Михаил Осипович Меньшиков (23 сентября (5 октября) 1859 – 20 сентября 1918)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Михаил Осипович Меньшиков

(23 сентября (5 октября) 1859 – 20 сентября 1918)

Родился в семье коллежского регистратора (низший чин в табели о рангах) и матери из обедневшего дворянского рода. Детство прошло в селе Заборье Опочецкого уезда Псковской губернии. После окончания уездного училища поступил в Кронштадтское морское техническое училище, которое окончил в 1878 году, получив офицерское звание. Рано обнаружилась тяга к художественной литературе, в школе редактировал журнал, во время плавания на кораблях делал записи, которые понадобились тогда, когда он писал очерки и рассказы о морской службе, вошедшие в сборник «По портам Европы» (СПб., 1879). Подружился с Семёном Надсоном, поручиком Каспийского пехотного полка, служившим в Кронштадте, страстным поэтом, который знал наизусть почти всего Пушкина, затем с соучеником Надсона по юнкерскому училищу Николаем Плещеевым, который познакомил их с отцом – известным поэтом Алексеем Николаевичем Плещеевым. В эти годы А.Н. Плещеев как раз способствовал появлению первых произведений Надсона, Гаршина, Апухтина, рекомендовал и Меньшикова как молодого писателя известному журналисту и издателю П.А. Гайдебурову, у которого в журнале «Неделя» он печатал судебные очерки. В 1892 году после пятилетней службы производителем работ Картографической части Главного гидрографического управления М.О. Меньшиков ушёл в отставку в чине штабс-капитана, став профессиональным писателем. Он заинтересовался личностью Льва Толстого и толстовством, завязалась переписка с ним. Лев Толстой порекомендовал Меньшикова редакции журнала «Северный вестник». Татьяна Львовна Сухотина (Толстая) 25 августа 1896 года писала владетельнице журнала «Северный вестник» Л.Я. Гуревич: «Папа же велел Вам сказать, что Вам получить Меньшикова все равно что выиграть двести тысяч. Sur ces entrefaites приехал к нам и сам Михаил Осипович. Он спрашивал папу насчет своего участия в «Северном вестнике», и папа его благословил на него» (РГАЛИ. Ф. 131. Оп. 1. Ед. хр. 186. Л. 1–2). Но из этой рекомендации ничего не получилось: А. Волынский, задававший тон в журнале, не хотел видеть в журнале талантливого соперника, тем более толстовца.

Ещё в офицерском мундире М. Меньшиков познакомился с Чеховым, назвал себя «штурманом», потом, сняв офицерскую форму, не раз с ним встречался и просто полюбил его как личность и как писателя. Став секретарём редакции «Недели» и вспомнив обещание Чехова дать что-нибудь для журнала на именинах И.Л. Леонтьева (Ив. Щеглова), М. Меньшиков впервые написал Чехову напоминание об этом. Так началась их переписка, подготовленная к печати сотрудниками ИМЛИ имени А.М. Горького и почти полностью воспроизведённая в сборнике «Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков. Переписка. Дневники. Воспоминания. Статьи» (М.: Русский путь, 2005). В письмах Чехову общие знакомые называли М. Меньшикова, входящего в литературу, «очень чутким и талантливым публицистом и добрейшей души человеком». Исследователи, выявляя отношения Чехова и Меньшикова, описали их встречи, письма, записные книжки, установили, что у них были прекрасные отношения, Чехову нравились статьи Меньшикова не только о нём и его творчестве («Больная воля», «Литературная хворь», «Критическое декадентство», «Пределы критики», «О лжи и правде», «Три стихии» («В овраге», повесть А.П. Чехова), но и острая злободневная проблематика, которая возбуждала читателей: одним взмахом пера Волынский, объявивший себя «ярым символистом, мистиком, противником общественных вопросов», пытается «похерить деятельность Белинского и его преемников»; другие критики должны «создавать художественные таланты»; «Текущая литература наша полна нестройного шума, режущего слух; взад и вперед тащатся бесчисленные журнальные клячи, скачут в фельетонах, обдавая грязью друг друга, неутомимые беллетристы везут без устали огромные романы, похожие на трамваи…» Такие оценки текущего литературного процесса нравились Чехову, он разделял точку зрения М. Меньшикова, с чем-то не соглашался, в душе спорил с ним, но его тянуло к этому неординарному человеку и писателю.

