Глава десятая

Глава десятая

Психологический тип Лермонтова. Широкое и узкое понимание типа. Подчиненные психические функции. Их роль в жизни Лермонтова и их выражение в художественном творчестве

Только теперь, в конце нашего исследования, мы подошли к его главной части – определению психологического типа Лермонтова. Для этого мы должны еще раз, только уже на уровне имеющегося знания о сущности и динамике его душевной жизни, бегло просмотреть все факты из нее. Такая процедура потребуется как для выяснения психологической типологии, так и с целью более подробного анализа дифференцированной и подчиненной психических функций поэта. Причем сразу следует пояснить, чт? мы в настоящей главе понимаем под психологической типологий.

До сих пор мы рассматривали личность Лермонтова во всем многообразии ее психологических характеристик: наследственность, конституциональные признаки, руководящая личностная идея и т. п. С этих позиций Лермонтов предстал как оригинальная личность, как особый тип во всех проявлениях его душевной жизни. Это психологическая типология в широком смысле. В данной главе нас будет интересовать более узкое определение психологического типа, в том смысле, который вкладывала в него юнгианская школа психоанализа, а именно: обусловлена ли судьба Лермонтова объектами его интереса или его собственной внутренней жизнью, то есть его собственным субъектом. С этой точки зрения мы и будем рассматривать принадлежность Лермонтова к конкретному психологическому типу.

Аналитическая психология выделяет два психологических типа – интровертный и экстравертный. Каждый из типов ориентируется с помощью психических функций, которых насчитывается четыре. Причем у каждого индивида есть наиболее развития, дифференцированная функция и три подчиненные. Эти функции – мышление, ощущение, чувство, интуиция.

Таким образом, когда мы хотим определить психологический тип личности, то говорим не «он экстраверт» или «он интроверт», а «это экстравертный мыслительный тип» или «это интровертный интуитивный тип», подчеркивая тем самым наиболее развитую психическую функцию у данной личности. Следовательно, всего насчитывает восемь типических разновидностей. Из них мы и должны выбрать ту, которая соответствует психической организации Лермонтова.

Возникает законный вопрос: что это дает для понимания личности Лермонтова как психологической индивидуальности и поможет ли знание этой особенности лермонтовской душевной организации лучше понять его творчество? Ответ на первую часть вопроса дает все предшествующее исследование: ведь психологический тип интегрирует все составляющие душевной жизни Лермонтова и одновременно определяет ее направленность. «И факт различных типических установок является перворазрядной проблемой не только для психологии, но и для всех тех областей науки и жизни, в которых психология играет решающую роль».[517]

Что касается художественного творчества, то здесь мы можем говорить только о фактах, не относящихся к его эстетической сущности. С этой позиции знание психологического типа Лермонтова поможет лучше понять природу и механизм изображенных поэтом конфликтов, разобраться в характере и направленности его лирических и лиро-эпических произведений, особенностей его поэтического мышления. Примером может служить личность Печорина. Все помнят длинную эпитафию этого героя о роли конфликтов детства в формировании его характера («Да, такова была моя участь с самого детства»). Аналитическая психология помогает увидеть, как при ненормальных условиях в детстве была переориентирована индивидуальная типическая предрасположенность героя. От рождения он был экстравертом («Я был готов любить весь мир…»), но его типа был искажен воспитанием, и Печорин стал интровертом. «При ненормальных условиях, то есть когда мы имеем дело с крайними и поэтому ненормальными установками матерей (здесь мать могут заменять другие члены семьи, окружение в целом. – О. Е.), детям может быть навязана относительно однородная установка, причем насилуется и индивидуальное предрасположение, которое, может быть, выбрало бы другой тип, если бы извне не помешали ненормальные влияния ‹…› исцеление возможно лишь при условии выявлений той установки, которая естественно соответствует данному индивиду».[518]

Специальный анализ поможет разобраться в сущности многих других проблем и конфликтов, поставленных и изображенных Лермонтовым. Но это задача отдельного исследования. Нас в данном случае интересует исключительно личность самого Лермонтова.

