VIII.[50] Николаевскій періодъ русской литературы (30-50-ые годы)

VIII.[50] Николаевскій періодъ русской литературы

(30-50-ые годы)

Русское общество въ царствованіе императора Николая I.

Русское общество въ царствованіе императора Николая I. Выше были указаны т? громадныя историческія посл?дствія, которыя остались въ исторіи русскаго общественнаго самосознанія отъ первыхъ либеральныхъ начинаній юнаго императора Александра. Эти результаты были настолько глубоки, серьезны, что впосл?дствіи, какъ правітельственная реакція, такъ и общественная, см?нившія либерализмъ, оказались не въ состояніи искоренить изъ сознанія русскаго общества зародившейся въ немъ мечты о правахъ личныхъ и гражданскихъ. Почти-об?щанная императоромъ конституція Россіи дана не была, — аракчеевщина и мистицизмъ тяжелымъ гнетомъ легли на русское общество.

Либералы конца александровской эпохи.

И вотъ, одни уступили этому гнету, другіе вступили въ борьбу съ нимъ, р?шившись самостоятельно добиться того, что не даровано было свыше. Репрессіи правительства и упорный консерватизмъ большей части тогдашняго общества обострили энергію и фанатизмъ тогдашнихъ либераловъ-конституціоналистовъ. То, что недавно еще было въ ихъ сознаніи только «мечтой», "утопіей", — теперь, заостренное борьбой, стало искать себ? выраженія въ жизни; теорія стремилась воплотиться въ практику… Военный мятежъ 14 декабря 1825 года былъ первой попыткой со стороны оппозиціонной части русскаго общества вступить въ открытую борьбу съ правительствомъ. Опытъ оказался очень неудачнымъ. Мятежъ былъ подавленъ безъ труда, потому что н?сколькихъ десятковъ до фанатизма уб?жденныхъ людей оказалось недостаточнымъ для того, чтобы создать настроеніе среди такихъ массъ, которыя къ конституціи относились безъ всякаго сознанія и интереса, о правахъ личности еще не им?ли представленія, или либеральничали только потому, что это было тогда «модой»… Къ тому же въ сред? русской интеллигенціи тогда очень силенъ былъ сознательный и стойкій консерватизмъ, сильный не Аракчеевыми, Фотіями. Магницкими, — a сознательной любвью къ родной старин? (Карамзинъ, Шишковъ), искреннею в?рой въ то, что "самодержавіе", "православіе" и «народность» — главныя основы русской исторіи, что не въ подражаніи западу сила Россіи, a въ поддержаніи, укр?пленіи и развитіи этихъ «основъ», признанныхъ исключительно-народными.

Николай I, какъ политическій д?ятель.

Энергичнымъ и уб?жденнымъ поклонникомъ такихъ взглядовъ явился императоръ Николай I. Онъ былъ, во многихъ отношеніяхъ, полной противоположностью Александру I. Это былъ челов?къ, не знавшій колебаній, прямолинейный и р?шительный, оставшійся в?рнымъ своей политик? отъ восшествія на престолъ до смерти. Свою политику онъ построилъ на тонъ сознательномъ консерватизм?, лучшимъ представителемъ котораго былъ въ царствованіе Александра Карамзинъ, — его "Исторія Государства Россійскаго" и "Записка о древней и новой Россіи" — сд?лались политическимъ Евангеліемъ Николая I.

"Оффиціальная народность".

Онъ энергично расправился съ фанатиками-либералами, — и изъ русскаго общества были вырваны самые зам?тные его д?ятели, одухотворявшіе своими мечтами большую часть общества. Ихъ не стало, замеръ въ обществ? "духъ мятежный". Правительство, опираясь на Карамзина, потянулось къ дореформенной, допетровской Россіи. Пытаясь уничтожить «зловредныя» вліянія Запада, оно ставило крестъ на всемъ царствованіи Александра I; оно критически относилось къ реформамъ императрицы Екатерины, отчасти даже Петра, — за то политическіе идеалы старой Москвы, "третьяго Рима",[51] теперь опять воскресли съ новой силой. "Самодержавіе", "православіе" и «народность» — сд?лались лозунгомъ николаевскаго правленія. Націоналистическое направленіе русскаго правительства этихъ годовъ носитъ, обыкновенно, названіе "оффиціальной народности". Надо сознаться, что императоръ Николай сум?лъ окружить себя ореоломъ мощи. Это было большое моральное завоеваніе. Особенно ему, въ этомъ отношеніи, помогла быстрая поб?да надъ декабристами.

Немудрено, что массы общества, недавно равнодушныя ко всякой политик?, или, сл?дуя за модой, тягот?вшія къ декабристамъ, теперь безъ труда перетянулись на сторону правительства, покоренныя обаяніемъ его силы. Расшатанное при Александр? самодержавіе вновь укр?пилось въ сознаніи массъ. Императоръ Николай сум?лъ взять р?шительный, энергичный и самоув?ренный тонъ въ разговор? не только со своими подданными, но и съ государствами Западной Европы, — и такъ тоже надолго ув?ровали въ мощь самодержавной Россіи. Такъ создалось обаяніе личности императора и русской непоб?димости, — обаяніе, которое было разс?яно лишь Крымской кампаніей, изобличившее передъ вс?мъ міромъ слабость необразованной Россіи, на видъ столь могущественной и всесильной…

Отношеніе массы русскаго общества къ политик? правительства.

Но задолго до этого разочарованія, въ начал? царствованія Николая I, режимъ, имъ введенный, былъ очень популяренъ даже въ кругахъ русской интеллигенціи. Общественныя движенія эпохи Александра объяснялись теперь, какъ результатъ поверхностнаго воспитанія молодежи, какъ вольнодумство, явившееся сл?дствіемъ увлеченія тлетворными идеями западноевропейской жизни.

Чтобы впредь не повторялись подобныя треволненія, правительство р?шило взять въ свои кр?пкія руки д?ло "перевоспитанія" русскаго общества и притомъ на основахъ чисто-"народныхъ". Впервые, съ эпохи Московской Руси, заговорило русское правительство о русской "народности".

Развитіе націонализма — законное явленіе. См?шеніе націонализма съ консерватизмомъ. Особенности этого націонализма николаевской эпохи.

