Об антифеодальной поэме Нагиба Сурура «Йасин и Бахийя»
Об антифеодальной поэме Нагиба Сурура «Йасин и Бахийя»
Нагиб Мухаммед Сурур (1932—1978) — известный египетский поэт и режиссер. Театральное образование он получил в Советском Союзе, пропагандировал в Египте русскую литературу, в частности, им осуществлена постановка пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад». Широкий отклик в литературной и театральной жизни Египта нашла поэма Нагиба Сурура «Йасин и Бахийя» [146], поставленная им в театре «Масрах ал-Гейб» [см. 236, 255]. Критика отмечала необыкновенную новизну поэмы, оригинальную сценическую форму, смелую критику социального угнетения господствующим классом египетских феллахов. Поэму Нагиба Сурура можно назвать эпическим романом, потому что в ней отражается судьба целого народа на важном этапе его развития — в период антифеодальной борьбы. Место действия поэмы — селение Бухут к северу от города эль-Мансуры, герои — молодой феллах Йасин и его невеста Бахийя. Выбор имен героев и названия поэмы не случаен. Эти имена широко распространены среди египетских крестьян и, как в русском фольклоре Иван да Марья, стали именами нарицательными. Йасин — батрак, смуглый как хлеб, стройный как пальма. Он не мечтает о рае, где текут реки из меда, после трудового дня ему и глоток воды из кувшина или канала слаще меда. Йасин любит деревенскую девушку, свою двоюродную сестру Бахийю, но не может жениться — у него нет земли, нет денег для уплаты выкупа за невесту. Йасин терпеливо ждет, но беды следуют одна за другой, и вот однажды паша, владелец земли в деревне, решил забрать Бахийю в свой дворец в услужение. О паше шла дурная молва: девушки, попадавшие в его дом, возвращались обесчещенными, а по старым египетским обычаям наказанием за потерю чести была смерть: девушку убивали, чтобы скрыть позор, который обрушивался на семью. Йасин хочет спасти Бахийю. Он поднимает восстание крестьян против паши и гибнет в неравной борьбе. Йасин убит, но гнев феллахов достиг крайнего предела, и они готовы продолжать борьбу до победы [см. 210].
Нагиб Сурур посвящает свое творчество народу [см. 266], в центре его повествования — страдания крестьян под властью феодалов и борьба с ними. Борьба феллахов против феодалов описана им с высоким эмоциональным накалом, картина борьбы содержит широкое эпическое обобщение:
Никто не знает,
как из трещин земли выросли тысячи мотыг,
целый лес,
целое войско.
В страхе бежали бандиты,
в панике стреляя наобум.
А лес между тем надвигался на Бухут.
Упало двое… третий,
четвертый.
А лес между тем надвигался.
Стихли выстрелы.
Йасин был там
с мотыгой, как все.
О, Бухут!
Ты, как вулкан, силен!
О, Бухут!
Ты, как потоп, древен!
Бросил Йасин мотыгу — стала она винтовкой.
Так Моисей бросил когда-то свой посох.
И вот в руках уж у всех богатырей
винтовки.
[276, с. 97-98]
Лес надвигался на Бухут
под тучами голубей,
и голуби на плечах у этих героев.
Затрепетала Бахийя от страха,
начал птенчик плакать:
«О голубь, взмахни крылами,
лети скорее, маши крылами,
на плечо свободного опустись».
А лес между тем надвигался
на Бухут!
[276, с. 102]
Социальная жалоба феллахов на свое бедственное положение выражается в форме их песни о ране: «Твои врачеватели (т?абиб, 5), о рана (джарх?, 3), умерли, а ты еще жива. О рана, выздоравливай, постыдись, ведь ты одна такая во всей округе» [276, с. 60]. Использование Нагибом Суруром в такой поэме с острым социальным звучанием реминисценций песен о ранах — еще одно свидетельство того, что эти песни выражают боль не только от несчастной любви [ср. также: 257, с. 17].
Хотя лексика поэмы «Йасин и Бахийя» отлична от лексики обычных любовных стихотворений, поскольку ее содержание многопланово, но те части, которые посвящены описанию Бахийи, любви героев, характеризуются использованием все того же стандартного набора ключевых слов арабской лирики. Например, рассказ о красоте Бахийи:
Среди девушек Бухута не было ей подобной,
подобной Бахийе.
Она свежа, как ягода смоковницы на ветке (г?ус?н‘, 2),
Нежна,
Желанна
и тепла.
Такова была Бахийя.
Быстрая.
Как кувшин с прохладным молоком
утром в месяц туба, приятна.
Цветущая, как клевер,
благоухающая, как мята,
яркая, как василек.
[276, с. 24]
В поэме, естественно, повторяется обычная лексика из арабского народного словаря любви и природы: х?аба?йиб (2) «любимая», вместо общеязыкового «любимые» [276, с. 57]; са‘д (1) «счастье», г?ара?м (1) «любовь» [276, с. 33], х?ама?ма бейд?а?’ (2) «белая голубка» [276, с. 26]. Интересен и образ моря (бах?р, 6) — жизни, таящей в себе борьбу и гибель, которое предстает перед Бахийей в ее вещем сне. Море бескрайнее, волна за волной; корабль, кормчий которого — Йасин [276, с. 25-29]. Кормчий корабля в бурном море жизни — это вождь крестьянского восстания против главного врага и противника — хозяина поместья, владельца всей земли, угнетателя народа, который одновременно выступает как главный персонаж, нарушающий счастье влюбленных, стремящийся похитить невесту, погубить героя. Традиционно употребление слова г?у?л/ал-г?у?л (4) «злой дух», от которого, как полагают, произошло европейское «алкоголь»: «Голод в Бухуте как злой дух (г?у?л, 4)» [276, с. 93], «смеются глаза злого духа (г?у?л, 4)» [276, с. 86]. Употребляется и синонимичное ему слово ‘ифри?т, мн. ‘афа?ри?т [276, с. 103]. Злую судьбу и разлуку влюбленным предвещает ворон (г?ура?б‘, 4, мн. г?ирба?н): «Два ворона (г?ирба?н, 4) опустились на пальму и начали каркать. Как наседка, тогда закричала Бахийя, сжался Йасин, будто заяц» [276, с. 55]. Паша и его приспешники получают наименование келб, мн. килаб «собаки», ди?б, мн. дийа?б «волки» [276, с. 80, 90, 95].
Тема борьбы против феодального гнета в прямом изложении, без аллегории, нова для арабской поэзии, поэтому Нагиб Сурур наряду с традиционными словами вводит и новые из общественно-политической, газетной лексики. В ряде случаев в поэме традиционная лексика употреблена необычно, например, в роли врачевателя ран выступает смерть: «Когда ж отдохнешь от страданья (‘аз?а?б, 3), когда же излечатся раны (джуру?х?, 3)? Где врач (т?аби?б, 5) твой? Если только не смерть твой целитель (т?аби?б, 4)» [276, с. 88]; или вместо героя, раненного любовью,— солнце: «Солнце было ранено (джари?х?-а, 3), окрасив кровью закат» [276, с. 111].
В красочном языке поэмы Нагиба Сурура «Йасин и Бахийя» нашло отражение песенное народное творчество, богатые традиции арабской классической классической литературы и современные достижения нового поэтического движения в арабских странах.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.