Глава III. «Приключения Гекльберри Финна». Рассказы

Глава III. «Приключения Гекльберри Финна». Рассказы

У В. И. Ленина есть замечательная характеристика рабства, возросшего на «свободной» американской почве во второй половине XIX века: «Ссылаются на то, что в Америке демократия, что там Белый Дом. Я говорю: свержение рабства было полвека тому назад. Война из-за рабства кончилась в 1865 году. А с тех пор там выросли миллиардеры. Они держат в своем финансовом кулаке всю Америку…»[279].

К середине 80-х годов становилось все очевиднее, что в рабстве находятся не только негры, но и белые — все трудящиеся Америки, попавшие в кабалу к миллиардерам. Не только к этому времени, но и позднее у Марка Твена не было достаточно ясного понимания экономических и социальных процессов, происходивших в современной ему Америке, но писатель остро ощущал все углублявшийся кризис американской демократии.

В то время, когда создавался роман «Приключения Тома Сойера» и писались очерки «Былые времена на Миссисипи», появился и рассказ «Правдивая история» (1874).

Гоуэлс, поместивший его в редактируемом им журнале «Атлантический ежемесячник», вынужден был выступить на защиту Марка Твена, потому что читателям его «благонамеренного» журнала рассказ не понравился. Гоуэлс писал, что это — «исследование характера, столь же правдивого, как сама жизнь, сильного, нежного и трогательно-патетического»[280].

Прототипом героини твеновского рассказа была реальная «тетушка Корд» — негритянка с фермы близ Эльмайры, уроженка штата Виргиния, дважды проданная в рабство. К названию своего рассказа Марк Твен прибавляет фразу: «в том виде, как я сам слышал его». Писатель сохраняет диалектный язык старухи негритянки, строй ее речи и все содержание ее трагической биографии. Тетушка Рейчел — героиня рассказа — вначале представлена как человек смешливый, живой и беззаботный. Но, задетая предположением, что она «ухитрилась прожить на свете шестьдесят лет и ни разу не испытать горя», Рейчел рассказывает о своей горестной жизни: как на невольничьем рынке были проданы в разные стороны она, ее муж и семеро детей, как она яростно защищала своего младшего сына — маленького Генри («убью всякого, кто притронется к нему!»), как работорговцы силою оторвали ее от ребенка («я билась и кричала, рвала на них платье, колотила их своими цепями, а они избивали меня, но я уже не чувствовала ударов…»).

В рассказ введен выразительный и многозначительный эпизод: спустя тринадцать лет, в период Гражданской войны, Рейчел случайно встретила своего сына Генри среди солдат армии Линкольна; Генри сражался за свободу негров: находился во «взводе солдат черного полка». Мать пережила огромную радость и гордость, но снова потеряла сына из виду.

Марк Твен вызывает у читателя горячую симпатию к простому человеку — негритянке, которую лишили семьи, детей, сделали ее жизнь пустой. Старая Рейчел представлена в рассказе человеком с богатым духовным миром, она глубоко и остро переживает горе и радость.

Мотивы эти получат более полное раскрытие в образе негра Джима. Между «Правдивой историей» и «Приключениями Гекльберри Финна» есть преемственность; рассказ — прелюдия романа.

Закончив «Приключения Тома Сойера», Марк Твен уже думал о новом романе с теми же героями. Это видно из письма к Гоуэлсу от 15 июля 1875 года. «Я возьму мальчика лет двенадцати, — писал Марк Твен, — пропущу его сквозь жизнь; но не Тома Сойера, он неподходящий для этого характер»[281].

В августе 1876 года было уже написано четыреста страниц будущего романа о Геке Финне. Летом 1883 года, после того как была закончена книга «Жизнь на Миссисипи»[282], Марк Твен снова принялся за роман.

Главы из нового, ставшего вскоре знаменитым романа — «Приключения Гекльберри Финна» — впервые появились в журнале «Сенчюери Мэгезин» в декабре 1884 года и в январе 1885 года. Вся книга в целом стала достоянием читателя лишь в феврале 1885 года[283].

О том, насколько политически актуальным, почти злободневным было это произведение, свидетельствует бурная полемика, разгоревшаяся вокруг романа по выходе его в свет. Реакционеры США увидели в свободолюбивом Геке Финне своего заклятого врага. В Конкорде книга была изъята из школьных библиотек — под тем предлогом, что Гек Финн был лжец, скрывал беглого негра и тем самым предназначил себя для ада. Об этом, спустя много лет, Твен будет вспоминать в «Автобиографии», в связи с тем, что через семнадцать лет после появления книги в свет ее выбросили из библиотеки г. Денвера[284].

Конкорд — «американский Веймар», город аболиционистов Торо и Эмерсона, Конкорд, в 50-х годах строивший тайные убежища для беглых негров, — отверг Гека Финна за сокрытие негра Джима. Библиотечный комитет в Конкорде охарактеризовал книгу Твена как «грубую, непристойную, безвкусную… хлам, годный лишь для трущоб». Конкордские газеты вопили об «антирелигиозности» романа и заявляли, что «дни Твена-юмориста окончились».

Литературный Конкорд, представленный Луизой Олкотт и Селией Токстер[285], встретил роман Твена враждебно. Луиза Олкотт вычеркивала Марка Твена из литературы. «Если мистер Клеменс не может выдумать ничего лучшего, что он мог бы рассказать нашим юношам и девушкам с чистыми помыслами, пусть лучше бросит писать», — высокомерно заявляла эта «признанная» детская писательница[286].

Бостонские газеты оценили «Гекльберри Финна» как произведение, «столь же плоское, как и грубое», и предсказывали, что его «никто не будет читать»[287].