Съ исторической точки зр?нія, это возрожденіе націонализма было явленіемъ вполн? законом?рнымъ: выше, пересказывая судьбы русской литературы въ Х?III-омъ и въ начал? XIX-го в?ка, я отм?тилъ постепенное проясненіе націонализма въ русскомъ самосознаніи. Но уже въ эпоху Александра I этотъ націонализмъ изъ сферы чисто-литературной перешелъ въ сферу политическую, выставивъ противъ либеральныхъ начинаній императора такую консервативную общественную массу, которая вступила въ борьбу во имя ясно-сознанныхъ историческихъ идеаловъ. Такъ произошло скрещеніе и соединеніе "націонализма" съ «консерватизмомъ». Теперь, въ эпоху Николая I, эти консервативно-націоналистическіе идеалы восторжествовали въ силу историческаго закона, по которому всякій моментъ интенсивнаго движенія впередъ всегда сопровождается моментомъ такого-же интенсивнаго стремленія назадъ. Такимъ образомъ, націонализмъ этихъ идеаловъ и въ царствованіе Алексавдра, и въ царствованіе Николая I не созр?лъ спокойно, какъ сл?дствіе мирной эволюціи общественнаго самосознанія, — онъ опред?лился, какъ результатъ политической борьбы. Такой боевой, полемическій характеръ русскаго оффиціальнаго націонализма придалъ его идеаламъ и односторонность и излишнюю страстность. Увлеченные борьбой съ «западниками», наши "націоналисты" готовы были — 1) отвергать всякій прогрессъ, 2) считать ненароднымъ все, что вид?ли въ западной жизни. Между т?мъ, въ понятіе истиннаго «народничества» отнюдь не входилъ такой крайній консерватизмъ, какъ доказали это своими взглядами «славянофилы» этой же эпохи.

Кром? этого воинствующаго характера, "оффиціальность народность" гр?шила еще т?мъ, что, опираясь на историческія основанія русскаго прошлаго (односторонне-осв?щенныя Карамзинымъ), она, въ то же время, не понимала, что въ исторіи неподвижнаго н?тъ, — все движется, все развивается, и потому историческія основы, на которыхъ, быть можетъ, д?йствительно, строилось міросозерцаніе н?которыхъ общественныхъ группъ старой Москвы, — не могутъ оставаться основами общественнаго самосознанія Россіи ХІХ-го в?ка.

Оппозиція этому націонализму.

Вотъ почему уже многіе современники этой эпохи начали сомн?ваться въ благотворности такого «народнаи» характера новой политической системы. "Они соглашались, что она удовлетворяла преданіямъ массы, но утверждали, что, въ бол?е широкомъ смысл?, она вовсе не была народна, такъ какъ, по своей крайней исключительности, не давала никакого исхода для развитія умственныхъ и матеріальныхъ силъ народа, оставляя огромную долю самого народа въ рабств?, и, наконецъ, что даже въ способ? ея д?йствій господствовали взгляды, внушенные чужой, западной реакціей" (Пыпинъ). Изъ такихъ мыслей стало складываться оппозиціонное настроеніе въ русскомъ обществ? николаевской эпохи.

Политика внутренняя и вн?шняя николаевской Россіи.

Одинъ изъ современниковъ такъ характеризуетъ вн?шнюю и внутреннюю политику императора, видя въ ней продолженіе идеаловъ Священнаго Союза и развитіе идей Меттерниха: "поддержаніе существующаго порядка не только въ Россіи, но во всей Европ?, даже въ Турціи, защита охранительнаго монархическаго начала повсюду, исключительная опора на силу войскъ, организація общественнаго воспитанія и развитіе административнаго элемента путемъ централизаціи власти, обрус?ніе иноплеменныхъ народовъ, стремленіе создать единство в?роиспов?данія, законодательства и администраціи, строгій надзоръ за общественной мыслью", — вотъ, главныя основанія вн?шней и внутренней политики русскаго правительства этого времени. Событія 1848-го года и польское возстаніе усилили еще бол?е этотъ режимъ, им?вшій ц?лью объединить Россію и спасти ее отъ вліяній запада.

"Перевоспитаніе" русскаго общества.

Но опека правительства направлялась не только на искорененіе изъ русскаго сознанія чужихъ «ненародныхъ» идей, но и на воспитаніе т?хъ идеаловъ, которые считались «истинно-народными». Въ этомъ отношеніи, правительство д?йствовало очень ум?ло, и, въ конц? концовъ, создало въ русскомъ обществ? преувеличенное понятіе о міровомъ значеніи своего отечества.[52]

Міровоззр?ніе русскихъ "націоналистовъ".

Посл? в?ковъ рабскаго преклоненія передъ западомъ теперь массы русскаго общества прониклись презр?ніемъ къ этому западу; любовь къ родин?, теперь обратилась y многихъ въ національное самомн?ніе, не желавшее вид?ть y себя ничего плохого. "Сущность этого представленія состояла въ томъ, что Россія есть совершенно особое государство и особая національность, непохожая на государства и національности Европы. На этомъ основаніи она отличается и должна отличаться отъ Европы вс?ми основными чертами національнаго и государственнаго быта; къ ней совершенно неприложимы требованія и стремленія европейской жизни. Въ ней господствуетъ наилучшій порядокъ вещей, согласный съ требованьями религіи и истинной политической мудрости. Европа им?етъ свои историческія отличія: въ религіи — католицизмъ, или протестантство, въ государств? — конституціонныя, или республиканскія учрежденія, въ обществ? — свободу слова и печати, свободу общественную и т. п.; она гордится ими, какъ прогрессомъ и преимуществомъ, но этотъ прогрессъ есть заблужденіе и результатъ французскаго вольнодумства и революціи, поправшей въ прошломъ стол?тіи религію и монархію, и хотя укрощенной, но оставившей сл?ды своего пагубнаго вліянія и зародыши дальн?йшихъ европейскихъ безпорядковъ и волненія умовъ. Россія осталась свободна отъ этихъ тлетворныхъ вліяній, которыя только разъ пришли возмутить ея общественное спокойствіе (14 декабря 1825 г.). Она сохранила въ ц?лости преданія в?ковъ и, будучи т?мъ предохранена отъ безпокойствъ и обмановъ конституціонныхъ, не мож?тъ сочувствовать либеральнымъ стремленіямъ, какія обнаруживаются и даже находятъ снисхожденіе правительствъ въ разныхъ государствахъ Европы, и не можетъ не поддерживать, съ своей стороны, принципа чистой монархіи. Въ религіозномъ отношеіи, Россія также поставлена въ положеніе, несходное съ европейскимъ, исключительное и завидное… Ея испов?даніе заимствовано изъ византійскаго источника, в?рно хранившаго древнія преданія церкви, и Россія осталась свободна отъ т?хъ религіозныхъ волненій, которыя первоначально отклоняли отъ истиннаго пути католическую церковь, a потомъ поселили распри въ ея собственной сред? и произвели протестантизмъ, съ его безчисленными сектами. Правда, въ русской церкви также происходили несогласія, и часть нев?жественнаго народа ушла въ расколъ, но правительство и церковь употребляютъ вс? уб?жденія къ возвращенію заблудшихъ и къ искорененію ихъ заблужденій".