В журнале «Русская мысль» в № 4 за 1897 год была напечатана повесть А. Чехова «Мужики», сразу обратившая на себя внимание критики и читателей. М. Меньшиков тут же дал свои впечатления об этой публикации (Книжки «Недели». СПб., 1897. № 5). Только что прошла волна отрицательных отзывов о «Чайке» после спектакля в Александринском театре в Петербурге 17 октября 1896 года. Чехов откликнулся тут же, 14 июня 1897 года, из Мелихова: «…Давно уж собираюсь написать Вам, написать длинно, обстоятельно, да все никак не соберусь. Лень хохлацкая. Перо не держится в руке. Ваша статья о «Мужиках» вызвала во мне много мыслей, подняла в моей душе много шуму, но я все же не собрался написать Вам, решив, что в письме всего не напишешь, что нужно говорить, а не писать…» (Там же. С. 90). М. Меньшиков писал о повести «Мужики», полемизируя с теми критиками, которые мало обращали внимания на чеховские короткие рассказы, которые вытканы «из чистого золота», «ни одной лишней буквы», ожидая от него «большого» романа». «В «Мужиках» г. Чехов на 26 страничках крупной печати каким-то волшебством выводит чуть ли не всю стомиллионную массу «мужиков», жизнь целого океана земли русской, в подводных глубинах его. Как на хороших картинах, где изображается толпа, стоящие на переднем плане рассказа десятка полтора лиц до того жизненны, характерны, что их достаточно для иллюзии массы: за ними чувствуешь бесчисленные повторения, всю толпу народную. Трудно подыскать в нашей художественной литературе другой пример более плотной, сжатой работы с такою внутреннею энергией… Рассказ г. Чехова – драгоценный вклад в науку о народе, из всех наук, может быть, самую важную. Вот общественное значение этой художественной вещи» (Книжки «Недели». СПб., 1897. № 5).

Один из острых очерков «Красноярский бунт» (Неделя. 1896. № 10) о нерадивом чиновнике возмутил этого чиновника, и он ворвался в редакцию и выстрелил в М. Меньшикова, который замещал редактора-издателя. Все близкие сочувствовали раненому, а Л.Н. Толстой прислал письмо, в котором выразил соболезнование по случаю нападения оскорблённого.

М. Меньшиков написал множество статей о литературе, о морали, о совести, о любви, о счастье, иногда острых, полемических, задевавших чью-либо репутацию, получал столь же острые ответы, но все свидетельствовало о том, что штурманская, морская служба давно позади, он полностью вошёл в литературную и общественную жизнь. Он познакомился чуть ли не со всеми ведущими писателями своего времени – Л. Толстой, В. Короленко, А. Чехов, М. Горький, не буду всех перечислять… Одна за другой у М. Меньшикова выходили книги критических, публицистических и очерковых статей: «Думы о счастье» (СПб., 1898), «О писательстве» (СПб., 1898), «О любви» (СПб., 1899), «Критические очерки» в двух томах (СПб., 1899–1902). За эти несколько лет М.О. Меньшиков стал одной из ведущих фигур литературного процесса. Ничто не должно мешать «развернуться его недюжинному, страстному таланту», писал о Меньшикове М. Горький в начале октября 1900 года А.П. Чехову (Собр. соч.: В 30 т. Т. 28. 1954. С. 99).