Приговоры конкордских и бостонских газет подхватили реакционные газеты других городов. «Чикаго трибюн» напечатала в марте 1885 года отрицательную рецензию о романе Твена; «Арканзасский путешественник» перепевал оценки восточных критиков и учил Твена хорошему тону. «Последняя книга Твена осуждена за то… что она вульгарна и груба. Времена вульгарного юмора в стране прошли. Было время, когда неприличная шутка могла найти поклонников, но сейчас читательская публика более утонченная. Грубовато-преувеличенный юмор отжил свой век. Юморист будущего должен быть строгим и правдивым»[288].

Арканзасская газета высокомерно осуждала газету «Столетие», поместившую отрывки из «Гекльберри Финна»: «писания Твена не стоят того, чтобы нормальная провинциальная газета отводила бы им место на своих страницах»[289].

Конкорд и Бостон культивировали выспренность и «изящество», манерность и вычурность, слащавость и дидактизм. Народный юмор изгонялся из этой рафинированной литературы и считался признаком «давно прошедшего варварства». Провинциальные газеты рабски подражали буржуазным литературным законодателям, грубо и прямолинейно отвергая то, что противоречило устанавливающейся «нежной традиции» и декадентской моде.

«Спрингфилдский республиканец» объявил, что все написанное Твеном опасно в моральном и интеллектуальном отношениях. Газета раскрывала истинную причину травли, которой подвергался Марк Твен: «Вся беда в том, что мистер Клеменс (не Твен, а Клеменс — человек с определенными политическими убеждениями. — М. Б.) из тех, кто не имеет уважения к праву собственности»[290].

Вот где «корень зла»! Вот почему Марк Твен создал «вредный», «низкий», «преступный» роман. (эпитеты, употребляемые газетой). Газета припоминала Марку Твену даже такие «грехи» многолетней давности, как речь на обеде по поводу 70-летия Уиттьера.

Действительно, газета «Спрингфилдский республиканец» попадала в точку: «элегантные» декаденты и «изысканные» последователи «нежной традиции» питали полное уважение к собственникам, а Марк Твен и герой его романа Гек Финн — никакого. Вот почему консервативная буржуазная критика травила писателя и отвергала его роман[291].

Положительная оценка, которую дали роману современники Марка Твена, также весьма знаменательна. Наперекор тому, что писалось в консервативных буржуазных газетах, прогрессивный писатель Д. Ч. Гаррис определил сущность «Гекльберри Финна» кратко и многозначительно: «Это — жизнь»[292].

В письме к Марку Твену по поводу его 50-летия Д. Гаррис называл роман «совершенной книгой» и добавлял: «Мы получили урок честности, справедливости и великодушия»[293].

Роберт Л. Стивенсон — горячий поклонник Марка Твена — писал ему из Англии, что он читал «Гекльберри Финна» четыре раза и «готов начать снова завтра». Положительные отзывы о романе подчеркивали в про изведении его реализм, благородство образа мыслей автора и высокую художественность.

В американском литературоведении «Гекльберри Финн» был оценен должным образом лишь после смерти Марка Твена[294].

Действие в романе отнесено в недавнее прошлое — в 50-е годы; но своей проблематикой это произведение связано с американской действительностью последних десятилетий XIX века.

Марк Твен рассказывает историю жизни типичного американского мальчика из народа; делает его воплощением независимости, свободолюбия, правдивости в самом широком смысле этого слова, справедливости и сердечной доброты — той высокой человечности, которая живет в сердце каждого простого честного человека, хотя и не всегда получает свое выражение.

Образ Гека Финна не может быть понят до конца, многое в его характере и поведении останется необъяснимым, если не принять во внимание тот «воздух», в котором находится литературный герой.

История аболиционистского движения и Гражданской войны 1861–1865 годов учит тому, как благотворен был союз белых и негров в борьбе против рабовладельцев. Именно он обусловил победу революционных сил в период Гражданской войны. Твен знает это. Недаром он изобразил молодого негра Генри в рассказе «Правдивая история» в качестве солдата «черного полка» в армии Линкольна.

«Одна из моих теорий, — писал Марк Твен позже, в апреле месяце 1901 года, в письме к Рею Дж. Фридману, — состоит в том, что сердца людей одинаковы на всем свете, независимо от цвета кожи»[295].

В романе Твен описывает трогательную и верную дружбу белого мальчика и взрослого негра; восхищается глубоко человеческими качествами обоих, проявившимися в борьбе за свободу. Писатель ратует за их права, требует к ним — беглому негру и отверженному буржуазным обществом мальчику-бродяге — уважения. Дружба Гека Финна и негра Джима предстает как прообраз того исторического союза белых и негров, который дал свои плоды в годы Гражданской войны и может дать их в будущем.

Обращение к прошлому в романе Твена имеет глубокое социальное обоснование. Это становится более ясным, если иметь в виду все то, что сказано было Марком Твеном о современном ему Юге в «Жизни на Миссисипи», за год до появления романа.

Таким образом, время действия в романе — вопрос принципиального характера. В нем описываются 50-е годы (нет еще Гражданской войны, но уже развито аболиционистское движение). Повествование же ведется таким образом, что чувствуются оценки, характеризующие сознание человека 80-х годов, пережившего и войну 1861–1865 годов, и разочарования послевоенного времени, наблюдавшего рост ку-клукс-клановских организаций, идей расовой дискриминации и т. д.

Реалистические картины жизни рабовладельческого Юга в недавнем прошлом, изображенные в романе «Приключения Гекльберри Финна», рождали аналогии с жизнью южных штатов середины 80-х годов: пережитки рабовладельческого уклада живучи и сильны, а рабство стало более всеобъемлющей социальной формой.

Роман заставлял думать и осмысливать закономерности общего хода истории США, указывал на явления, ведущие к разложению буржуазной демократии.