"Россія и во внутреннемъ своемъ быт? непохожа на европейскіе народы. Ее можно назвать вообще "особою частью св?та"; со своими особыми учрежденіями, съ древней в?рой, она сохранила патріархальныя доброд?тели, малоизв?стныя народамъ западнымъ. Таковы, прежде всего, — народное благочестіе, полное дов?ріе народа къ предержащимъ властямъ и безпрекословное повиновеніе; такова простота нравовъ и потребностей, не избалованныхъ роскошью и не нуждавшихся въ ней. Нашъ бытъ удивляетъ иностранцевъ и иногда вызываетъ ихъ осужденія, но онъ отв?чаетъ нашимъ нравамъ и свид?тельствуетъ о неиспорченности народа; такъ, кр?постное право (хотя и нуждающееся въ улучшеніи) сохраняетъ въ себ? много патріархальнаго, — хорошій пом?щикъ лучше охраняетъ интересы крестьянъ, ч?мъ могли бы они сами, и положеніе русскаго крестьянина лучше положенія западнаго рабочаго. На этихъ основаніяхъ Россія процв?таетъ, наслаждаясь внутреннимъ спокойствіемъ. Она сильна своимъ громаднымъ протяженіемъ, многочисленностью племенъ и патріархальными доброд?телями народа. Извн? она не боится враговъ; ея голосъ р?шаетъ европейскія д?ла, поддерживаетъ колеблющійся порядокъ; ея оружіе, милліонъ штыковъ, можетъ поддержать это вліяніе и ему случалось наказывать и истреблять революціонную крамолу. Есть недостатки въ практическомъ теченіи д?лъ, но они происходятъ не отъ несовершенства законовъ и учрежденій, a отъ неисполненія эттхъ законовъ и отъ людскихъ пороковъ".[53] (Пыпинъ) Эта утопія была красивой и стройной системой, льстящей національному самолюбію, и потому она им?ла полный усп?хъ въ значительной части русскаго общества. Многіе видные общественные д?ятели, литераторы и публицисты вдохновлены были ею и легко приспособились къ этимъ идеаламъ "оффиціальной народности".

Критика этого міросозерцанія.

Лишь немногіе общественные д?ятели не поддались обаянію этой системы; они доказывали, что, всл?дствіе прим?ненія такой системы, русское общество лишено самод?ятельности, и въ умственно-нравственномъ, и въ матеріально-экономическомъ отношеніи; охраняя «народную» самобытность, система эта не допускала въ Россію ни см?лыхъ выводовъ европейской науки, ни жел?зныхъ дорогъ; «самобытность» кончалась умственною и матеріальною б?дностью и отсталостью (Пыпинъ). Крымская война доказала справедливость такого критическаго отношенія къ показному блеску николаевской Россіи: отсутствіе гласности прикрывало злоупотребленія, в?ра въ доброд?тели русскаго народа не оправдалась фактами: народъ косн?лъ въ нев?жеств? и б?дн?лъ отъ солдатчины, б?дн?лъ отъ того, что русская промышленность прозябала, торговля была въ рукахъ иностранцевъ, пути сообщенія были плохи. Но вс? эти недостатки русской д?йствительности зам?чались сперва лишь и многими д?ятелями, — они сд?лались ясны вс?мъ, когда крымская война показала, что одной физической силы для процв?танія государству мало, — нужно образованіе, нужна гласность, самод?ятельность общества, взаимное уваженіе сословій и сознательная любовь къ родин?…

Идейное содержаніе жизни передового русскаго общества въ эту эпоху.

На передовомъ русскомъ обществ? отразились ярко посл?дствія новой политики правительства: такъ какъ сфера живыхъ общественныхъ интересовъ была закрыта, многіе примкнули къ идеямъ "оффиціальной народности" — въ силу в?ры, искренняго уб?жденія, или по причинамъ чисто-эгоистическимъ (Ш?выревъ, Погодинъ, отчасти Пушкинъ и Гоголь). Другіе же — или замкнулись въ сфер? своей интимной, личной жизни (Лермонтовъ), или сосредоточили свою д?ятельность въ области чистаго искусства (отчасти Пушкинъ), отвлеченной философіи (кружокъ Станкевича) и морали (Гоголь). Наконецъ, третьи — занялись вопросами философско-политическими; хотя эти интересы и отличались отвлеченностью, но, всетаки, во многихъ своихъ взглядахъ на прошлое, настоящее и будущее Россіи эти политики-теоретики ("славянофилы" и "западники") разошлись съ господствующиии взглядами "оффиціальной народности". Наконецъ, четвертые, несмотря на всю трудность своего положенія, отъ умствованій отвлеченныхъ переходили иногда къ живымъ вопросамъ современности, разр?шая ихъ отнюдь не въ дух? большинства; ихъ можно отнести къ групп? ярко-оппозиціонной по отношенію къ идеаламъ правительства и массы русскаго общества. (Герценъ, Б?линскій, отчасти Чаадаевъ).

Чаадаевъ.

Въ лиц? Чаадаева "оффиціальная народность" встр?тила р?шительнаго противника. Въ самый разгаръ общаго упоенія чувствами патріотизма и народной гордости онъ выступилъ въ неблагодарной роли непримиримаго скептика. Это былъ челов?къ для своего времени очень образованный, съ философскимъ складомъ ума. Въ юности онъ былъ гусаромъ, принималъ участіе въ войн? 1812 г., побывалъ за границей и оттуда вернулся съ запасомъ идей и интересовъ; въ эпоху Александра онъ былъ либераломъ-теоретикомъ, въ тиши своего кабинета на книгахъ воспитавшимъ свои уб?жденія. Его интересовала философія, исторія и религія — практической д?ятельности онъ остался чуждъ. Замкнувшись въ свой интимный міръ политика-утописта, онъ остался въ сторон? отъ настроеній николаевской Россіи и неожиданно явился на судъ русской публики съ т?ми идеалами политическаго «космополитизма», которые были такъ характерны для эпохи предшествующей — александровской. Вотъ почему теперь онъ оказался совершенно одинокимъ д?ятелемъ, — повидимому, не понявшій настроеній современнаго общества и ник?мъ не понятый, далекій отъ вс?хъ общественныхъ группъ, онъ ни въ комъ не встр?тилъ поддержки.