Не только М. Горький заметил этот «недюжинный, страстный талант». А.С. Суворин предложил М. Меньшикову страницы популярной газеты «Новое время» «на особых условиях»: Меньшиков отвечает только за то, что сам напишет, за идеологию и направленность газеты он не отвечает. И М. Меньшиков тут же 29 апреля 1901 года написал А.П. Чехову и попросил совета: «Суворин обеспечивает мне полную свободу… Пагубная привычка писать сделана, и обрывать ее сразу, говорят, опасно». А. Чехов тут же ответил М. Меньшикову 5 мая 1901 года из Ялты: «Поговорим насчет Вашего водворения в «Новом времени»; пока же скажу только, что там, т. е. в «Новом времени», только один Суворин литературен и иногда даже порядочен, все же остальное – это арестанские роты, которые выживут или, вернее, выжмут Вас из своей среды, если Вы окажетесь неподходящим. Уж лучше бы Вы в «Россию» шли или основали свою собственную большую газету» (Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков. С. 162–163).

Стоило М. Меньшикову согласиться на сотрудничество в газете «Новое время», как ее тут же запретили на два месяца из-за статьи А.П. Никольского «По поводу рабочих беспорядков» (Новое время. 1901. 11 мая). Суворин встретился с министром внутренних дел Сипягиным, но решение таким и осталось. «Воистину прав Л.Н. Толстой, – записал в «Дневнике» Суворин, – сказав в письмах к государю о Сипягине, что он – «человек ограниченный, легкомысленный и мало просвещенный» (Дневник А.С. Суворина. М.—П., 1923. С. 260). Сколько раз и М. Меньшикову приходилось убеждаться в глупых распоряжениях министра Сипягина! Плохие новости о болезни Льва Толстого разнеслись по Петербургу мгновенно, но оказалось, что телеграмм в адрес Толстого отправить нельзя: проклят за безверие Синодом. И тут же появилось курьёзное и глупое постановление главного управления по делам печати: «Ввиду полученных известий о тяжелой болезни гр. Л.Н. Толстого и возможной в ближайшем времени его кончины, г. мин. вн. д., не встречая препятствий, в случае кончины гр. Толстого, к помещению в газетах и журналах известий о гр. Толстой статей, посвященных его жизнеописанию и литературной деятельности, в то же время изволил признать необходимым, чтобы распоряжение от 24 февраля за № 1576 о непоявлении в печати статей и сведений, имеющих отношение к постановлению св. Синода от 20–22 февраля того же года, оставалось в силе и на будущее время, и чтобы во всех известиях и статьях о гр. Толстом была соблюдаема необходимая объективность и осторожность.

Об этом гл. упр. по делам печати, по приказанию г. м. вн. д., поставляет в известность гг. редакторов бесцензурн. периодических изданий».

Удивило всех в этом постановлении словечко «изволит», даже Александр III вычёркивал это словечко из своих императорских постановлений, а тут Сипягин – изволит. Последовал и суровый указ: портреты Льва Толстого нельзя выставлять в магазинах, в газетах и журналах. Меньшиков помнил и о том, что пятьдесят лет тому назад Тургенев был арестован только за то, что в некрологе о Гоголе назвал его гениальным писателем. То же самое повторяется и сейчас. Петербургский университет закрыт. Много арестов. Арестовали студента, как только он купил револьвер. Все министры ссорятся между собой.

Не сразу удалось М. Меньшикову раскрыть свой подлинный талант яркого публициста, полемиста, философа в «Новом времени». В жизни Петербурга ничего существенного вроде бы не происходило.