Объективное содержание произведения говорило о том, что американскому народу враждебен общественный уклад Америки собственников — владельцев золота и человеческих жизней.

В героях Твена — Геке Финне и негре Джиме — против рабства и кабальных форм «цивилизации» бунтует не только разум, но и все их человеческие чувства. Так, например, оба — Гек и Джим — питают ненависть и презрение к отвратительному подобию мира стяжателей, эгоистов и рабовладельцев — к «королю» и «герцогу», двум мошенникам, бесцеремонно вторгшимся на их плот.

Два эти гротескно-сатирические образа имеют в романе весьма важные функции. Их пребывание на плоту — та капля дегтя в бочке меда, которая превращает идиллическую речную жизнь Гека и Джима в непрекращающуюся далее ожесточенную борьбу героев романа с ненавистным им миром хищников. Разрушая мошеннические замыслы двух авантюристов, Гек Финн приобретает жизненный опыт, становится отважнее, смелее. В этой борьбе формируется его характер; неосознанная симпатия к Джиму — «хорошему негру» — превращается в сознательное решение защищать его до конца, даже если придется из-за этого попасть в ад.

Здесь Твен пользуется одним из основных законов построения реалистического художественного произведения: идея только тогда впечатляюще может подействовать на сознание читателя, когда она найдена героем в результате его жизненного опыта.

Методы типизации, которыми пользуется Марк Твен при создании характера Гека Финна — положительного героя романа, — лучше всего выявляются при анализе эволюции этого образа и композиционных противопоставлений ему.

В конце романа «Приключения Тома Сойера» Гек порывает с «приличною» жизнью. «Во всем такая гнусная аккуратность, что никакому человеку не вытерпеть», — говорит он Тому, объясняя причину своего побега от вдовы Дуглас.

Устами своего героя Твен определяет образ жизни буржуазного общества как античеловеческий, противоестественный. Напрасно Том Сойер убеждает Гека Финна потерпеть, ведь «у всех то же самое». Геку «это невтерпеж. Прямо смерть — быть связанным по рукам и ногам».

Гек Финн органически не выносит жизни «цивилизованного» общества, сознательно не желает с ним мириться («не хочу быть богатым, не желаю жить в гнусных и душных домах»). Он вольнолюбив не только по склонностям и привычкам, но и по твердому убеждению. Его отношение к окружающему миру является для Твена критерием «естественности».

Несомненно, реальная жизнь США — страны с неподеленными еще, свободными землями, которые манили и сулили вольную жизнь, и с другой стороны — с устойчивыми рабовладельческими традициями, — лишь и могла породить такое страстное и неукротимое свободолюбие, какое заложено в характере Гека Финна.

Марка Твена иногда сравнивают с Торо[296]. На самом деле между двумя писателями больше различия, чем сходства. Герой «Уолдена» бежит от «цивилизованного» общества, чтобы «не сидеть у другого человека на шее» и собственноручно добывать себе средства пропитания. Это благородный, романтически настроенный индивидуалист, который уходит от «грязного» мира, не желая принять его принципы.

У Гека Финна иной душевный строй. Он гораздо ближе к лирическому герою поэзии Уолта Уитмена, нежели к герою Торо. Уитмен, воспевающий в «Листьях травы» простую жизнь, неиспорченное буржуазной цивилизацией человеческое сердце, ставит своего героя в ситуацию, сходную с той, которая описана в «Приключениях Гекльберри Финна»:

Беглый раб забежал ко мне во двор…

Я вышел к нему, он сидел на бревне; я ввел его в дом, и успокоил его, И принес воды, и наполнил лохань, чтобы он вымыл вспотевшее тело и покрытые ранами ноги… Он жил со мною неделю, отдохнул и ушел на север. Я сажал его за стол рядом с собою, а кремневое ружье мое было в углу[297].

Эти мужественные строчки могли бы быть эпиграфом к роману Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна».

Большая отвага и смелость должны были жить в сердце Марка Твена, чтобы через голову буржуазной Америки — с судом Линча, с ку-клукс-кланом, с узаконенной системой ежечасных издевательств над негритянским населением — говорить с американским народом о необходимости человеческого отношения к неграм и защите их элементарнейших прав.

В «Томе Сойере» Гек Финн борется за свободу для себя, как за самое необходимейшее условие человеческого существования. Лишь на этой стадии Гек Финн отдаленно может напоминать руссоистского героя Торо. «Мне нравится лес, эта река и эти бочки, — здесь я и останусь», — говорит Гек Финн в конце романа «Том Сойер». Можно указать и на такие совпадения: герой Твена — Гек, попадая в жадный торгашеский мир, испытывает желание поскорее выбраться из него — к «себе», на плот. Такие же чувства испытывает герой «Уолдена», когда, покинув лес, пробирается по задворкам и пустырям селения, избегая общения с «городом деловых, занятых людей», стремясь поскорее снова скрыться в уолденских лесах.

В «Приключениях Гекльберри Финна» образ Гека раскрывается намного глубже и разностороннее, чем в «Томе Сойере». Гек Финн теперь подобен герою Уитмена, который сажал беглого негра за стол рядом с собой, «а кремневое ружье… было в углу».

В первых же главах романа Гек Финн становится деятельным участником социального конфликта: он защитник и укрыватель беглого раба. Тем самым он восстает против «цивилизованного» общества, узаконившего рабство негров. Он спасает Джима от своры злобных работорговцев, хотя при этом рискует потерять собственную свободу: если бы обнаружилось, что Гек укрывает беглого негра, его самого ждала бы тюрьма. Подчеркивая, что потребность борьбы за свободу Джима, которая требует сметливости и отваги Гека, так же органично присуща ему, как и ненависть ко всему, что стесняет его собственную свободу, автор расширяет само понятие свободолюбия: свободолюбие — это не только ненависть к ханжам, эгоистам, рабам золота, религии, традициям, лжи, но и стремление бороться за социальную справедливость.