Его первое "Философическое письмо" появилось въ "Телескоп?" въ 1836-омъ году; вс?хъ писемъ должно было быть 5–6, но не вс? могли бьггь напечатаны, и большинство изъ нихъ осталось въ рукописи. Въ первомъ письм? онъ говоритъ о необходимости религіи, какъ главнаго культурнаго фактора.

Будучи «крайнимъ» западникомъ, онъ преклонялся передъ культурой запада и, въ основ? этой культуры, подобно многимъ мыслителямъ западной Европы, увидалъ католицизмъ.[54] Все это заставило его пессимистически отнестись къ русской исторіи: причины нашей «отсталости» онъ увидалъ въ томъ, что мы никогда не шли вм?ст? съ другими народами; мы не принадлежимъ, — говоритъ онъ, — ни къ одному изъ великихъ семействъ челов?чества, ни къ западу, ни къ востоку, не им?емъ преданій ни того, ни другого. Мы существуемъ, какъ бы вн? вренени, и всемірное образованіе челов?ческаго рода не коснулось насъ… То, что y другихъ народовъ давно вошло въ жизнь, дла насъ до сихъ поръ есть только умствованіе, теорія… Обрашаясь къ русскому прошлому, онъ не увид?лъ тамъ ни одного момента сильной, страстной д?ятельности, когда создаются лучшія воспоминанія поэзіи и плодотворныя идеи. Въ самомъ начал? y насъ было дикое варварство, говоритъ онъ, потомъ грубое суев?ріе, зат?мъ жестокое, унизительное владычество завоевателей, — владычество, сл?ды котораго въ нашемъ образ? жизни не изгладились совс?мъ и донын?. Вотъ горестная исторія нашей юности".

"Существованіе темное, безцв?тное, безъ силы, безъ энергіи" — вотъ, что увид?лъ онъ въ прошломъ Россіи… "Н?тъ въ памяти чарующихъ воспоминаній, н?тъ сильныхъ наставительныхъ прим?ровъ въ народныхъ преданіяхъ". Въ результат?, какое-то вялое, равнодушное существованіе при полномъ отсутствіи идей долга, закона, правды и порядка… "Отшельники въ мір?, мы ничего ему не дали, ничего не взяли y него, не пріобщили ни одной идеи къ масс? идей челов?чества; нич?мъ не сод?йствовали совершенствованію челов?ческаго разум?нія и исказили все, что сообщило намъ это совершенствованіе". Мы остались въ сторон? отъ эпохи Возрожденія, крестовые походы не сдвинули насъ съ м?ста. Русское "христіанство", всл?дствіе его культурной «инертности», онъ ставилъ на одну доску съ «абиссинскимъ». — Заключается письмо указаніемъ, что мы должны торопиться съ пріобщеніемъ себя къ культурному міру Западной Европы. Въ сл?дующихъ письмахъ онъ въ апо?еоз? представляетъ католичество и папу, мечтаетъ объ единеніи вс?хъ народовъ подъ покровомъ католической церкви… Тогда, писалъ онъ, начнется мирное развитіе общечелов?ческой культуры, — для этого протестантамъ надо вернуться въ лоно католичества, намъ отказаться отъ православія. Чаадаевъ договорился до того, что предложилъ отказаться отъ русскаго языка ради французскаго: "ч?мъ больше мы будемъ стараться амальгамироваться съ Европой, т?мъ будетъ для насъ лучше" — заявляетъ онъ.

Отношеніе массы русскаго общества къ «письмамъ» Чаадаева. "Апологія сумасшедшаго"

Взрывъ негодованія вызвало это сочиненіе Чаадаева въ широкихъ кругахъ русскаго общества: "люди вс?хъ слоевъ и категорій оощества соединились въ одномъ общемъ вопл? проклятія челов?ку, дерзнувшему оскорбить Росйю; студенты московскаго университета изъявляли желаніе съ оружіемъ въ рукахъ мстить за оскорбленіе націи". Чтобы смягчить впечатл?ніе скандала, произведеннаго статьями Чаадаева, правительство объявило его «сумасшедшимъ». Онъ написалъ въ свое оправданіе еще новое политическое сочиненіе: "Апологія сумасшедшаго", въ которомъ опять отстаивалъ свои идеи, хотя и смягчивъ ихъ р?зкость и опред?ленность. Онъ, не безъ прим?си легкаго презр?нія, заговорилъ о "толп?", его осудившей: "общее мн?ніе (la raison g?n?rale) вовсе не есть абсолютно справедливое (la raison absolue); инстинкты большинства бываютъ безконечно бол?е страстны", бол?е узки, бол?е эгоистичны, ч?мъ инстинкты отд?льнаго челов?ка; "здравый смыслъ народа вовсе не есть здравый смыслъ вообще". Зат?мъ онъ указывалъ, что "любовъ къ отечеству есть вещь прекрасная, но еще прекрасн?е любовь къ истин?". И, обращаясь къ исторіи своего отечества, онъ вспоминаетъ Петра, — создателя русскаго «могущества», русскаго "величія"… Онъ пересоздалъ Россію благодаря общенію съ западомъ, благодаря порабощенію Россіи западу. Этотъ путь, по мн?нію Чаадаева, былъ правильный. Зат?мъ онъ критикуетъ мн?ніе лицъ, утверждающихъ, что намъ нечему учиться y запада, что мы принадлежимъ востоку и что наше будущее на восток?. Попутно онъ высказывается р?зко отосительно идеализаціи старины, — этого возвращенія къ "старымъ сгнивишимъ реликвіямъ, старымъ идеямъ, которыя пожрало время". Онъ говоритъ, что отечество свое любитъ не меньше своихь критиковъ, оскорбленныхъ его сочиненіями. "Я не ум?ю любять отечество съ закрытыми глазаки, съ преклоненной головой, съ запертыми устами, — говоритъ онъ. Я люблю свое отечество такъ, какъ Петръ Великій научилъ меня любить его. Признаюсь, что y меня н?тъ этого блаженнаго (b?at) патріотизма, этого л?ниваго патріотизма, который устраивается такъ, чтобы вид?ть все въ лучшую сторону, который засыпаетъ за свои иллюзіями".