Сопоставляя биографические данные, а также принимая в расчет его художественное творчество, можно сделать вывод, что Лермонтов принадлежал к экстравертному интуитивному типу. Для данного типа свойственна психологическая установка на внешние объекты. Но поскольку интуиция – процесс бессознательный, то в сознании интуитивный экстраверт внимательно всматривается, созерцает, а затем, активно и творчески воздействуя на объект своего внимания, извлекает из него для себя необходимое. Интуитивный экстраверт в своей практической деятельности всегда стремится ухватить в жизни полноту возможностей. Интуиция «постоянно ищет исхода в новых возможностях внешней жизни. Каждая жизненная ситуация в самый короткий срок становится для интуитивной установки тюрьмой. Гнетущей цепью, заставляющей искать освобождения и разрешения».[519] «‹…› Лермонтов вообще, а в молодости в особенности, постоянно искал новой деятельности и, как говорил, не мог остановиться на той, которая должна бы его поглотить всецело, и потому, часто меняя занятия, он, попадая на новое, всегда с полным увлечением предавался ему».[520] Для интуитивного экстраверта неприемлема стабильность, status quo, общепризнанные условия существования. Он постоянно ищет в жизни новые объекты интереса, но оставляет их, как только убеждается в отсутствии дальнейшей перспективы для себя в этих объектах. Он предпочитает даже не вспоминать о них («И не жаль мне прошлого ничуть»).

Поскольку интуиция – бессознательная психическая функция, то в качестве сознательной вспомогательной функции этот тип имеет функцию суждения (мыслительную). «Из этих смешений возникают хорошо знакомые образы, например ‹…› художественная интуиция, выбирающая и изображающая свои картины при помощи суждения ‹…›»[521]

Обычно психологический тип у человека проявляется уже в детские годы. Эта тенденция была свойственна и Лермонтову. Экстравертная установка (ориентация на внешние объекты) отличала его интересы, увлечения, игры и поведение. Лермонтов был «беспокойной натурой», «почти всегда весел», играл в шахматы и военные игры, имеющие всегда несколько планов.[522] Уже в детстве проявилась его склонность менять увлечения, когда он извлекал для себя из игры все возможное, а затем устремлялся в поисках нового заманчивого предприятия, сулившего массу привлекательных возможностей. Так он попеременно увлекался созерцанием кулачных боев, военными играми, имитировавшими реальную схватку с противником, лепкой военных сражений и сцен охоты – всего того, что может захватывающе действовать на детское воображение и что побуждает к активному действию в игре и фантазии.

Параллельно игровым ситуациям психическая установка реализовывалась в фактах повседневной жизни, в которой маленький Лермонтов проявлял настойчивость в достижении своих желаний – властвовать над объектами и стремиться новым и новым их «захватам». «Самым ранним знаком экстраверсии у ребенка, – писал Юнг о детях данного типа, – является его быстрая адаптация к окружающей среде и то необычное внимание, которое он уделяет объектам, в особенности тем эффектам, которые он на них оказывает. Страх перед объектами минимален – ребенок живет и перемещается среди них с уверенностью. Его способность к пониманию быстрая ‹…› Развивается он более быстро, чем интровертный ребенок, так как он менее рефлективен и обычно бесстрашен. Он не чувствует преграды между собой и объектами и может поэтому играть с ними свободно и учиться через контакт с ними. Ему нравится доводить свои начинания до крайности; он высказывает склонность к риску».[523]

Активность как основная черта характера Лермонтова проявилась и на следующем жизненном этапе. В университете он скоро почувствовал стесняющие его былую свободу узы программных требований, учебного режима и контроля. Это противоречило его натуре. И в стихотворении «1831-го июня 11 дня» он пишет:

Так жизнь скучна, когда боренья нет ‹…›

Мне нужно действовать, я каждый день

Бессмертным сделать бы желал, как тень

Великого героя, и понять

Я не могу, что значит отдыхать.[524]

Однако творчество Лермонтова этого периода наполнено субъективным переживанием, слабо или зачастую никак не связанным с его исключительной внешней активностью (участие в балах, маскарадах, посещение театров, званых обедов и приемов в разных домах Москвы). Подспудно его мысль (как подчиненная психическая функция) проделывает творческую работу в поэтической сфере. Здесь он ставит принципиальные вопросы, которые в его практической жизни вытеснены в область бессознательного. Вот почему многие близкие и знакомы Лермонтова отмечали несоответствие духа его поэзии образу его жизни и характеру поведения.

Некоторые из них находили объяснение такого контраста склонностью следовать модному стилю эпохи (байронизм). На самом деле это была исконная черта его психологического типа. «‹…› Экстравертный человек пытается всюду пробиться ‹…› принимая свои ориентированные на объект желания за сознательное жизненное право ‹…› однако ему приходится удостовериться в том, что именно его субъективные чувства и мысли всюду ему становятся поперек дороги. Его внутренний психологический мир гораздо сильнее влияет на него, чем он сам это предполагает. Он сам этого не видит, но внимательные наблюдатели вокруг замечают личную преднамеренность его стремлений. Поэтому он должен поставить своим основным и неизменным правилом – обращаться к себе с вопросом: „Чего я, собственно говоря, желаю? Какое мое тайное намерение?“»[525] Это – интровертная фаза экстраверта.

