, некоторое количество лет на духоподъемные работы, связанные с лесной отраслью, и с конфискацией пишущей техники.

Думается, что первым декретом подобной комиссии, скорее всего, была бы резолюция, что литературы нынче нет, то есть категорически нет, а есть только ее профанация, граничащая с консумацией. Так удобнее со всех сторон, по крайней мере, комиссия сойдет за компетентную и непреклонную, ведь поди-ка докажи, что тот или иной текст является произведением литературы, а не грубой подражательной подделкой, имитацией. Положите мне оклад в подобной комиссии, и с энергией экзорциста займусь охранением литературы. Завтра я скажу, что о современной литературе разговаривать нет никакого смысла и займусь медиевистикой.

Периодически желание воскликнуть громогласно что-то подобное, «да вы все яйца выеденного не стоите» у кого-то да возникает. Иногда то там, то здесь проскальзывает ехидствующая тема «мыльных пузырей». Мол, литературная «фабрика звезд» искусственно раздувает малозначимые фигуры, в угоду бизнеса, издательской политики и все такое. Крупных и мощных фигур нет, а на безрыбье, как известно, многое что сгодиться…

Один из объектов подобных громометаний — Захар Прилепин. Кого-то раздражает своими фотографиями на обложках книг, уверенностью и какой-то редкой по нынешним временам смелостью. И хоть сейчас удельный вес положительных рецензий на Прилепина заметно превалирует, но оступись он, выдай что-нибудь, скажем на «троечку», так многие сегодняшние хвалебщики сами и заклюют. Потому как ярок, убедителен, пытается заниматься многим, а должен быть нищ и убог, скромен и не высовываться до поры. Умеет качественно и продуктивно делать свой пиар, когда другие в этом редко сильны.

Причем многие в Прилепине видят не отдельно взятую фигуру писателя, но определенную тенденцию. Типичный пример: Глеб Шульпяков в своем ЖЖ прошелся по Прилепину-Садулаеву-Елизарову, которые как-то выступали на одном из книжных фестивалей. Шульпяков в явном раздражении пишет: «Три заштатных — то есть, работающих с ничтожно малым, поверхностным, маргинальным набором поколенческих проблем — автора втаскиваются издательско-фестивальным усилием в поле «больших вопросов» (представьте себе «Миринду», "Тропикану" и "Морс клюквенный", которые сошлись поговорить о винах Италии). В силу своей узкопрофильной литературной специализации — да и просто судя по высказыванием в прессе — дать ответ на «большие вопросы» эти люди не способны. Под каждым из наперстков — пусто». Причины всей этой беды, засилья «мусора» Шульпяков, естественно, видит в чисто экономической плоскости. Какой-то мотивировки, окромя того, что «мы то знаем, что мусор», нет, да и быть не может. Все по умолчанию. Особенно здесь умиляет формулировка про «маргинальный набор поколенческих проблем», с которой совершенно скучно спорить, ведь не на спор она рассчитана. Многозначительная снобистская недоговоренность — удобная поза и ею многие спекулируют, ведь она с лихвой заменяет какие угодно критерии, которые становятся совершенно излишни. То есть основные претензии не к качеству литературного текста, а к самому факту существования этих фигур, которые якобы занимают чье-то место под солнцем.

Ловкая подмена принципиальных качественных критериев, по которым как раз и судят о принадлежности того или иного текста к произведениям искусства, на более понятный и объяснимый аргумент из разряда «рожа мне твоя не нравится, чувак», совершается довольно таки часто.

Ладно, с «молодыми, да ранними», им еще многое надо будет доказывать. Вот дал Маканин повод, набросились. Но проиграл Маканин или нет, еще не факт, здесь все вилами на воде писано… То, что не смог он сделать, вывести собственную мифологию войны, за него сделали его критики. Они демонизировали «Асан», превратив его в некое злокозненное языческое божество, которое является предвестником литературного апокалипсиса. С другой стороны, замолчали бы «Асан», порукоплескали бы только лишь ему на «Большой книге» — покрыли бы загодя могильной плитой. Любой спор вокруг него идет во благо и даже не только книге, но литературе в целом.