Гек помогает Джиму получить свободу потому, что сам не выдержал бы никакой неволи.

Понятия «справедливо» или «несправедливо» для Гека не абстрактные истины, вызубренные в воскресной школе, а пережитое и выстраданное. Однако только ли это — положительное — типично в поведении Гека Финна?

Писатель ни на минуту не отрывает своего героя от среды, его взрастившей. И в то же время держит его все время в состоянии борьбы с предрассудками этой среды. Это диалектическое противоречие лежит в основе многих комических сцен, когда Гек думает об одном (даже «приходит к решению», «дает слово»), а делает другое, причем это действие всегда подсказано жизненной необходимостью и добрым сердцем Гека Финна.

Гек Финн вырос на Юге, где рабовладение накладывало свою печать на мышление любого белого человека. Негры — не люди, они только собственность. Мальчик долго и с превеликим трудом продирается сквозь чащу рабовладельческих предрассудков — социальных и религиозных, — пока окончательно не решает остаться верным Джиму. Твен юмористически описывает «сокрушения» Гека по поводу того, что он не умеет «поступать по-правильному» («обокрал» «бедную старуху Уотсон», когда помог Джиму сбежать от своей хозяйки).

Юмор Твена — один из приемов раскрытия типического в характере Гекльберри Финна: «законы», «нормы», «правила» «цивилизованного» общества Гек проверяет собственной жизненной практикой и лишь тогда принимает их или отвергает. Так, например, ходить в школу и читать книжки Гек Финн привык и с этой «нормой» сжился, своими познаниями даже начал немного гордиться. Но считать богатство, золото целью и смыслом жизни он не может. Чтобы- отец не мучил его своими вымогательствами, чтобы богатство не заставляло его жить «приличной» и ненавистной жизнью, Гек Финн с легким сердцем отдает свою половину клада судье, а когда во время странствований ему попадает в руки мешок с золотом, он возвращает его законным владельцам — обманутым авантюристами молодым девушкам.

Характерно одно письмо Марка Твена, написанное в период подготовки романа к печати, 24 мая 1884 года. Адресовано оно издателю Чарльзу Уэбстеру; в нем Твен выражает свое возмущение плохими иллюстрациями к «Геку Финну».

«Все лица безобразны… как правило (хотя и не всегда), люди на картинках кажутся отталкивающими и отвратительными»[298].

Особенно недоволен был Твен рисунком для обложки книги, где лицо Гека Финна выглядело «безобразным, болезненно-искаженным». Марк Твен пишет: «Гек Финн чрезвычайно добросердечный мальчик и должен иметь красивое, очень красивое лицо»[299].

Эстетические суждения Марка Твена — человек прекрасен, если чист и добр сердцем — многое объясняют в построении образа Гекльберри Финна. Марк Твен может заставлять своего героя хитрить, сочинять на каждом шагу небылицы, увиливать, изворачиваться с помощью невинного вранья — и тем не менее оставлять душевный строй Гека Финна чистым, ясным, гармоничным. Гек добр, простодушен, бескорыстен, самоотвержен, великодушен. Это видят все люди, соприкасающиеся с ним. Недаром Гек располагает к себе сердца мальчиков Сент-Питерсберга, слуг-негров, членов семьи Грэнджерфордов, девушек-сирот семьи Уилксов, всех обитателей фермы Фелпсов.

Гек любит людей, готов им всегда прийти на помощь. Чтобы оттенить высокую человечность Гека Финна, Марк Твен противопоставляет ему Тома Сойера — мальчика из «приличного» дома, который никоим образом не мог бы пойти на такое нарушение законов рабовладельческого мира, как сокрытие беглого негра.

Гек Финн живо, глубоко и от всего сердца сочувствует Джиму, готов подвергнуть себя любой опасности, лишь бы доставить рабу счастье свободы.

«Пусть меня ругают паршивым аболиционистом и презирают за то, что я не донес, но мне все равно», — говорит Гек Джиму.

Том Сойер знает о том, что благочестивая мисс Уотсон, перед смертью раскаявшись, освободила Джима, но затевает с Джимом сложную игру в «освобождение» с соблюдением всего «ритуала» детективных книжек.

Гек борется за суть (за свободу для Джима). Том ищет повода для игры и самолюбования; он копирует книжные приключения, поступки книжных героев и игнорирует чувства и стремления своих живых, реальных друзей. Поведение Тома Сойера в конце романа — это не только литературная пародия, это нечто большее. Марк Твен создает карикатуру на фразерство, пустозвонство, показной шум.

Фанфаронство Тома Сойера в романе тем яснее обозначено автором, что наивный, но глубоко благородный Джим платит играющему Тому за «освобождение» поистине огромной человеческой любовью, преданностью: он выходит из укрытия (готов возвратиться в рабство) ради того, чтобы доктор мог помочь раненому Тому.

Противопоставление образов Гека и Тома Марк Твен заканчивает такими характерными деталями: Гек бурно радуется тому, что Джим проявил высочайшую степень человеколюбия и благородства — такую, на какую способен не всякий белый человек.

Том Сойер поступает так, как и полагается мальчику из «приличной» семьи: он дарит Джиму сорок долларов, оплатив, таким образом, его участие в игре.

Все это — противопоставления, детали, противоречия — дает ту полноту конкретной характеристики, которая является одной из особенностей реалистического метода Марка Твена.

Образ негра Джима в романе — выражение высокого художественного мастерства Твена-реалиста.