Психологический тип Лермонтова как интуитивного экстраверта легко продемонстрировать на смене его жизненных приоритетов. За десять лет взрослой жизни Лермонтов поменял пять социальных объектов своего интереса. Вначале он связывал свою судьбу со сферой знаний – с университетом. Но светская жизнь давала ему больше возможностей (как он это вначале предполагал) для удовлетворения его жизненных притязаний. Университет не откроет ему двери в высшее общество, которое он в ту пору считал ступенью к славе. Поступление в военное учебное заведение сулило больше возможностей (гвардия, избранный круг, блеск военного мундира, имевшего тогда высочайшую социальную цену). Но тот и другое разочаровало его своим однообразием: светское общество – традициями и привычками, которые для экстраверта обладают символом навязчивости; армейская среда – дисциплиной и субординацией, которая органически чужда данному типу.

Внутри армейской среды Лермонтов временно находит отдушину в действиях, связанных с опасностью и риском. Они открывают ему новую возможность отличиться и отомкнуть замкнутое пространство парадно-казарменной тюрьмы. Подобные действия в сущности равноценны светской инициативе в организации балов, пикников и других мероприятий в том же духе. Но уже вскоре после первой дуэли Лермонтов начал задумываться о неудобствах светской и военной жизни, которые больше не сулили ему новых возможностей, кроме извечно повторяющегося круговорота удовольствий, интриг, похождений.

Его взоры были устремлены в двух альтернативных направлениях – на литературу как сферу профессиональной деятельности и на путешествия на Восток, открывающей перед ним богатство другой цивилизации. Поэтому он целенаправленно стремился в последний год жизни, через бабушку, выйти в отставку. «‹…› Если интуиция занимается внешними объектами и чутьем выискивает внешние возможности, то он берется за такие профессии, где он может развить свои способности наиболее многосторонне».[526]

Мыслительная функция, являясь подчиненной у Лермонтова как интуитивного экстраверта, образовывала в его бессознательном инфантильно-архаические мысли и чувства, иногда мистического характера. Они находили свое выражение в его художественной «демонологии» и частых предчувствиях смерти. Все это служит показателем вытесненных ощущений реальности. Для Лермонтова как интуитивного экстраверта весьма показателен характер его увлечения женщинами определенного типа. Последний можно отнести к архаическому типу «опасных женщин». История с одной из них имела место в ранний период взрослой жизни поэта. «Раз, в откровенном разговоре со мной, – вспоминал А. М. Меринский, – он рассказал мне план романа ‹…› в нем ‹…› описывалась первая любовь с женщиной с сильным характером, что раз случилось с самим поэтом в его ранней юности, как он сам мне о том рассказывал и о чем, кажется, намекает в одном месте записок Печорина».[527] Вот это место в «Герое нашего времени»: «‹…› Один раз ‹…› я любил женщину с твердой волей, которую никогда не мог победить, – и то, может быть, если б я ее встретил пятью годами позже, мы расстались бы иначе…»[528]

Подобные ситуации являются типичными для интуитивного экстраверта. «‹…› Интуитивный внезапно пленяется в высшей степени неподходящей ‹для него› женщиной ‹…› И притом вследствие того обстоятельства, что это лицо затронуло в нем архаическую сферу ощущений. Из этого вырастает бессознательная навязчивая прикрепленность к объекту, отличающаяся ‹…› несомненной безнадежностью ‹…› Он ‹этот тип› претендует на свободу и несвязанность ‹…› ибо подвергает свои решения не рациональному суждению, а исключительно и единственно восприятию случайных возможностей. Он освобождает себя от ограничений, идущих от разума ‹…›»[529]

Последнее обстоятельство оказало громадное воздействие на течение и исход конфликта Лермонтова с Мартыновым. Поэт отказывался рационально проанализировать сложившуюся ситуацию и все время находился под воздействием основной психической функции. Его мысль скользила по поверхности тех фактов и предстоящих событий, которые не сулили ему открывающихся возможностей. Поэтому он пренебрег уговорами, советами и предостережениями близких, предупреждавших его о рисках. Ведь риск – это не возможность, а ограничение.

