Лирический герой и лексика стихов суданского народного поэта ал-Харделло (1830—1917)

Лирический герой и лексика стихов суданского народного поэта ал-Харделло (1830—1917)

В народной поэзии кочевых арабов лирический герой — это обычно незаурядная личность, не только рыцарь, охотник и влюбленный, но и поэт, выразитель славы своего племени. Он не простой стихотворец, а вождь, жрец, пророк и учитель [52, с. 137]. Такого лирического героя мы находим в стихах суданского поэта ал-Харделло.

Как только Судан обрел независимость (1 января 1956 г.), суданские филологи особенно активно стали работать над изучением фольклора родной страны. Институт афро-азиатских исследований при Хартумском университете имеет специальное фольклорное отделение. Ведется собирание наследия народных поэтов. В 1958 г. Абд ал-Маджид Абдин, профессор Хартумского университета, специалист в области семитского языкознания, собрал стихи прославленного народного поэта ал-Харделло, которого называют эмиром народной суданской поэзии. Он был вождем племени аш-шукрийя[5], обитающего в местности ал-Бутана, где в древности находилось знаменитое государство Мероэ [243; 245; с. 3-23]. Поэзия ал-Харделло выражает дух бедуинской жизни и естественно — племенные интересы. Абд ал-Маджид Абдин снабдил собрание стихов ал-Харделло предисловием о жизни поэта и его творчестве.

Ученик Абд ал-Маджида Абдина, ныне профессор Хартумского университета Ибрахим ал-Харделло, внук поэта, продолжил собирание стихов своего деда. В 1971 г. он опубликовал «Диван ал-Харделло» [186]. Поэзии ал-Харделло посвящены также работы суданских фольклористов ат-Тахира Абд ал-Карима [232] (1969 г.) и Сеййида Хамида Хуррейза [222] (1976 г.). На русском языке краткие упоминания о нем есть у Н. К. Коцарева [69, т. 8, с. 220] и В. П. Демидчика [41, с. 16].

Ал-Харделло родился приблизительно в 1830 г., умер в 1917 г. Его отец Ахмед-бек Абу Синн (1790—1870) в течение десяти лет (1860—1870 гг.) был суданским губернатором Хартума и главой конгломерата племен, кочевавших между Белым Нилом и границами Эфиопии. По описанию ат-Тахира Абд ал-Карима, «поэт был высок ростом, смугл, с широким лицом, на правой щеке у него рубец, говорят, от удара меча, короткие усы, тонкий нос, большие глаза, он сутул и всегда носит одежду бедуинского покроя из хлопчатобумажной ткани» [232, с. 2]. Он отличался горячим нравом и пылким темпераментом.

Основной жанр поэзии ал-Харделло — любовное стихотворение, газаль. Наряду с традициями арабской поэзии, восходящими к Омару ибн Абу Рабиа и поэтам узритского направления, его творчество отражает и воздействие суданского фольклора. Ибрахим ал-Харделло пишет о его творческом направлении так: «Путь ал-Харделло в поэзии и его метод представляют среднее между школой Омара и школой Джамиля. По нашему мнению, это восходит к образу жизни и социальным условиям, которые сформировали личность поэта и придали его искусству характер, отличный от обеих вышеназванных школ. Ал-Харделло жил в бедуинско-оседлой аристократической среде, где много и племенных ценностей, и суровости пустыни. Если мы находим в его поэзии мягкость и некоторую интеллигентность, то причины этого кроются в той доле цивилизации, которой он мог пользоваться. Если мы обнаруживаем в его стихах значительное отражение кочевых условий и горячность, достигающие той же степени трагичности и возвышенности чувств, что и в поэзии узритов, то проистекает это из известной схожести его образа жизни с образом жизни узритов [186, с. 7-8].

Поэзии ал-Харделло присущи традиционные приемы и образы, традиционная лексика, своего рода штампы, узловые слова, характерные для газаля: з?улм, з?а?лим (2) «жестокость любимых» [186, с. 77], джарх? джади?д, джиру?х?а (3) «новая рана» [186, с. 80], лейл т?ав?ил (6) «долгая ночь» [186, с. 82], ал-к?алб ал-х?а?фик? (3) «трепещущее сердце» [186, с. 90], йа‘с ал-‘а?з?ил (4) «отчаяние соперника» [186, с. 144], джирсат фира?к? (3) «невыносимость разлуки» [186, с. 113], а также слова, обозначающие восхваление предмета любви [186, с. 137]. Вот его стихотворение «Новая рана (джарх?, 3)»:

У меня теперь новые раны (джиру?х?а, 3).