Был переполох в газете «Россия», когда в январе 1902 года вышел фельетон Амфитеатрова «Господа Обмановы», в котором все увидели, что Обмановы – это господа Романовы. Автора сослали в Иркутск, были обыски, а редактора выдворили из Петербурга. Суворин думал, что под господами Обмановыми Амфитеатров имел в виду его семью, но обошлось, читатели быстро разобрались и расхватали номера, коммерческая цена вместо пяти копеек подскочила до нескольких рублей. Выпуск газеты «Россия» тут же был приостановлен. И в журналистских кругах заговорили о том, что Амфитеатров завидует популярности Дорошевича, вот и появились «Господа Обмановы». Но виноват и Сазонов, мол, фальшивый человек, недавно приносил в «Новое время» льстивую статью о деятельности Горемыкина, самого бездарного из царской администрации. Или вот И.Е. Репин прислал статью в газету и тут же хочет «предварительно» узнать свой гонорар. Говорят, что Суворин дал пятьдесят тысяч Амфитеатрову, чтобы тот написал фельетон, а Победоносцев, прочтя фельетон, сказал: «Это хуже выстрела!» И сколько всего неверного, приблизительного неслось из редакций и из высших сфер! Знал Меньшиков и о том, что вновь поднимается полемика о школьном образовании, настаивают на классическом образовании; высказывали мнение, что школьное образование должно быть свободным; Николай II высказал пожелание, чтобы школа была национальной и легкой. Меньшикова удивил и тот факт, что Суворин слишком болезненно воспринял приостановку «Нового времени», из опасения за свою жизнь он вновь заговорил о переселении за границу: если захотят, его могут повесить. А ведь статья Никольского почти официозная, а Сипягин приостановил газету на два месяца.

М. Меньшиков не переставал думать о собственном журнале или газете, но осуществить замысел не удавалась по разным обстоятельствам. В апреле 1902 года М. Меньшиков отправился в Крым для работы и для свидания с Л. Толстым, который после болезни пошёл на поправку. 1 мая 1902 года из Ялты М. Меньшиков писал в Царское Село Л.И. Веселитской и сыну Якову о своих впечатлениях о пребывании в Ялте, о солнечных днях и своих обидах на то, что он «послал миллион писем, от вас – ни одного», правда, почта запаздывает, последний номер «Нового времени» пришёл только за 27 апреля, не работается, «да и ничего решительно не лезет в голову. Мечтаю совсем бросить «Н.В.» («Новое время». – Курсив мой. – В. П.). К удивлению М. Меньшикова, Л.Н. Толстой «одобрительно отозвался о фельетонах Меньшикова, о чем он сообщил на следующий день в письме в Петербург (Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков. С. 209–211).

К переходу М.О. Меньшикова из «Недели», которая закрывалась по финансовым соображениям, в «Новое время» в либеральных кругах отнеслись резко отрицательно. Н.К. Михайловский в статье «Литература и жизнь» (Русское богатство. СПб., 1903. № 11. С. 85—101) высказал свое отношение к этому переходу и публикациям в газете в довольно резкой форме: «…теперь г. Меньшиков окончательно развернулся, как развертывается все в «Новом времени». Злобы и лжи в этом елейном, словоточивом писателе не меньше, чем в грубом г. Буренине… скачок из «Недели» в «Новое время» есть своего рода salto mortale. Г. Меньшиков рискнул прыгнуть и остался цел и невредим…»

7 декабря 1903 года М. Меньшиков в статье «Библейский титул г. Михайловского» в столь же резкой форме ответил на статью «Русского богатства»: «Составляет сущую клевету, будто я в «Новом времени» стал писать в ином духе, нежели в «Неделе». Я пишу на иные темы, беру другие аргументы, пишу разнообразнее, но как могу изменить свой характер и миросозерцание в два-три года?.. Я не принадлежу к составу редакции «Нового времени» и отнюдь не влияю на его направление… Припомните историю Ноя… третий Хам. Не найдет ли г. Михайловский в этом третьем сыне свои родовые, типические черты?.. Громадные томы писаний г. Михайловского – это сплошной, сорок лет длящийся, нескончаемый политический фельетон… где Россия заплевана и загажена до неузнаваемости… Что вся эта так называемая «передовая публицистика» внесла в печать известный террор, что она зажала рты множеству робких и добрых, – это так».