Предшествующая Твену американская прогрессивная литература много раз разрабатывала тему: рабство негров — позор нации. Ричард Хильдрет (1807–1865) в своем романе «Белый раб», обращаясь к неграм, писал: «Будьте мужественны, разбейте ваши оковы!» В гневной и патетической поэзии Уитмена звучат страстные ноты протеста против рабства. Этой теме посвящена богатейшая поэзия аболиционистов, лучшие стихи Лонгфелло, Эмерсона, Уиттьера, знаменитые романы Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» и «Дред». У Джо Гарриса, современника Твена, есть рассказ «Верный Дейв» — о беглом негре, который целые годы жил в лесу; его пугались женщины и дети, на самом же деле он был великодушнейшим человеком, способным на самопожертвование.

С другой стороны, на Юге США начиная с 50-х годов появились десятки романов, повестей и публицистических статей, авторы которых злобно клеветали на негров и индейцев, как на «низшую расу», «на скопище всяких пороков»; утверждали «спасительность» рабства, превозносили «добрых» и «честных» рабовладельцев.

Марк Твен наследует лучшие реалистические традиции своих предшественников — прогрессивных писателей.

Своего героя он ставит в условия, типичные для 50-х годов на Юге США.

«Американские негры никогда не давали миру забыть о том, что они угнетены и порабощены, — пишет современный прогрессивный американский публицист и историк Герберт Аптекер. — Где было возможно, они покупали себе свободу, они кончали самоубийством, они отрубали себе пальцы и руки, они отказывались работать, обрекая себя на пытки. Они скрывались в болотах, собирались группами и начинали вооруженную борьбу; они бежали туда, где ждала их желанная свобода»[300].

Негр Джим из романа Твена — один из тех, кто готов скрываться под землею, под водой, отсиживаться на пустынном острове, голодать — и всем сердцем стремиться к свободе.

Джим тоскует и страдает по оставленной в неволе семье, но упорно и настойчиво пробирается в свободные штаты. Моральная стойкость Джима — одно из типичных качеств его характера. Марк Твен сконденсировал в ней ту несокрушимую нравственную силу негритянского народа, опираясь на которую и с помощью которой войска Линкольна одержали победу над рабовладельцами в Гражданской войне, какой и поныне характеризуется борьба негров за свои права.

Твен настойчиво подчеркивает право Джима на свободу. Джим — человек с благородной душой и великодушным сердцем. Выражая свои симпатии к преследуемым неграм, зная заранее, что его точка зрения породит нападки, Твен иронизировал над реакционерами: «Джим любил свою семью не менее, чем белые люди любят свою; это, пожалуй, покажется неестественным, но я убежден, что это так». Рабство не убило в Джиме лучших человеческих качеств, не погасило красоты его духовной жизни.

Джим бескорыстно предан Геку — не как раб господину, а как товарищ товарищу. В Геке он видит особенного человека: белого, который помогает ему искать землю свободы. Скитальческая жизнь, во время которой Гек показал себя преданным другом, привязала сердце Джима к мальчику. Джим готов пожертвовать для Гека и его друга Тома самым дорогим — мечтой о свободе. Когда сумасбродного Тома в суматохе, им же самим вызванной, ранят в ногу, беглый негр, не задумываясь, заявляет: «Я не двинусь отсюда, пока не будет доктора, хотя бы пришлось ждать сорок лет».

Автор считает недостаточным просто рассказать столь красноречивый эпизод. Он заостряет ситуацию, вкладывает в уста негра слова, из которых видно, что Джим действует не под влиянием минутной вспышки великодушия; он поступает совершенно обдуманно. Негр платит белому мальчику сторицей за ту заботу, какую Гек проявил по отношению к нему. Убеждая Тома, несмотря на погоню, позвать доктора, Джим говорит: «Если бы это Тома освободили на волю, а кому-нибудь из его товарищей всадили пулю в ногу, — разве сказал бы он: «Продолжайте дело, спасайте меня, не заботьтесь о докторе, чтобы спасти раненого». Похоже это на мастера Тома Сойера? Так почему же Джиму поступать иначе?»

В последней фразе Твен выделяет слово «Джим» даже графически, подчеркивая, что негр и чувствует и поступает так же благородно, как думал, поступал бы на его месте всякий хороший белый человек.

Джим обладает чувством человеческого достоинства, которое сохранил даже в приниженном положении раба. Особенно ярко проявляется оно в сцене злой шутки, которую Гек сыграл с обожающим его Джимом. Мальчик уверил негра, что ночная катастрофа на плоту ему просто приснилась. Простосердечный негр поверил; тогда довольный проделкой Гек-дает понять старику, что тот одурачен, Джим долго, пристально, без улыбки смотрит на шутника, потом говорит:

«Когда старый Джим измучился от тяжелой работы и решил, что ты умер, его охватило отчаяние, и он с горя заснул. Ему было все равно, что с ним будет! А когда Джим проснулся и увидел Гека целым и невредимым, горячие слезы потекли у него из глаз, и Джим хотел целовать твои ноги, так Джим был счастлив и рад. А ты, Гек, только и думал, как бы посмеяться над бедным старым Джимом, одурачить его, обмануть».

Гека этот упрек глубоко взволновал.

«Мне до того было стыдно, — рассказывает Гек, — что я сам готов был целовать его ноги, только бы доказать ему мое раскаяние».

Здесь речь идет уже не о равенстве негра с белым, а о духовном превосходстве первого: Джим учит Гека человечности. Что касается фразы о том, что Гек готов был целовать ноги негра, признавая его благородство, то одна она делала Марка Твена заклятым врагом всех реакционеров Америки, проповедующих и насаждающих расизм.

Патетическое в образе Джима — это ведущее и существенное, но не все. Твен не мог оторвать своего героя от тех влияний, которые формировали его характер и сознание. Не только все высокое и прекрасное, но и все наивное и смешное в образе Джима типично.