Значеніе этихъ «писемъ». Отношеніе къ Чаадаеву его идейныхъ противниковъ.

"Философскія письма" Чаадаева полны историческихъ ошибокъ и фантазіи, но много было въ нихъ в?рнаго, хотя слишкомъ страстно-высказаннаго. Но главное значеніе ихъ не въ историческомъ содержаніи, a въ томъ скептическомъ отношеніи къ патріотическимъ "иллюзіямъ", которыми жило тогдашнее русское общество. «Письма» Чаадаева въ исторіи русскаго самосознанія сд?лались т?мъ мостомъ, который соединилъ свободную русскую мысль двухъ эпохъ — александровской и николаевской. Идейные противники его «славянофилы» высоко ц?нили его, какъ благороднаго челов?ка и какъ см?лаго публициста. Хомяковъ въ 1860-омъ году въ такихъ словахъ поминалъ его: "просв?щенный умъ, художественное чувство, благородное сердце — таковы т? качества, которыя вс?хъ къ нему привлекали; въ такое время, когда, повидимому, мысль погружалась въ тяжкій и невольный сонъ, онъ особенно былъ дорогъ т?мъ, что онъ самъ бодрствовалъ и другихь побуждалъ"… Есть эпохи, въ которыя это — большая заслуга.

Интересъ русскаго общества къ н?мецкой философіи.

Уже Чаадаевъ выступилъ передъ русской публикой въ качеств? посл?дователя н?мецкой идеалистической философіи, но философъ былъ въ немъ поб?жденъ публицистомъ. В? н?которыхъ кругахъ русскаго общества, наобороть, это увлеченіе н?мецкой философіей взяло верхъ надъ живыми интересами современности. Зд?сь процв?тало умозрительное отношеніе къ вопросамъ жизни, — зд?сь бол?е интересовались разр?шеніемъ міровыхъ вопросовъ, чемъ русскою д?йствительностью, — прошлымъ и будущимъ — бол?е, ч?мъ настоящимъ. Это увлеченіе н?мецкою философіею т?сно связано съ московскимъ университетомъ. Оно занесено было сюда молодыми профессорами, учившимися въ заграничныхъ н?мецкихъ университетахъ.

Павловъ, поклонникъ Шеллинга, отчасти Надеждинъ, Шевыревъ и Погодинъ были первыми піонерами въ этомъ отношеніи, — они сум?ли привить интересъ къ философіи студентамъ московскаго университета и проложили дорогу увлеченіямъ Гегелемъ, который y насъ скоро см?нилъ Шеллинга. Такое преклоненіе русской молодежи предъ н?мецкой философіей не могло быть глубокимъ; оба названные мыслители были органически и неразрывно связаны со своими предшественниками — Кантомъ, Фихте, даже Спинозой. Чтобы понять, ихъ во всей ихъ глубин?, надо было уйти въ в?ковую исторію н?мецкой философіи. Это было не подъ силу большинству русскихъ юношей, которые взялись за изученіе философіи "съ конца". Немудрено, что изученіе и Шеллинга, и Гегеля y многихъ не могло быть глубокимъ и сводилось къ увлеченію н?которыми разрозненными идеями, доступными ихъ пониманію — таковыми оказались, главнымъ образомъ, взгляды философско-историческіе и эстетическіе.

Шелингъ. Общій характеръ его философіи.

Шеллингъ прельстилъ русскихъ юношеій широкимъ размахомъ своего философскаго мировоззр?нія. Онъ пытался осмыслить жизнь всего міра, разсматривая природу и явленія духа челов?ческаго, какъ грандіозное зр?лище постепеннаго саморазвитія одного начала, лежащаго въ основ? всего. Такая широкая постановка задачи философіи объясняетъ отчасти, почему искусство, религія, науки естественныя, математическія, гуманитарныя нашли себе м?сто въ той увлекательной картин? самораскрытія мірового духа, которую Шеллингъ сум?лъ нарисовать въ своей систем?, благодаря сил? своей фантазіи, наклонности къ синтезу, оригинальному уму и широкому образованііо. Идея эволюціи, выступавшая тогда все бол?е и бол?е въ трудахъ естественно-научныхъ и историческихъ, нашла въ систем? Шеллинга философское обоснованіе и художественное выраженіе. Его философія была ц?лой энциклопедіей, которая, шириной захвата, оригинальностью мысли, д?йствительно, могла пл?нить всякій, не столько логически, сколько восторженный умъ. Самъ поэтъ въ душ? и мистикъ, Шеллингъ своимъ ученіеігь создавалъ приподнятое "настроеніе". Его философія была, торжественной симфоніей, — облагораживающей, успокаивающей и подымающей челов?ка.

Шеллингъ, исходя изъ основъ своей философіи, естественно ставилъ высоко поэзію, придавая eй значеніе метафизическое. Моментъ художественнаго творчества, моментъ вдохновенія Шеллингь призналъ минутой, когда челов?къ можеть заглянуть въ "святая святыхъ" жизни и почувствовать что «абсолютное»,[55] не уничтожая его свободы и сознанія, находить въ немъ и въ его д?ятельности свое "откровеніе".

Взглядь его на поэзію.

Поэтъ, съ его точки зр?нія, есть челов?къ, над?ленный даромъ особой благодати, эта божественная силa отличаетъ его отъ вс?хъ людей, заставляетъ его высказывать и изображать то, въ чемъ онъ самъ не можетъ отдать себ? полнаго отчета и смыслъ чего безконеченъ, поэзія есть откровеніе;[56] всякое эстетическое творчество абсолютно свободно, — въ этомъ святость и чистота искусства; варварствомъ считаетъ Шеллингъ требовать отъ художника служенія не только матеріальнымъ интересамъ, но даже моральнымъ и научнымъ. Художникъ долженъ быть освобожденъ отъ всякаго служенія.

Природа служитъ сферою безсознательнаго проявленія абсолютнаго духа и основою для его сознательной жизни, которая совершается въ людяхъ. Отсюда исторія, по взгляду Шеллинга, есть пов?ствованіе о различныхъ формахъ обнаруженія абсолютнаго въ дух? челов?ческомъ, въ челов?ческихъ обществахъ и учрежденіяхъ.

Смыслъ прогресса.