М. Меньшиков резко говорил о «Русских ведомостях», о «Русской мысли», о «Мире Божьем», что могло затронуть чувства А.П. Чехова, имевшего с редакциями деловые отношения. 9 марта 1904 года М. Меньшиков написал ему письмо: «Ваш отзыв о моей полемике с Михайловским меня несколько смутил, и я думаю, что я к этому моему противнику, как и ко всем прочим, отношусь с несравненно меньшею грубостью, чем они ко мне. Михайловского я никогда прилежно не читал, не тянуло, – но заглядывал в его статьи нередко. Из этих статей и личного знакомства с ним я не вынес впечатления, что это человек искренний и честный. Таков же отзыв о нем и многих радикалов, которые считали его своим вождем. Если что меня лично несколько оттолкнуло от либерального лагеря, то именно грубость, неблагородство тех приемов, которыми защищались дорогие мне начала» (Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков. С. 170).

Вся последующая литературная судьба М.О. Меньшикова была посвящена борьбе против террора «так называемой «передовой публицистики», которая расширила свои горизонты после революции 1905 года, когда обострились подспудно чувствовавшиеся межнациональные отношения, о своих правах заявили поляки, финны, грузины, евреи. Повсюду создавались банки, возникали частные газеты и издательства. «Письма к ближним» – так называлась рубрика в газете «Новая жизнь», которую регулярно и страстно вёл М.О. Меньшиков, обращаясь то к итогам Русско-японской войны, то к итогам политической борьбы вокруг национального вопроса. Сборники с таким названием выходили каждый год, 1902–1916, в Петербурге, и чем-то напоминали по своему жанру «Дневники писателя» Ф. Достоевского и «Маленькие письма» А.С. Суворина. В «Письмах к ближним» писатель касался злободневных проблем текущего дня, политических, военных, социальных, исторических, духовно-нравственных, бытовых. Три-четыре статьи в неделю выходили в газете, независимые от направления газеты, но точно попадающие в цель внешней и внутренней политики государства Российского. В январе 1905 года М. Меньшиков опубликовал цикл статей – «Благодарность», «Мёртвый дух», «Жировое перерождение», «Штабная метафизика», где подверг острой критике правительственных чиновников, которые так плохо подготовились к войне с Японией. Ведь знали, что Япония уже десять лет готовилась к войне, брала кредиты, закупала оружие, учила солдат и офицеров. Ведь царская администрация хорошо знала, что Россия – лакомый кусок, окружена страшными и беспощадными силами, против которых нужно военное снаряжение, способное уничтожить эту страшную силу. «В русской жизни, как в сказке, действуют два духа, – писал М. Меньшиков, – живой и мертвый. Живой дух – это дух народный, дух кипучей борьбы за существование, дух нужды и энергии, которая из нее сверкает… Но есть другой дух – мертвый и мертвящий все, к чему бы ни прикоснулся… Бюрократы могут быть лично прекрасными людьми, но бумажный дух, их сомнамбулирующий, как азот, останавливает всякое дыхание. Центральное зло нашей великой армии то же, что всей страны, – бюрократизм» (Национальная империя. М., 2004. С. 17). Началась война, чиновники подумали, что нужно иметь пушки; потом нужна Сибирская дорога; нужен план войны, а план «попал под сукно, и о нем забыли»; главнокомандующим вместо генерала Линевича, боевое счастье которому не изменяло, поставили старого и больного генерала; вместо обученных войск прислали войска худшие, на треть сформированные из инородцев, офицеров-поляков было треть состава, пятьдесят процентов врачей – евреи. Полки, составленные из запасных, не могли оказать сопротивление прекрасно обученной японской армии.

В последующих статьях М. Меньшиков говорит о Порт-Артуре, о настоящем герое Кондратенко, о Линевиче и виновнике катастрофы под Мукденом генерале Гриппенберге, о генералах Куропаткине и Драгомирове. Но у нас есть таланты, а «всё искреннее и свежее в народе заслонено бездарностью… От него наш государственный маразм, старческое бессилие в стране, ещё не жившей» (Там же. С. 29).