Сознание белого и негра формируют одни и те же условия жизни. Бездомный Гек Финн и негр Джим стоят на одинаковом уровне развития: оба невежественны, как и большинство населения Америки. Оба они верят в «проклятые» свойства змеиной шкуры: достаточно к ней прикоснуться, как не одно, а целая уйма несчастий постигнет человека. Из-за змеиной шкуры плот разбило, из-за нее свободный Каир, о котором так страстно мечтал Джим, проплыли в тумане. Если Джим верит в свой оракул — волосяной шар, то Гек твердо знает, что сгоревший в пламени паук предвещает ужасную беду; если у Джима имеется поверье, что пчелы никогда не кусают дураков, то у Гека есть тоже твердое убеждение относительно опрокинутой солонки — добра не жди.

Твен показывает, что не черный цвет кожи определяет то, что Джиму свойственны глупые и смешные предрассудки, а общественная система, поставившая его в положение раба, лишившая права на образование.

Скорее горько, чем иронически, звучит рассказ Твена о том, что и Джим, подобно белым Селлерсам, мечтает о возможности стать богатым, а также рассказ самого Джима о негре-«банкире», который обобрал всех окрестных негров, а потом «сказал, что банк лопнул и никто не получит ни гроша».

Пользуясь различными средствами художественного воздействия, перемежая трагическое с комическим, Твен утверждает: негры — люди. Они, как и белые, любят своих близких и друзей, ненавидят, борются, отчаиваются, надеются, подвержены тому же растлевающему влиянию высших классов, бесправны так же, как и многие их белые собратья, и — что самое главное — сохраняют страстное стремление к свободе.

Именно эта органически присущая Джиму жажда свободы делает его подлинным другом и единомышленником Гека Финна.

Художественные образы Гека Финна и негра Джима взаимно дополняют друг друга, подчеркивают общность борьбы двух обездоленных, общность их симпатий, антипатий, надежд и чаяний. Без нарочитой тенденциозности Марк Твен подводит читателя к важному общественно-политическому суждению: союз бедняков — белых и негров — залог успеха в борьбе с общественной системой США, порабощающей человека.

В романе «Приключения Гекльберри Финна» эта идея представлена художественно; в «Янки при дворе короля Артура» она снова появится — уже точно сформулированная.

Ни Гек, ни Джим не представляют собою индивидуалистов, отстаивающих личную свободу. Оба они — морально и духовно — члены небольшого коллектива, ради которого готовы пожертвовать самым дорогим. В их характерах писатель тщательно подчеркнул эту важную черту, создал реалистическое произведение, глубоко отличающееся от романтических попыток представителей мелкобуржуазного индивидуализма опоэтизировать «бунт одинокой личности».

Автор не случайно сделал Гека Финна только подростком, а его единственным оружием — лишь хитрость и изворотливость. Характер и образ мыслей Гека Финна таков, что, сделавшись взрослым человеком, он должен стать борцом, активно приняться за переустройство жизни. Однако сам писатель, яростно ненавидя любые формы насилия и рабства и сочувствуя борьбе народных масс, не видел реальных перспектив этой борьбы.

Поэтому он и не смог продолжить жизнь своего героя, не нарушив целостности его характера и логики развития художественного образа.

Но Твен, видимо, долго не расставался с мыслью написать книгу о взрослом Геке Финне. В дневниковых записях февраля 1891 года есть такие трагические и выразительные строчки:

«Гек возвращается домой. Бог знает откуда. Ему 60 лет, спятил с ума. Воображает, что он все еще мальчишка, ищет в толпе Тома, Бекки и других. Из долгих блужданий приходит Том. Находит Гека. Вспоминают старое время. Жизнь оказалась неудачной. Все, что они любили, все, что считали прекрасным, — ничего этого уже нет. Умирают»[301].

Это, несомненно, был художественный замысел[302]. Но он остался неосуществленным. Такого пессимистического романа Твен не написал, хотя жил и творил еще около двадцати лет. И это говорит о многом: горечь жизненных разочарований не лишала Твена веры в будущее, он не мог сделать своего жизнелюбивого, свободолюбивого Гека Финна героем сентиментально-элегического произведения.

Источником душевного здоровья человека, фактором, формирующим его эстетические представления, Марк Твен делает природу.

Гек Финн, вырвавшийся из оков «цивилизации», глядит на широкие дали берегов Миссисипи, слушает поразительно чистые звуки на ночной реке, любуется небом («небо кажется таким глубоким, когда лежишь на спине в лунную ночь; я этого никогда раньше не замечал»). Все его ощущения говорят о счастье; он переполнен сознанием своей свободы: «Я лежал, отдыхая на славу, покуривал трубку и глядел в небо…», «мне было страсть как хорошо…»; «я нашел удобное местечко в листве, уселся там на древесный ствол… и чувствовал себя прекрасно».

Река, лес, вся природа раздвигают горизонты для Гека, обостряют его чувства, открывают красоту, которую он «раньше не замечал». Понятие «свобода» получает у Твена такое конкретное эмоциональное наполнение, что превращается в чувственно-осязаемый образ[303]. Без картин природы, отличающихся прозрачной ясностью, яркостью красок, разнообразием оттенков, в романе не были бы ощутимы поэтические мотивы шири, вольности, душевной полноты — всего того, из чего для Гека Финна складывается понятие «свобода».

А. М. Горький назвал реализм XIX века «критицизмом, выраженным в образной форме»[304]. Образ природы в романе Марка Твена служит еще одной цели: он необходим, чтобы оттенить скудость, духовное убожество и беспоэтичность жизни стяжателей, хищников, работорговцев. Характерно, например, то обстоятельство, что в пейзаж реки «вписаны» только Гек и Джим; ни «король», ни «герцог», находящиеся на плоту, ни разу не даны автором в каком-либо контакте с окружающей их природой. Они чужеродны ей так же, как и она им. Для Гека плот — «родной дом», для «короля» — «этот проклятый плот». Хотя «не так уж плохо, что мы попали сюда, — вдоволь еды и никакого дела», — признается «король».