Я рыдаю, и сон не приходит ко мне.

О, разлука (фарк?, 3) с хозяйкой глаз насурмленных.

Хуже мне, чем влюбленному (ма‘шу?к?, 3) в Лейлу (Лейла, 2),

Он во сне отдыхал, а я и уснуть не могу.

[186, с. 80]

Стрелы (сиха?м, 3) Умм Наим

Передайте ей весть обо мне, раз вы посетили меня (‘увва?д, 5)!

Скажите, что слаб я и к ночи скончаюсь.

Умм Наим мое сердце (фу‘а?д, 3) стрелою пронзила

И глубоко застрял наконечник стрелы.

Разве можно так жить и еще исцелиться?

[186, с. 81]

Долгая ночь (лейл т?ави?л, 6)

Долгая-долгая ночь невыносима.

Утро несносно из-за жгучей любви к Умм Наим,

Все горит у меня, будто я на железном вертеле,

А бедное сердце то замрет, то вот-вот разорвется.

Такие типичные образы арабской поэзии, как «рана», «раненое сердце», «сердце, которое разрывается», «мука», «печаль», «рыдание» и т. п., имеют глубокий иносказательный смысл. Раны и страдания от любви — символы страдания от превратностей судьбы и социальной несправедливости. Факты биографии поэта дают основания для подобного толкования. Дело в том, что в конце XIX в. племя шукрийя и его вожди поддерживали антиимпериалистическое движение Махди, однако в 1885 г. с приходом к власти преемника Махди халифа Абдаллаха из-за разногласий с последним, племя вынуждено было уйти в Эфиопию. Некоторые его вожди были схвачены и заключены в тюрьму в Омдурмане. Ал-Харделло также был арестован и некоторое время находился в тюрьме. Семья потеряла свои богатства, возможность жить в относительном довольстве. Поэт познал нужду и бедность. В 1889 г. племя постиг голод. Все эти события наложили отпечаток тоски и страдания на стихи поэта. Чувства эти иносказательно выражены в форме любовных стихотворений. Внук поэта в исследовании о его творчестве писал: «Ал-Харделло в своих стихах уделял большое внимание символам. Бедуинский поэтический метод стремится к краткости в описании, удовлетворяясь намеками или условными знаками» [186, с. 8]. Например:

Куда бежать?

Сон мимолетен и с вечера и под утро,

Потому что я страшусь потерять (фак?д, 3) ее.

Нежно тело ее под мадрасской тканью.

Как бежать мне из плена жгучей любви (ни?ра?н г?ара?м, 3; ни?ра?н — мн. от на?р)?

[186, с. 95]

И днем и ночью я в смятенье

Тревога обрушилась на меня: и днем и ночью я в смятенье.

Нутро сжимается от боли, а раненое сердце (к?алб-и? миджаррах?, 3) ноет.

От этой боли застонал бы любой, и даже камень.

Но милостив великий Аллах, и я надеюсь на избавление.

[186, с. 79]

Когда же?

Как прекрасна была ты тогда, когда мчался к тебе я на быстром верблюде!

И верблюды мои бежали легко от Бутаны и до Шенди.

А теперь я бедняк, у меня ни гроша.

О любимая? Когда же укроемся мы индийской тканью для сна?

[186, с. 83]

Упоминание о стремлении освободиться от огня любви и страданий, о заботах и боли, от которой застонали бы камни, о потере богатства и мечтах, чтобы вернулись прошлые счастливые дни, не оставляет сомнений в том, что газал выражает скрытые чувства поэта, обусловленные превратностями его жизненного пути. Относительно последнего стихотворения исследователь замечает, что подобные стихи многочисленны в «Диване» ал-Харделло, а их перевод и толкование рассеивают очарование, которое и является духом и тайной всякой поэзии [186, с. 83]. Можно добавить, в этом стихе скрыта глубокая тоска, безнадежность и даже желание успокоиться вечным сном.