Смыслъ прогресса заключается въ достиженіи Абсолютомъ той ц?ли, къ которой онъ стремится путемъ міровой жизни. Онъ училъ, что міровой духъ управляетъ исторіей, при такомъ міровоззр?ніи, роль личности сокращалась, взам?нъ чего вводилось понятіе о постепенности и безконечности развитія. Съ такой точки зр?нія устанавливался спокойный взглядъ на жизнь, — вс? ея явленія оказывались неизб?жными, какъ временные моменты мірового развитія. «Государство», какъ форма, есть созданіе всего челов?ческаго рода, но неотд?льныхъ личностей.[57]

Идеалъ космополитическаго состоянія, основаннаго на прав?, есть ц?ль исторіи, въ которой «случайное» и "заковом?рное" д?йствуютъ вм?ст?, поскольку сознательное свободное д?йствіе индивидуумовъ служитъ ц?ли, предписанной міровымъ духомъ. Такимъ образомъ люди, даже съ ихъ личными, частными интересами, въ то же время являются сотрудниками всемірно-исторической драмы, которая ведетъ челов?чество по дорог? вь совершенствованію.

Смыслъ прогресса, по мн?нію Шеллинга, заключался въ см?н? царства судьбы, подъ властью которой челов?чество находилось въ древн?йшія времена, царствомъ предопред?ленія, которое должно наступить въ будущемъ; въ этомъ царств? божественнаго предопред?ленія и должно было совершиться гармоничное примиреніе челов?ческой свободы и необходимости — должно было восторжествовать истинно-религіозное міросозерцаніе, одинаково далекое и оть фатализма, и отъ атеизма. Въ конечномъ своемъ развитіи онъ вид?лъ сліяніе поэзіи и философіи (религіи и науки), какъ это было въ періодъ ми?ологіи (синкретизмъ).

Гегель.

Подобво Шеллингу, и Гегель смотр?лъ на философію, какть на науку объ абсолютномъ, т. е. науку о т?хъ основаніяхъ, на которыхъ строится вся міровая жизнь. Но форма, которую далъ философіи Шеллингь, казалась Гегелю ненаучной: вм?сто интуиціи, вм?сто поэтическаго вдохновенія и полета геніальной фантазіи — пріемовъ, которыми пользовался Шеллингь, онъ р?шилъ д?йствовать только при помощи "размышляющаго разсудка".

"Міровой разумъ".

Задачу всего д?йствительнаго видитъ онъ въ проявленіи "мірового разума". Оттого истинная д?йствительность, съ его точки зр?нія, есть разумъ, — всякое бытіе есть воплощеніе разумной мысли. Постепенное проясненіе абсолюта ("мірового разума") и есть тотъ великій міровой процессъ, который изучается философіей. Этотъ процессъ представляется ему въ такомъ вид?: абсолютъ существуетъ сначала, какъ система до-міровыхъ понятій, выражается зат?мъ въ безсознательной сфер? природы, пробуждается къ самосознанію въ челов?к?, воплощаетъ свое содержаніе въ общественныхъ установленіяхъ, чтобы, наконецъ, законченнымъ и обогащеннымъ возвратиться къ ceб? въ искусств?, религіи и наук?, т. е. достичь бол?е высокой степени, ч?мъ та, на которой онъ стоялъ вначал?. Философія есть высшее произведеніе и ц?ль этого мірового процесса.

Все д?йствительное разумно. Ученіе объ эволюціи.

Стоя на такой точк? зр?нія, Гегель утверждалъ, что, если всякое явленіе воплощаеть какую-нибудь мысль, то все д?йствительное разумно, все разумное д?йствительно. Такимъ образомъ, если y Шеллинга природа была представлена, какъ предметъ развитія, a искусство, какъ конечный пунктъ этого развитія, то y Гегеля предметомъ и ц?лью развитія является понятіе, идея, развивающаяся по законамъ разума (діалектическій методъ развитія). Въ основу мірового процесса "обнаруженія абсолюта" Гегель положилъ идею "эволюціи". Въ его философіи эта теорія нашла бол?е полное и логическое обоснованіе, ч?мъ y Шеллинга.

Взглядъ его на исторію.

Исторія челов?чества, съ точки зр?нія Гегеля, есть постепенное созданіе разумнаго государства; движущая сила этого развитія есть міровой духъ; его орудія — духъ отд?льныхъ народовъ и великіе люди. Націи бываютъ "историческія" и "неисторическія". Первыя являются носительницами какой-нибудь исторической идеи, выражающей одну характерную сторону мірового духа; совокупныя усилія различныхъ культурныхъ "историческихъ народовъ", проясняя отд?льныя, частныя идеи этого духа, наконецъ, исчерпываютъ все его идейное содержаніе. Тогда заканчивается великая культурная миссія одной группы народовъ — умираетъ одна цивилизація — ее см?няетъ другая цивилизація — другой «духъ», выясненію котораго служитъ уже новая группа историческихъ народовъ. Такимъ образом, всемірная исторія есть всемірный судъ, который судитъ народы, оц?ниваетъ ихъ культурную работу и, въ зависимости отъ этого, раздаетъ народамъ почетныя права на званіе «историческихъ». Какъ вся исторія есть только матеріалъ для проясненія "мірового разума", — такъ и великіе люди — только органы чего-то высшаго, чему они служатъ безсознательно: въ нихъ скрыты ихъ собственныя д?йствія, ихъ ц?ль и объектъ. Такимъ образомъ, по ученію Гегеля, жел?зная и разумная необходимость господствуеть въ исторіи. Но, въ то-же время, безсознательно служа высшимъ ц?лямъ, личность въ исторіи эволюціонируетъ, только проясняясь въ борьб? съ обществомъ, становясь постепенно все свободн?е. Поэтому исторія есть прогрессъ въ сознаніи свободы. Сперва только одна личность сознавала себя свободной, зат?мъ — н?которыя, наконецъ — вс?. Эти три періода въ исторіи освобожденія личности соотв?тствуютъ тремъ ступенямъ развитія государственныхъ формъ: 1) восточный деспотизмъ. 2) республика (греческая демократическая и римская аристократическая) и, наконецъ, высшая форма 3) германская конституціонная монархія.

Эстетика Гегеля.

"Прекрасное", съ точки, зр?нія, Гегеля, есть абсолютное въ чувствевнномъ сущертвованіи. Съ такой точки зр?нія, онъ систематизировалъ искусство, опред?ливъ его три формы: а) символическую, b) классическуіо и с) романтическую. (или — а) восточное, b) греческое и с) христіанское). Христіанское (или романтическое) искусство есть воплощеніе идеальныхъ, возвышенныхъ чувствъ рыцарскаго и религіознаго характера; оно ум?етъ даже мелкое и, случайное облагородить своимъ вниманіемъ.