В ситуации с «Асаном» наметились две диаметрально противоположные точки зрения, помимо этого — нейтральные позиции. На литературном поле давно не было подобных громов и молний, Маканин смог всколыхнуть. Задача теперь не дать этому волнению улечься, но и дальше стимулировать бурления и волны, ведь именно в этом стихийном движении, порыве могут выкристаллизироваться необходимые ориентиры, совершенно не выводимые чисто теоретическим умозрительным путем.

«Асан» — это метеорит, залетевший в тихий илистый пруд. Из чего он состоит, есть ли включения благородных металлов, покажет спектральный анализ, в том числе и времени.

История с этим текстом вообще характерна. Профессиональное сообщество в лице жюри «Большой книги» осыпало лаврами «Асан», блоггеры, голосовавшие за худшую книгу года в рамках нацбестовского ЖЖ не скупились самыми негативными эпитетами относительно ее. Но дальше интереснее, комментаторы сего действа, видимо в угоду общественному вкусу или чему-то еще, стали говорить, что претензий в качеству книги у голосовавших против нее не было. Самое главное, что возмутило и взбудоражило так это то, что Маканин посягнул на «честь офицера российской армии». То есть этим практически сводились на нет все труды непримиримых критиков «Асана», которые объясняли свою позицию как раз претензиями к качеству романа. Тот же Илья Плеханов редактор журнала «Искусство война» в интервью мне сказал: «Роман плох не недостоверностью деталей, но полной недостоверностью характеров. Это фантастическое произведение, которое и должно быть обозначено, как принадлежащее к жанру фантастики. Тогда и вопросов бы не возникло ни у кого… Маканину не удалось передать характер и суть войны и, как кажется, он даже и не пытался. Если заменить в «Асане» «федералов» и «чеченцев» на марсиан и лунатиков — ничего не изменится».

С другой стороны, говорить о качестве текста, о том, что художественный текст должен вызревать годами, если не лукавство, то практически бесполезное сотрясание воздуха. Литература сейчас все более не искусство, а бизнес, доходность которого сомнительна для писателя, но тем не менее. Коммерческая составляющая превалирует и это очевидно. Издательская издевательская гонка и бизнес-проекты делают свое дело. Тот же Владимир Маканин, создавая свой «Асан», ориентировался на потребителя, на спрос, а также прогнозировал и, скорее всего, во многом загодя срежиссировал споры вокруг романа. Отсюда и получилось то, что получилось. Но, с другой стороны, уповать на мощное государственное издательство, которое бы поддерживало бы высокий формат литературы, также едва ли стоит. И здесь даже не в пресловутой цензуре дело. Взгляните на «толстые» журналы. Разные, очень разные тексты там есть. Ну, а как иначе, тогда не смогли бы они выходить ежемесячно…

Или вот показательна история с Александром Иличевским. Заявился с несколькими многообещающими текстами, далее попав в тиски книжной индустрии (остановимся на этом объяснении, хотя их может быть значительно больше), стал регулярно выдавать всевозможные невнятные книги. Чего только стоит «Ослиная челюсть», «Гуш Мулла» и еще ряд наименований, у которых едва ли когда-то найдутся читатели за исключением нескольких лояльных критиков?.. А ведь очень хотелось бы, чтоб он чем-нибудь удивил.

Если обозреть историю литературы, то можно без специальной аппаратуры увидеть, что многое в ней движется по кругу. Мы выявляем не реалии, а лишь лишний раз иллюстрации к закономерностям. Многие проблемы неоднократно обозначены, но мы вновь и вновь буксуем на месте. Хотя возможно многое здесь играет человеческая психология, уж очень хочется думать, что раз уж ты появился на земле, то живешь в эксклюзивное невероятное время, готовое вскрыть многие вопросы, над которыми ломали головы тысячелетия.