Таким образом, даже, казалось бы, легким любовным стихотворениям этого поэта присущи глубокие раздумья о жизни, философские обобщения. Наполнение любовных стихотворений раздумьями о жизни, философскими обобщениями ведет к простоте и одновременно к большой отточенности и лиричности поэтических средств. По-видимому, поэтому непреходяща популярность стихов ал-Харделло. В этом отношении показателен особый жанр арабской народной поэзии — стихотворение, основанное на какой-либо народной пословице. Мудрость, заключенная в пословице, обобщает социальный опыт многих поколений. С древности у арабов принято развертывать пословицу в рассказ, повесть, стихотворение, басню, трактат. Стихотворение, построенное на базе пословицы, называется «махалл шахид», в Тунисе они очень популярны [265, с. 7]. Такие стихотворения известны у арабов давно, например, поэтический сборник стихов «праведного» арабского халифа Али (656—661) содержит много стихов такого рода. Приведем в качестве примера тунисский махалл шахид Ахмеда бен Мусы на тему «Тот, кто роет яму другому»:

О, беспечный, зажги огонь и проверь, все ли надежно.

Вырой яму вокруг шатра, спеши, пока дождь не пошел.

Да не забудь — не рассчитаешь, так сам и утонешь.

Рой свою яму глубоко, спеши, а то вихрь налетит.

Сеешь колючки, а сам же потом удивишься тому, что пожнешь.

Роющий яму злодей, ты роешь ее для себя.

[265, с. 34]

В поэзии ал-Харделло также встречаются такие стихи. Вот намек на изречение «все сокрытое становится явным»:

Явная тайна

Все, все люди меня отвращают от юной тростинки.

Я скрываю свою любовь и об этом — ни слова,

Но часто тайна становится явной — меня выдают мои же глаза.

[186, с. 146]

Тайна открылась

Я прятал любовь в смятении чувств, но она не ушла.

Она жалила тайно меня, как змея, а потом и открыто.

Смотрю, из-под темных волос нежно сияют сережки,

В любви к Умм Наим даже малое много.

[186, с. 96]

В последнем стихотворении пословица «тайное становится явным» подкрепляется образом змеи как существа злого, скрытного, коварного.

В стихотворении «Малое многое» содержится намек на пословицы о ненасытности человека или о том, что даримое в большом количестве не оценивается по достоинству:

Собирал я богатство свое, чтоб ее благосклонность снискать.

Много собрал — никому и не счесть.

Но чем больше дарю я, тем меньше вижу вниманья.

Не рассержусь, если даже и все она заберет.

[186, с. 102]

Помимо коротких четверостиший — мусдаров — ал-Харделло оставил две большие поэмы, которые в Судане тоже называют мусдаром [см. 222]: «Мусдар об охоте» и «Мусдар о посохе». Как считают исследователи творчества ал-Харделло, обе поэмы принадлежат к жанру газал.

В поэмах и четверостишиях ал-Харделло перед слушателями и читателями предстает поэт нового времени, но напоминающий древних великих арабских поэтов, живших еще до ислама или в раннеисламский период; рыцарей и певцов пустыни, поэтов покинутых бедуинских кочевий, суровой, но свободной жизни, простой и трудной любви. Это бедуинский герой нового времени, славный лирический народный герой арабской любовной лирики в новую эпоху развития арабской литературы.

Стихи ал-Харделло созданы на суданском диалекте арабского языка, и в лексике его произведений наблюдаются некоторые особенности, однако основная линия и основные ключевые опорные слова традиционной древней поэзии сохранены. Лексика, характерная для арабских любовных стихотворений: ‘а?з?ил «порицающий, соперник» [186, с. 157], шаук? «страсть» [186, с. 157], бава?рик? ал-х?убб «знамена любви» [186, с. 103], т?аби?б «врач, исцеляющий» [186, с. 62], мух?та?р «смятенный» [186, с. 85] и др. Чисто суданскими являются, например, слова: ди?фа «маленькая газель» вм. раша? (2) [186, с. 111], лувва?м «хулители, упрекающие» вм. ‘ава?з?ил (4) [186, с. 132], х?иса?ра?т «страдания от любви» вм. шаджа? или кава? (3) [186, с. 82], г?айй «любовь» вм. х?убб (1) [186, с. 96], хум «женщины» вм. г?ид (2) [186, с. 103] и др. Однако даже в чисто суданских словах нельзя найти ничего чуждого обычной лексике арабской лирики. Так, лувва?м от лаум «порицание, упрек» слова, встречающегося и в литературной поэзии, х?иса?ра?т — литературное х?асрат «горе, боль, томление, тоска», г?айй в литературном языке означает «увлечение». Ряд слов в мусдарах ал-Харделло отличается от литературных только фонетически. Таким образом, лексика любовных стихотворений суданского народного поэта аль-Харделло несомненно близка общеарабскому словарю любви и природы, характерному как для литературного языка, так и для различных арабских диалектов.