В очерках «Чернильная бомба» и «Власть черни» (март и апрель 1906 года) М. Меньшиков обрушивается на письма М. Горького к иностранным державам, чтобы они не давали денег русскому правительству, которые якобы предназначаются на устройство еврейских погромов и на подавление народной свободы. А ведь М. Горький прекрасно знал, что после поражений в Русско-японской войне Россия нуждалась в кредитах, чтобы строить заводы, фабрики, укреплять оборону своей страны. Все враги России, а вместе с ними М. Горький кричат: «Добейте Россию!» «Но верховная власть, – уверенно пишет М. Меньшиков, – сумела сорвать революцию, сама устроив конституционный переворот. Правительство сумело погасить целый десяток бунтов – и при том столь грандиозный, как московский» (Там же. С. 63). И затем даёт убийственную характеристику политической деятельности М. Горького, который лишь, с точки зрения М. Меньшикова, по недоразумению стал таким знаменитым: «У варваров были боги, семья, добродетель, честь – ничего этого нет у героев господина Горького, им любовно воспетых. Они просто голые люди, голые с головы до ног – свободные от той радужной ткани, что из любви и веры ткет душа человеческая в этом холодном мире…» (Там же. С. 70).

Но все эти сложные, противоречивые, многогранные проблемы как бы отступали на задний план, как только возникали национальные проблемы. Правительство должно было разработать правильное представительство людей разных национальностей в народном парламенте (см.: «Нация – это мы», «Еврейское иго» и др.), а получилось так, что инородцев выбирали как русских, а на деле оказалось, что избранный как русский поляк дышит ненавистью к России и русскому народу. Точно так же и финн, и грузин, и еврей. «Прежде всего следует восстановить правду о «народе русском», – писал М. Меньшиков. – Входят ли в понятие русского народы инородцы-поляки, евреи, грузины, армяне, латыши, татары и пр. и пр.? Нет. Можно желать и добиваться, чтобы эти покоренные нами народности слились с нами в одно тело и одну душу, но ведь этого нет… Мы назвали их русскими, но в парламент они явились с ненавистью ко всему русскому, неизмеримо более острой, чем та, которую чувствовали бы приглашенные в наш парламент американцы или австралийцы… Народу русскому пора отгородить себя от внутренних чужаков с той же честной определенностью, с какой он отгородил себя от внешних соседей… Инородцы же тысячу лет разрушали наше бытие, противились ему всеми мерами, пока не были покорены. У нас и у них разные инстинкты…» (Там же. С. 104–105).

Обращаясь к будущим историкам печати, М. Меньшиков горюет по поводу того, что русская печать – «голос великого народа» – за последние годы превратилась «в сплошной еврейский визг… на Россию напала одна из ненаписанных в Библии египетских язв – отравленная евреями печать, и как она в дурацких головах славянских произвела полный столбняк, неспособность различать правую руку от левой, родного брата от злейшего врага» (Там же. С. 106. Очерк «О стойкости». 8 октября 1906 г.).