С другой стороны, «современное» — это практически всегда несовершенное, особенно в сравнении с неким полумифическим «золотым веком». Да уж, было время!.. Что сейчас? Сплошные борзописцы, гоняющиеся за длинным рублем…

Дмитрий Мережковский в работе 1892 года «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» отмечал, с одной стороны застой, скуку, отсутствие крупных талантов на современном ему литературном поле, а с другой, он понимал, что переживается «один из важнейших моментов в историческом развитии русской литературы. Это — подземное, полусознательное и, как в начале всякая творческая сила, невидимое течение. Тайные побеги новой жизни, новой поэзии слабо и непобедимо пробиваются на свет Божий, пока на поверхности достигает последних пределов торжество литературной пошлости и варварства». Очень бы хотелось быть оптимистом и вооружиться подобной же верой…

Или, к примеру, Кнут Гамсун бичевал современную ему норвежскую литературу (в частности, в докладе «Норвежская литература») за то, что она «по сути своей материалистическая, интересовалась больше нравами, нежели людьми, а значит общественными вопросами больше, нежели человеческими душами».

Мы и сейчас можем высказать подобные же претензии, что литература более скатывается к социальному модусу, нежели психологическому, индивидуально-личностному. Главное, даже не герой, не его внутренние духовные борения. На первый план выходит матрица социума, разветвление его метастаз. Вместо фона он становится главным действующим лицом, подверстывая под себя все пространство, будто черная дыра втягивает на погибель человеческие вселенные, которым ничего не остается как мимикрировать, приспосабливаться. Человек давно уже не интересен сам по себе, разве что как отражение среды, отпечаток особенностей исторического времени.

Так что многое уже проходилось и многое отлежалось…

Не стоит забывать и еще об одном аспекте: «качество текста» — категория довольно условная, во многом механическая, часто говорящая лишь о писательской мастервитости и не более. Качественный текст — обезличенный текст, сделанный, а не сотворенный, чисто внешний, плотский и совершенно бездушный, особенно когда речь идет о безусловном примате «качества», а не ценностных категорий.

Художественное творчество по определению должно быть распахнуто, предельно открыто и восприимчиво как губка, из которой периодически отжимается вода. Оно впитывает в себя современность, живую жизнь, соотнося ее с традицией, а мера соотнесения — устойчивые аксиологические категории. Творчество не может быть только посюстороннем. Заниматься только тем, что отвечать на актуальные вопросы современности, отражать и кодифицировать современность. Сам акт художественного творчества сложный и многоаспектный процесс. Лермонтов в стихотворении «Пока Рафаэль вдохновенный» представил нам его грани: это чувственный, эмоциональный процесс, интеллектуальный и еще непременно присутствует момент вдохновение свыше — печать трансцендентного.

Релятивистские рассуждения по поводу применения к художественному тексту, каких то ценностных характеристик — это тоже норма нашего времени. Мы уклоняемся от принципиальной оценки: «хорошо это или плохо, проще говорить: все имеет право на существование. А потому беремся обсуждать формальные признаки художественного произведения, без заглядывания дальше вовнутрь. Говорим о технике письма, занимаемся описанием, кодифицированием этой техники и не более того.

Период великой русской литературы кончился тогда, когда прошел этап десакрализации искусства, оно превратилось в банальное ремесло, которому можно обучиться, а уж потом экспериментировать своими «дарованиями», выпячивать свою непохожесть и инаковость. И действительно, что еще остается, когда пропадает тайна, когда писание — лишь набор механических действием, подкрепленных какими то знаниями и навыками?..

Так что же, в конце концов, делать? Или как у Василия Розанова: чистить ягоды и варить варенье, а если зима пить чай с этим вареньем… Но только вот видимо, чайком со сладостными дарами мы еще не скоро побалуемся. Да и рецепт варенья у каждого собственный, в любимцах ягоды у каждого свои. У кого-то аллергия, у кого-то изжога, кто-то просто не любит сладкого. Но и отказываться от варенья ох как не хочется…

Р.S. Необходимость создания экспертного совета постулирует недавно созданный Гражданский форум литераторов — живая внеидеологическая внекастовая форма далеко не только внутрицехового общения.