Имеется еще одно частное, но многоговорящее наблюдение аналитической психологии над личностями интуитивно-экстравертного типа. Применительно к Лермонтову данное наблюдение имеет особое значение. Оно относится к области его визуальной реакции – движению его взгляда. «Часто уже по глазам можно определить, принадлежит ли человек к интуитивному типу или нет», – писал в этой связи Юнг.[530] Мы уже отмечали душевную динамику Лермонтова в момент дуэли, выраженную в его взгляде. На этот счет были противоречивые свидетельства очевидцев, вызванные скорее всего разными акцентами на деталях поведения поэта перед выстрелом. Но как ни странно это покажется, разные ракурсы обозрения помогают более или менее точно восстановить подлинную картину. Первоначально «спокойное, почти веселое выражение, которое играло на лице поэта»[531] и отражало его исконную предрасположенность обращать внешний и внутренний взоры на новые возможности, сменилось на миг направленным взглядом на выражение лица и глаз Мартынова. «Наблюдая за выражением лица и глаз человека интуитивного типа, вы обнаружите, что взгляд его, рассеянный подобно лучам света, скользит по поверхности вещей, ни на чем не сосредоточиваясь, чтоб охватить все вокруг в его полноте, и среди множества воспринимаемых вещей глее-то на периферии своего поля зрения человек замечает нечто; это и есть чутье».[532]

С позиции большого художника и тонкого психолога подобную картину более обстоятельно нарисовал И. С. Тургенев в воспоминаниях о Лермонтове, которого он видел на маскараде в Благородном собрании под Новый год. Здесь его описание по глубине проникновения в ситуацию не уступает анализу психоаналитика: «‹…› какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз ‹…› Слова „Глаза его не смеялись, когда он смеялся“, ‹относящиеся к Печорину› – действительно, применялись к нему ‹…› он ‹…› поочередно обращал на них ‹танцующих› свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества».[533]

По контрасту интересно понаблюдать за другими типами визуальной реакции, описанной Лермонтовым в «Герое нашего времени». Вернер – и как личность, и как профессиональный врач – представляет противоположный, ощущающий экстравертный тип. Обычно у представителей данного типа «‹…› зрачки ‹…› глаз сужены, взгляд сосредоточен на определенной точке».[534] Лермонтов следующим образом описывает взгляд Вернера: «Его маленькие черные глаза, всегда беспокойные, старались проникнуть в ваши мысли».[535]

Лермонтовская характеристика типических особенностей героев не ограничивается деталями. Она распространяется и на базовые особенности представленных им в романе типов. В первую очередь это относится к линии жизни Печорина. Она такая же кривая, как и у Лермонтова, и по-своему отражает его интуитивно-экстравертную установку: поиск объектов, открывающих новые возможности, вплоть до рисков, связанных с опасностью для жизни.

И наконец последний уровень, на котором нашла выражение психологическая типология Лермонтова, – это его творчество. Точнее – смена объектов творческих интересов. Мы отметили как коренное свойство интуитивного экстраверта его стремление постоянно искать новые возможности во внешней жизни. Человек данного типа признает относительную ценность во всем хорошо обоснованном, устойчивом и общепринятом. В творческой области Лермонтова наблюдается почти такая же динамика интересов и приоритетов, как и в социальной жизни.

Увлекаясь образом Демона с четырнадцати лет, поэт в «Сказке для детей» не только отказывается от своей излюбленной темы, но и дает своему увлечению нелицеприятную оценку:

То был безумный, страстный, детский бред.

Бог знает где заветная тетрадка?

‹…› и этот дикий бред

Преследовал мой разум много лет. [536]

Редко так отрекаются от излюбленного образа – но не интуитивные экстраверты.

В период пребывания в Школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров традиционная муза Лермонтова замолчала. Два года (!) он почти не писал стихов в том духе, который был свойствен юному поэту. Зато у него возник новый объект интересов – «юнкерский» лиро-эпический жанр, открывавший перед ним небывалые возможности в освоении карнавальной фольклорно-литературной традиции. Увлечение им продолжалось вплоть до 1836 года. Затем снова наступает охлаждение и короткое увлечение исторической темой («Бородино», «Песня про купца Калашникова…», обе 1937 года). И это не просто смена стилей или литературных манер, вызванная сугубо художественными интересами. В подобной динамике в полной мере отражается и типологическая установка, заставлявшая поэта периодически менять объекты своего творческого интереса.

Лермонтов – человек и Лермонтов – писатель неотделимы в сфере психической жизни. Перемена творческой установки служила выражением изменившейся социальной ситуации с ее новыми объектами социального интереса поэта.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.