8 мая 1907 года М. Меньшиков начинает серию статей под общим названием «Великорусская партия», продолжает 21 июня, 23 июня, 2 июля. Поводом для публикации статей послужило выступление в Государственной думе одного из польских лидеров, сказавшего в Варшаве на собрании польских националистов: «Русские отличаются неслыханным отсутствием патриотизма». Оказывается, размышляет М. Меньшиков, за русскими в парламенте всерьёз наблюдают все инородцы и поражаются тому, что многие русские как бы стесняются называть себя русскими, дошло до того, как один профессор в парламенте сказал, что ему неловко называть «народ России «русским народом», ибо это может оскорбить господ евреев, латышей, армян, эстонцев и полсотни других национальностей, одинаково будто бы имеющих право на Российскую империю» (Там же. С. 148). М. Меньшиков соглашается с тем, что Россия утрачивает свои позиции под напором инородцев, а величие России прежде всего зависит от великороссов, от их патриотического стремления укрепить свою страну и оградить её от чуждых влияний. Стране нужен великий руководитель, чтобы спасти погибающую Россию от инородческого влияния. Этому руководителю нужна верная ему армия. «Такой армией среди общего раздора могла бы явиться сильная национальная партия, в данном случае – великорусская партия, – писал М. Меньшиков. – Евреи подсмеиваются, будто бы нелепость иметь в России русскую партию… Теперь в России необходима не политическая, а как бы сверхполитическая, именно – национальная партия, и только будучи очень сильной, такая партия могла бы спасти страну… Великороссы, как наиболее жизненное из племен славянских, несут на себе историческую судьбу не только России, но и всего славянства. Великорусская партия должна обнаружить в себе эгоизм великого племени. Она должна собрать в себе одно сознание, одно чувство: желание жизни и страстную готовность отстоять ее» (Там же. С. 149–151). Русская империя погибнет, если не будет такой сильной партии, которая стала бы ведущим вождём народным. По избирательному праву, введённому в России, каждая национальность в парламенте образует своё «коло», польское, татарское, латышское, все они создают внушительное «инородное тело» в парламенте, способное влиять на принятые решения. Такое отношение к инородцам – грубейшая ошибка в политической деятельности России. Русские крестьяне томились в крепостной неволе, а поляки и финно-шведы имели свои конститутции, пользовались политическими правами. Самые деятельные из разрушителей России, по мнению М. Меньшикова, – евреи и поляки – «вовсе не скрывают своих инфекционных планов, – они громко провозглашают их…» «Нас, поляков, миллион в России», – пишет одна польская газета. Миллион поляков не будут восставать с оружием в руках, как прежде, они будут действовать на местах своей службы в России, они будут вести подрывную и разрушительную работу. Поляки уверены, что при отсутствии у русских патриотизма это сделать легко. Так же думают финны, грузины, украинцы, евреи. Русские победили внешних врагов, но не заметили, как инородцы, заняв влиятельные посты в России, стали её разрушать, как внешние враги, вторгнувшиеся в страну. Последние события, русская революция 1905 года, возглавленная евреями, заставила поляков задуматься, стоило ли поддерживать эту революцию. И они заявили, что Польша не хочет отделяться от России, но требует автономию. А М. Меньшиков вспомнил слова Николая I, что было бы лучше, если бы Россия вообще не владела Польшей.

6 сентября 1907 года М. Меньшиков напечатал в «Новом времени» статью «Народ-искуситель», в которой документально точно сказал, что четырёхтысячелетняя история евреев свидетельствует, что основной темой еврейства является искусительство. И приводит массу документальных свидетельств, начиная с Авраама и его великого кочеванья, до нынешних евреев, которые ведут открытую войну с современным государством. Маркс бросил в христианский мир отравленную идею классовой борьбы, а евреям чрезвычайно выгодна эта борьба сословия с сословием. Легче достигать своих целей. Против этой статьи М. Меньшикова появился «Ответ русского еврея господину Меньшикову» (газета Фёдорова), к которому Меньшиков отнёсся как к сплошной мешанине, пропитанной невежеством и ложью. Он не натравливает одну народность на другую, а говорит о фактах беспатентной торговли водкой, папиросами, пивом. А против этого в ответе нет ни слова.

Интересны и знаменательны все статьи М. Меньшикова до революции 1917 года, особенно статьи «Пофессора» и «Купцы» (12 февраля 1911 года), «Крупные люди» (12 марта 1911 года), «Враги человеческого рода» и «Что ждет Россию» (13 марта 1911 года), «Новый путь земли» и «Замученный ребенок» (17 апреля 1911 года), но все эти темы как бы отходят на второй план, как только публицист и философ берётся осветить тему о вторжении евреев в жизнь государства Российского: «Когда вы попадаете в большой русский город, захваченный евреями, вам бросается в глаза множество учреждений с такими вывесками: «Русское общество торговли», «Русское промышленное общество», «Русский банк», «Русская контора», «Русская аптека» и пр. и пр. Что за притча, думаете вы: на улицах всё жиды и жиды, а учреждения все русские. Местные жители грустно усмехаются на это. Им-то известно, что уже с давних пор еврейчики наши афишируют все свои предприятия непременно русскими и что если вывеска кричит, что предприятие русское, то будьте уверены, что оно еврейское» (Там же. С. 360).