Путешествие Гека и Джима по реке Миссисипи дает возможность автору представить широкую панораму жизни на юге страны: застойную жизнь провинции, убожество городов и фермерских хозяйств (ферма Фелпса характеризуется как «захудалая хлопковая плантация»), алчность собственников, их моральную низость, тупость, кровавые преступления.

Одним из наиболее трагических и выразительных эпизодов в романе является убийство беспомощного старика Богса. Боге — «самый добродушный пьяный дурак в Арканзасе» — имел несчастье задеть самолюбие богатого и влиятельного джентльмена. Боге застрелен среди бела дня на глазах у огромной толпы. Убийца — полковник Шерборн, — уверенный в своей полной безнаказанности, спокойно уходит с презрительной миной, а толпа растерянно теснится вокруг убитого. Тупой, давящий ужас этой кровавой сцены Марк Твен передает одной, почти символической деталью: на грудь умирающего хрипящего старика положили тяжелую библию — как раз на то место, куда вошла пуля убийцы. Оправившись, толпа угрожает Шерборну, но он, издеваясь, разгоняет ее.

Эти страницы романа написаны мастерски. О них с восторгом отзывается Теодор Драйзер. В своей статье «Два Марка Твена» он пишет о «суровой, беспристрастной, правдивой картине, где показан мужественный человек, противостоящий безрассудной, обезумевшей толпе. Эта сцена могла бы быть написана и Бальзаком, и Толстым, и Салтыковым»[305]. Но Драйзер игнорирует главный смысл описанных Твеном событий… Шерборн такой же линчеватель, как и те, против кого он обороняется. Марк Твен — художник: он показывает и обобщает.

Шерборн, насильник и убийца, трусливая толпа, позволяющая убить безоружного старика, — эти типические образы, выписанные Твеном, характеризуют главнейшую черту жизни США — безграничный буржуазный индивидуализм.

Рабовладельческий Юг представлен в романе средоточием кровавых феодальных пережитков. Описание родовой вражды между семьями Грэнджерфордов и Шефердсонов — надолго запоминающаяся страница истории Америки середины XIX века.

Рассказ об этой кровавой распре передан на языке Гека Финна — полуребенка, плохо разбирающегося в происходящем. Его наивная речь еще больше оттеняет бесчеловечную, бессмысленную жестокость враждующих родов. Дикий обычай позволяет взрослому человеку преследовать четырнадцатилетнего мальчика и застрелить его, безоружного, в упор; трем дюжим молодцам в течение нескольких часов осаждать старика из «враждебной» семьи; истребить всех мужчин Грэнджерфордов. И все это делается во имя «вражды», причины которой давно забыты самими участниками кровавых побоищ.

Роман Марка Твена нельзя рассматривать изолированно от предшествовавших ему произведений. В очерках «Жизнь на Миссисипи» Твен изобразил Юг как оплот реакционных средневековых пережитков. Обращение к недавнему мрачному прошлому в романе имеет, несомненно, прямое отношение к реальной действительности того времени, когда создавался роман.

Содержание романа — протест Марка Твена против феодальных пережитков, расизма в современном ему американском обществе, особенно в южных штатах, отданных во власть реакционеров.

Этому содержанию подчинены и многочисленные литературные пародии, которыми наполнен роман. Они имеют ту же самую направленность, что и критика литературы и искусства южных штатов 80-х годов, которую дал Марк Твен в «Жизни на Миссисипи».

Писатель показывает, что головы самых простых людей забиты псевдоромантической чепухой. В семье фермера дети имеют такие пышные имена: Томас-Франклин-Бенджамен-Джефферсон-Александр Фелпс, Матильда-Анджелина-Арминта Фелпс.

Настоящим бедствием является повсеместное увлечение «кладбищенской» поэзией и мелодраматической, самого дурного вкуса, живописью. Рисунки и стихи девицы Эмлин Грэнджерфорд — сатирически заостренные пародии Твена на въедливую и неистребимую «романтизацию» жизни.

«Кровавая клятва» «разбойников шайки Тома Сойера», их нападение на «караван испанских купцов и богатых арабов», который оказался приготовительным классом воскресной школы, старая жестяная лампа, изображающая лампу Аладдина, — все это пародийные выпады Марка Твена против засилья детективно-романтической литературы.

Пародийный тон достигается с помощью того, что автор приводит в столкновение нелепые книжные выдумки со здравым смыслом, «романтическое» — с реальным и обыденным. Так, например, Гек Финн предлагает простейший план освобождения Джима, запертого в хижине на задворках фермы Фелпса: отодрать забитое доской окошко лачуги, выпустить Джима, сесть на плот и удрать. Том Сойер недоволен: «не по правилам». В книгах сказано, что в таких случаях нужны: веревочная лестница, запеченная в пироге, дневник, написанный на рубашке чернилами «из ржавчины и слез», подкоп под хижину, свет гнилушек вместо фонаря, надписи вроде: «Здесь разорвалось плененное сердце», высеченные на камне, и гремучая змея в качестве «бессловесного любимца» узника.

Низкопробное чтиво — «духовная пища» среднего американца — не возвышает и не обогащает душу человека, желает сказать Марк Твен, а засоряет и отупляет ее. В лучшем случае в головах людей оказывается такой кавардак, как у Тома Сойера или «герцога», который декламирует «монолог Гамлета», представляющий окрошку из сонетов Шекспира и отдельных фраз, выхваченных из «Макбета», «Гамлета» и «Короля Лира».

Дурной книжности Марк Твен противопоставляет поэзию народных легенд и поверий, представляя их как самобытную черту народной жизни.