Вліяніе обоихъ ученій на русское общество.

Об? философкія системы, особенно "гегеліанство", пользовались y насъ большимъ усп?хомъ. Шеллингомъ проф. Велланскій увлекался еще въ 20-ыхъ годахъ; въ 30-ыхъ годахъ это ученіе испов?дывали y насъ профессора Павловъ и Надеждинъ, проф. Галичъ,[58] критикъ и историкъ Н. Полевой, въ своемъ журнал? "Московскій Телеграфъ"; отчасти этой же ц?ли служилъ журналъ "Московскій В?стникъ", въ которомъ развивались эстетическіе взгляды Шеллинга. Поэтъ Веневитиновъ проводилъ ихъ въ своемъ творчеств?.

Кружокъ Станкевича.

"Гегеліанство" захватило большое число посл?дователей, и дольше сохранило силу вліянія надъ русскими умами; оно глубоко захватываетъ даже 60-ые годы. При первомъ появленіи своемъ y насъ, оно культивировалось въ кружк? Станкевича. Этотъ кружокъ сперва въ университет?, состоялъ изъ Станкевича, Константина Аксакова и Б?линскаго. Потомъ въ нему примкнули Бакунинъ, Катковъ, Василій Боткинъ и Грановскій. Кром? этихъ изв?стныхъ лицъ, въ кружокъ входило несколько челов?къ мен?е выдающихся.

Станкевичъ.

Уже изъ одного перечня членов кружка видно, что онъ былъ собраніемъ лицъ различнаго душевнаго склада. Ихъ соединялъ прочно только Станкевичъ — личность св?тлая, истинно-идеальная. Его вліяніе основывалось на красот? его нравственнаго существа; онъ "не обладая литературнымъ и научнымъ талантомъ, былъ, т?мъ не мен?е очень талантливою личностью просто, какъ челов?къ. Одаренный тонкимъ эстетическимь чутьемъ, глубокою лбовью къ искусству, большимъ и яснымъ умомъ, способнымъ разбираться въ самыхъ отвлеченныхъ вопросахъ и глубоко вникать въ сущность всякаго вопроса, Станкевичъ, давалъ окружающимъ могущественные духовные импульсы и будилъ лучшія силы ума и чувства. Его живая, умная и часто остроумная бес?да была необыкновенно плодотворна для всякаго, кто вступалъ съ нимъ въ близкое общеніе. Онъ всякому спору ум?лъ, сообщать высокое направленіе, все мелкое и недостойное, как-то само собою отпадало въ его присутствіи, какъ и въ присутствіи Б?линскаго.

Герценъ о "гелліанств?" русской молодежи.

Станкевичъ и его друзья, были страстными поклонниками Гегеля. Герценъ не безъ ироніи, вспоминалъ объ этомъ обожаніи, доходившемъ до фанатизма: друзья зачитывали "до дыръ, до пятенъ, до паденія листовъ, въ н?сколько дней всякую брошюрку о Гегел?, ссорились и расходились другъ съ другомъ всл?дствіе несогласнаго толкованія идей Гегеллі требовали отъ вс?хъ поклоненія Гегелю"… Они жили въ какомъ-то особомъ отвлеченномъ мір? умозрительной философіи, и вся современность представлялась имъ только воплощеніемъ различныхъ философскихъ идей. Герценъ иронизировалъ по этому поводу: "всякое простое чувство было возводимо въ отвлеченныя категоріи и возвращалось оттуда безъ капли живой крови, бл?дной, алгебраической т?нью. Во всемъ этомъ была своеобразная наивность, потому что все это было совершенно искренно. Челов?къ, который шелъ гулять въ Сокольники, шелъ для того, чтобы отдаваться пантеистическому чувству своего единства съ космосомъ; и если ему попадался по дорог? какой-нибудь солдатъ подъ хм?льком, или баба, вступавшая въ разговоръ, философъ не просто говорилъ съ ними, но опред?лялъ субстанцію народности въ ея непосредственномъ и случайномъ явленіи".

Значеніе этого увлеченія философіей.

Эта философія была нужна мыслящимъ русскимъ юношамъ, такъ какъ въ ней они нашли не только много глубокихъ идей, но и возможностъ осмыслить жизнь, д?йствительность. Эта философія учила ихъ о первоосновахъ жизни, и то безсмысленное-случайное, что р?зало имъ глаза, казалось теперь, въ философскомъ осв?щеніи, такимъ маленькимъ, случайнымъ и, въ то же время, им?ющимъ право на существованіе. "Для нихъ философія стала въ полномъ смысл? слова религіей, не разъ доводившей ихъ до состоянія прямого экстаза. Неудивительно, что чисто-научный интересъ отошелъ при этомъ совершенно на второй планъ. "Мы тогда въ философіи искали всего на св?т?, кром? чистаго мышленія- говоритъ Тургеневъ въ своихъ воспоминаніяхъ". Такимъ образомъ, д?ло не въ томъ, правильно и глубоко, или н?тъ понимали юноши философію Гегеля, — важно то, что ихъ увлеченіе было первымъ русскимъ чисто-умственнымъ теченіемъ.

Герценъ и его друзья.

Въ то время, когда Станкевичъ и его друзья увлекались умозрительной философіей, эстетикой и литературой, ихъ современникъ Герценъ со своими друзьями вс? свои занятія сосредоточил на жгучихъ вопросахъ политической современности: его интересовала тревожная, политическая жизнь Запада; изъ крупныхъ русскихъ д?ятелей онъ первый откликнулся на соціалистическія идеи сенсимонистовъ. Вс? эти интересы тоже довольно далеки были отъ русской д?йствительности, и для Герцена, и для его друзей, они были на первыхъ порахъ умствованіями скор?е отвлеченными, — но они все таки связывались съ «землей», съ ея нуждами и потребностями; ихъ интересовали не философскія «идеи», не первоначала, міровой жизни, — a челов?къ, его печали и радости…

Сенъ-Симонъ и его ученіе. Его посл?дователи.