Много статей М. Меньшикова посвящены пребыванию евреев на русской земле. При всех его крайностях и односторонности он был против равноправия евреев, опасался, что евреи закабалят русских и дружественные им народы. В статьях о роли евреев в России, таких как «Императорская сцена», «Еврей о евреях», «Он – не ваш», «Правительство и евреи», «Еврейское нашествие», «Тайны Талмуда», «Народоубийство», «Расовая борьба», «Нужен сильный», «Разбитый крест», «Еврейский натиск», «Тень убитого», М. Меньшиков высказывая много справедливого и верного, иногда допускал крайности, продиктованные политическим моментом разгара страстной борьбы.

М. Меньшиков был яростным проповедником русского национализма. И когда возникла идея создания Всероссийского национального союза, то создателем идеологии и устава попросили быть М.О. Меньшикова. 18 июня 1908 года был проведён Учредительный съезд, первым его председателем стал С.В. Рухлов, заместителем – князь А.П. Урусов. Одним из негласных деятелей Союза был П.А. Столыпин. Но цель Союза – господство русской нации в Российской империи – оказалась недостижимой из-за политических и партийных причин, кто-то был масоном, кто-то преследовал иные цели. И в 1914 году Союз распался на разные группки, уже мало влиявшие на события.

Февральскую революцию М. Меньшиков приветствовал, так как «старый порядок рухнул». Он с надеждой участвовал в выборах кандидатов в Учредительное собрание. Тоскливо было без постоянной литературной работы, большая семья с шестью детьми вынуждала к поискам заработка. Он писал Василию Розанову, оказавшемуся в столь же бедственном положении, ездил к И.Д. Сытину в надежде на работу, но рухнула не только монархия.

Осенью 1917 года Меньшиковы остались на Валдае, в большом доме, который они купили в 1913 году: здесь, надеялись, легче прокормить детей. В сентябре 1918 года М.О. Меньшикова арестовали. М. Меньшиков успел написать несколько записок жене, и они сохранились: «5 сентября. Сейчас была Чрезвычайная Комиссия, я обвиняюсь в погромных статьях против евреев, один член сказал мне: будьте покойны, свободы вы не получите… Члены и председатель Чрезвычайной следственной комиссии евреи и не скрывают, что арест мой и суд – месть за старые мои обличительные статьи против евреев…» (Цит. по: Короленко В. Дневники 1917–1921. М., 2001. С. 528).

20 сентября 1918 года М.О. Меньшиков был расстрелян на берегу озера на глазах у семьи. После второго залпа Меньшиков упал, к нему подбежал Давидсон и дважды выстрелил в левый висок. Судьями были Якобсон, Давидсон, Гильфонт и Губа (Слово. 1992. № 7. С. 41–49).

Из множества оценок современников приведу лишь отзыв В.В. Розанова о М. Меньшикове как о продолжателе дела А.С. Суворина: «Призванный в «Новое время», он быстро, почти моментально развернулся в громадный государственный ум, зрелый, спокойный, неутомимый, стойкий, «не взирающий ни на что», кроме Отечества, его реальных нужд», – писал Розанов в статье «Суворин и Катков» (Колокол. 1916. 11 марта).

Меньшиков М.О. Письма к русской нации. М., 2005.

Меньшиков М. Национальная империя. М., 2004.

Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков: Переписка, дневники, воспоминания, статьи. М., 2005.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.