«В чем же состоит эта самобытность каждого народа?» — спрашивает В. Г. Белинский в статье «Литературные мечтания». И отвечает: «в особенном, одному ему принадлежащем образе мыслей и взгляде на предметы, в религии, языке… в формах домашней и общественной жизни, причина коих скрывается в верованиях, поверьях и понятиях народа… Они составляют физиономию народа, и без них народ есть образ без лица, мечта, небывалая и несбыточная»[306].

Несмотря на юмор, с каким Марк Твен описывает в романе суеверного Джима, Джим — носитель народного поэтического начала.

Разговор Джима и Гека о происхождении звезд — это рождение одной из тех негритянских легенд, которые в изобилии слышал Марк Твен в детстве из уст бродячих негритянских певцов и актеров, которые он сам потом мастерски рассказывал с эстрады, — тех, что сохранили все очарование старинных и негритянских диалектов и в таком виде были собраны Джо Гаррисом в рассказах «дяди Римуса».

Легенды и поверья даются Марком Твеном как специфическая форма духовной культуры негритянского народа, искусственно задержанного в своем развитии.

Они характеризуют поэтические способности народа и в то же время свидетельствуют о его беспросветной темноте и невежестве. В рассуждениях негра Джима о том, что звезды «снесла» луна, в его рассказах о волосяном шаре, путешествиях с ведьмой на спине — смесь фантастики и практицизма. Это сочетание Твен представляет в комическом виде и средствами юмора характеризует типические черты духовного мира негров.

Американское делячество не способствует культурному прогрессу народа, не уничтожает невежество; оно лишь уродует природные поэтические склонности простых людей и придает им комический характер, обобщает Марк Твен.

* * *

Белинский справедливо утверждал, что роман возник тогда, когда все гражданские, семейные и вообще человеческие отношения сделались бесконечно многосложными и драматичными, когда жизнь «разбежалась в глубину и ширину».

Все, что было написано Марком Твеном до «Приключений Гекльберри Финна», не имело той проблемной обобщающей силы, которая сказалась в этом романе. Здесь Твен заговорил о главном, что характеризовало историческую эпоху и отражало драматическое многообразие жизни. Роман Твена раскрыл внутренний мир человека, формирующегося в условиях рабовладельческого американского общества, но действующего вопреки законам этого общества. Твен дал поэтическое изображение внутреннего мира человека из народа, нашедшего величайшее счастье в борьбе за свободу другого человека.

Предложение Гека Финна Тому Сойеру, сделанное вблизи фермъг Фелпса, «выкрасть негра из рабства» — наиболее многозначительная и драматическая сцена в романе, воплощающая в лицах, судьбах и характерах типическое в жизни страны.

Даже для Гека Финна, находящегося на самом дне рабовладельческого общества, подобный акг требует гражданского мужества и внутренней борьбы. Субъективно герой романа расценивает свой поступок с точки зрения морали рабовладельцев («все равно я пропащий»), объективно с его борьбой за свободу для Джима Твен связывает весь пафос романа, показывает тем самым индивидуальное в типическом и делает комичным кодекс общепринятых представлений о «порядочности».

В центре внимания автора оказывается вопрос: есть ли в Америке обетованная земля свободы или это лишь прекрасная мечта?

Марк Твен поэтизирует стремление к свободе; в этом отношении роман — конденсация всего самого высокого и патетического, что жило в народе.

Ради этого он романтизирует образ реки, как символ свободолюбия. Это становится особенно заметным, если сравнить образ Миссисипи у Твена с описанием этой же реки в «Американских заметках» Чарльза Диккенса. Для Диккенса, смотрящего на Миссисипи непредубежденным взором чужого человека, — это грязная, унылая река, а Каир — гнилое болотистое место[307].

Но в романе Марка Твена есть одна выразительная и полная значения аллегория: фантастический город Каир — обетованная земля свободы — где-то скрылся за речными туманами, и герои романа, проплыв мимо, не узнали его.

Твен-художник объективен. Он не может показать реальный американский «город свободы». Да еще такой, чтобы и Джим и Гек Финн нашли бы в нем свой идеал.

В романе осталось немало неразвязанных узлов. Писатель не в состоянии их развязать.

Что нашел Гек Финн? Только сердечную привязанность к Джиму. Как дальше сложится его жизнь? Автор не дает на это ни малейшего намека. Как будет жить Джим? Его будущее Марк Твен показал на страницах «Жизни на Миссисипи». Джим может стать кроппером, попадет в лапы ростовщиков или монополистов, будет страдать от притеснений, голода, наводнений и куклуксклановцев.

У героев Марка Твена нет будущего. Автор сделал для них все, что было в пределах его воззрений. Чтобы дать другие судьбы своим героям, писателю самому нужно стать иным. Вот почему концовка романа производит впечатление надуманности. Пребывание Гека и Джима на ферме Фелпса не вызывается логикой сюжета. Создается впечатление, будто действие романа, властно увлекавшее читателя в легендарную страну свободы, вдруг остановилось «на всем скаку» и началось топтание на месте. На глазах у читателя происходит метаморфоза: из монументальной эпопеи роман превращается в пародийно-приключенческий. Авантюрность концовки, однако, не случайна.

Реалистический роман, созданный в середине 80-х годов в США, в период ожесточенных классовых боев и обнажившихся непримиримых социальных противоречий, не мог закончиться ни идиллией сбывшихся чаяний и желаний (Марк Твен погрешил бы против реальной действительности), ни превращением героев в последовательных революционных борцов (автор погрешил бы против собственных убеждений). Автор вел героев к свободной, вольной жизни. И дал им свободу только в общении с природой. Свободной жизни в обществе Твен показать не мог, не прибегая к утопии.