Выше было уже указано, что посл? французской революціи началась реставрація христіанства въ вид? возрожденія католичества. Сенъ-Симонъ, увлеченный этимъ стремленіемъ возстановить "христіанство", явился съ пропов?дью "новаго христіанства"; онъ и его единомышленники р?зко обличали современную имъ европейскую жизнь (торжество капитала, образованіе пролетаріата, рабство людей отъ гнета устар?лыхъ формъ жизни); доказывалъ, что ученіе Христа искажено формализмомъ церкви, что надо возстановить его чистоту, перестроивъ религію на принципахъ любви къ ближнимъ. Поэтому для него люди б?дные, несчастные — главный предметъ вниманія. Онъ училъ, что только очищенная христіанская религія можетъ создать людямъ земное счастье. Равенство людей, уничтоженіе привилегій рожденія и широкія права «труду» — вотъ основы его ученія. Посл?дователи его — Базардъ и Энфантинъ развили его ученіе, и придали ему бол?е практическое значеніе. Они такъ же, какъ ихъ учитель, религію полагали въ основу своего ученія и не вид?ли въ своихъ идеяхъ никакого подрыва политическимъ формамъ государства, полагая, что ихъ ученіе осуществиио независимо отъ образа правленія. Базардъ мечталъ о бол?е правильномъ распред?леніи труда, объ учрежденіи банковъ, которые должны урегулировать отношенія капитала и труда. Вм?ст? съ Энфантиномъ, развивая взгляды Сенъ-Симона, онъ сталъ доказывать, что за женщинами надо признать равноправіе въ жизни съ мужчинами (эмансипація женщины). Энфантинъ училъ, что язычество было культомъ природы, плоти; христіанство — культомъ духа, a "новое христіанство" (сенсимонизмъ) должно дать гармонію между "божественной плотью и "божественнымъ духомъ"; это "обожествленіе плоти", въ конц? концовъ, привело къ тому, что "община сенсимонистовъ" была закрыта правительствомъ въ 1832 году.

Столкновеніе Герцена съ Б?линскимъ.

Герценъ очень интересовался этимъ ученіемъ и за сочиненія сенсимонистовъ, y него найденныя при обыск?, сосланъ былъ въ 1834-омъ году въ Пермь. Когда въ 1839-омъ году онъ вернулся въ Москву, онъ засталъ зд?сь разгаръ увлеченія "гегеліанствомъ".

Исходя изъ положенія: "все д?йствительное — разумно",[59] друзья Станкевича, особенно Бакунинъ и Б?линскій, пришли къ примиренію съ существующимъ порядкомъ русской д?йствительности, оправдывали даже существованіе кр?постного права. Герценъ ужаснулся, видя, до какихь философскихъ пред?ловъ дошли его университетскіе товарищи. И вотъ, онъ самъ изучилъ философію Гегеля, и сум?лъ доказать Б?линскоиу, что тотъ — 1) слишкомъ узко понималъ Гегеля, и — 2) что не въ умозрительныхъ построеніяхъ смыслъ жизни, a въ служеніи челов?ку. Со свойственною ему страстностью, Б?линскій отъ гегеліанства отказался ради политическихъ интересовъ и сенсимонизма. Уже въ 1841-омъ году онъ сд?лался единомышленникомъ Герцена.

Изъ совокупныхъ возд?йствій идей "оффиціальной народности", философіи Гегеля и французскихъ политическихъ ученій сложились y насъ два характерныхъ философско-историческихъ міросозерцаній: славянфильство и западничество. Первые представители этихъ взаимно-противор?чащихъ міросозерцаній вышли изъ одного гн?зда — изъ кружка Станкевича.

Славянофильство.

Славянофильство было ученіемъ бол?е сложнымъ, ч?мъ теорія "оффиціальной народности", хотя, несомн?нно, между ними было большое сходство. Главнымъ отличіемъ между ними были ц?ли и средства. Ц?лью "оффиціальной народности" было, какъ мы вид?ли, внушеніе русскому обществу в?ры въ неподвижные идеалы старины; это было стремленіе чисто-консервативное. Первые славянофилы пропов?довали свободное развитіе идеаловъ старины; они были прогрессисты-народники. Главнымъ средствокъ для достиженія ц?ли y "оффиціальной народности" была «опека» надъ обществомъ и борьба съ протестомъ, — славянофилы же стояли за свободу мысли и слова. Но, по существу идеаловъ, об? теоріи во многихъ пунктахъ соприкасались.

Исторія славянофильства.

Возникло наше славянофильство, какъ результатъ — 1) романтизма, пробудившаго націоналистическія стремленія y многихъ народовъ Европы, — 2) наполеоновскихъ войнъ, которыя подняли патріотизмъ во вс?хъ страахъ Европы и см?нили идеалы французскаго космополитизма стремленіемъ кь національному самоопред?ленію,[60] 3) — философіи Шеллинга и особенно Гегеля, съ ихъ широкими взглядами на величественный ходъ міровой исторіи на началахъ развитія. Особенно плодотворна была идея Гегеля относительно того, что каждая историческая нація является носительницей какой-нибудь «идеи». Гегель остановился на грекахъ, римлянахъ и германцахъ. Славянофилы обратились къ «славянамъ» — 4) Кром? того, къ родной старин? и народу славянофиловъ потянуло подъ вліяніемъ того чувства разочарованія, которое многими овлад?ло при вид? того, какое крушеніе потерп?ли западническіе идеалы Александра I въ Россіи, 5) — наконецъ, для народническихъ симпатій было основаніе и въ родной литератур?: въ поэзіи Пушкина, Жуковскаго, поздн?е Лермонтова, уже сказались національно-патріотическія настроенія; въ ихъ твореніяхъ уже опред?лилось исканіе родной культуры, выяснялись идеалы народа — семейные, государственные и религіозные.

Особенности этой теоріи.

Въ поискахъ самостоятельнаго типа русской культуры славянофильство пріобр?ло демократическія характеръ, наклонность къ идеализаціи старины и тягот?ніе къ панславизму (мечты объ соединеніи вс?хъ славянъ подъ русской державой). Изъ этого видно, что славянофилы, въ н?которыхъ отношеніяхъ, близко подходили къ либеральной части русскаго общества (демократизмъ), въ н?которыхъ — къ консервативной (идеализація старины).

Д?ятели этой группы.

Школа славянофиловъ сложилась около второй половины 30-хъ годовъ: братья Кир?евскіе, Иванъ и Петръ, Хомяковъ, Дм. Валуевъ, Аксаковы, Константинъ и Иванъ, Юр. Самаринъ, — вотъ, самые видные д?ятели славянофильства, разработавшіе это ученіе въ философскомъ, религіозномъ и политическомъ отношеніяхъ. Сперва они дружили съ «западниками», но потомъ постепенно разошлись: философскія письма Чаадаева разорвали посл?днія связи, — особевно посл? злобнаго памфлета Языкова.

Взглядъ ихъ на Петра и русскую исторію. Идеалы славянофильства.