Нина Усатова: «Надела на себя волчью шкуру, а внутри-то всё противится»

– Нина Николаевна, не хотела никакую «Станицу» смотреть, попала случайно, увидела вас, осталась. Посмотрела все, вместе с народом. Когда вам дали сценарий, вы сразу согласились на эту роль или были моменты размышлений, колебаний?

– Я сразу отказалась. И много раз отказывалась, категорически. Но мой агент уговорила меня пообщаться с продюсерами. Те сказали, что автор сценария Виталий Москаленко специально на меня эту роль писал. Я еще больше удивилась – как можно увидеть меня в такой роли? Я возражала: эта страшная тема, с бандитами и разборками, всем надоела уже. После встречи с продюсерами еще раз прочитала сценарий, отложила, но начала уже думать по поводу этой героини. А когда дала свое согласие, настаивала, чтобы название Кущевки не упоминали вообще, а то сразу пойдут сравнения. Но так и случилось!

К сожалению, изначальный сценарий Виталия Москаленко прошел еще семь редакций. Сейчас, удивительное дело, на каждой картине существует редактор, который к сценарию отношения никакого не имеет, но правит его. Наш редактор, девочка, делала мне замечания: «Нина Николаевна, вы неправильно говорите – «Крым и Рым прошла», а надо «дым». Или, например, она не знала слово «кержачка» и считала, что никто не знает. Посмотри, говорю, в словаре, так называют староверов. Меняют в авторском сценарии на ходу предложения. У меня, правда, не больно меняли.

Но дело не только в изменении сценария. Сама тема такая, что мне сначала не хотелось в этом участвовать. Но уж когда согласилась, стала оправдывать свою героиню. Не оправдывая, невозможно ее сыграть. Как можно ненавидеть человека и быть в его шкуре? Так у меня и жалость к ней появилась, и защищала я ее изо всех сил нечеловеческих. Ведь она и мать хорошая, и жена, и трудяга. А что ее привело на преступный путь? Пусть лучше у зрителя вопрос появится, где начало у этого клубка. Волкова – деревенская девчонка, осталась без отца, без матери, а у нее еще куча сестер и братьев была. Она работала, ее посадили в тюрьму ни за что, за грехи чужие. Отсидела в тюрьме, вышла, началась перестройка… В актерском мастерстве есть такой термин – быть в предлагаемых обстоятельствах. Так вот, она и выживала в предлагаемых обстоятельствах. Перестройка – это ж революция, война, когда стало возможно все смешать.

Волкова в фильме говорит: «Всю жизнь я боролась с криминалом, и сама стала криминалом». А хотела-то она мира в семье. И никто, собственно, ей не был помощником, кроме старшего сына, а про него она могла и не знать, чем он занимается. А в том омуте тогдашнем запросто и не такое могло случиться. Я знаю реальные места, где так и было.

– Вы встречали женщин, чем-то похожих на вашу героиню?

– По силе выживания – встречала. Во время съемок сериала “Next” познакомилась с одной женщиной. Дом персонажа Александра Абдулова, Лавра, снимали в Домодедово. Хозяйка этого особняка – из первых челноков, что в Польшу ездили и под пулями, и под ножами. Она рассказывала, как по возвращении, только сходишь с поезда, тут же рэкетиры требовали мзду. Один раз она бандиту ответила, зная, что у нее дома девять человек сидят голодных: «Лучше убей меня прямо сейчас, не дам тебе ни рубля». Она сказала, что моя героиня из фильма «Зал ожидания» дала ей толчок поехать в Польшу. Сидела она без денег, без работы, обреченная, посмотрела на эту бабу, мою героиню, которая покупает город, собрала сумки и поехала в Польшу. А потом это дело разрослось у нее в фабрику. И все работники, они были заняты в съемках, отзывались о ней по-доброму, говорили, что никогда она никого не уволила, зарплату платит хорошую, помнит чуть ли не все дни рождения, а работает у нее человек 250. Мы приезжаем на съемки – ее уже нет, заканчиваем – она только возвращается домой. То есть она вообще не видела божьего света, работала, вкалывала, начала самообразованием заниматься, от нужды стала руководителем. Такие женщины могут и страной руководить.

– Где-то есть такая грань опасная – перейдешь ее, и то, что было добродетелью и достоинством, превращается в противоположность. Где она проходит? Надежда Волкова, нежная мать, вдруг превращается в чудище. А почему? Семья – это прекрасно. Но когда интересы семьи ставятся превыше всего, ведь это может и к преступлению привести?

– Она выжила среди волков, а среди людей не могла выжить. Человек попадает в обстоятельства…

– Обстоятельства? А что же – сам человек?

– В конце этой истории она уже безумна. Я придумала сцену с деньгами. Когда убили сына, мужа, и она сидит с этими деньгами. По сценарию она кинула пачки и сказала: «Всех-всех». Но она не может просто так это говорить. Я попросила оператора снять в таком ракурсе, чтобы было видно – она совершенно безумная. Как тот волк, который перепрыгивает через флажки. Все стоят, замерев, а один может прыгнуть. У меня отец был лесничий, он мне про это рассказывал, да так, как будто я сама это видела.

Вот стоят все волки, загнанные, флажками окруженные, жалкие, – это степные волки, мы в степи жили алтайской, смрад от них, пот, вонь. И лишь один начинает ходить, а потом перепрыгивает через флажки. На такого ни один охотник не поднимет ружье. Волк перепрыгивает через флажки, как будто это трехметровая стена, и бежит, как в рапиде. Он убегает и оттуда начинает выть. Он, вожак, убегает, но не может спасти остальных. Сила такая есть у него, мозг так работает, а у них нет этой силы. Остальных волков, естественно, стреляли, разнарядка была на отстрел, потому что рядом казахские степи, отары овец. А шкурки выделывать не умели – они были жесткие, у нас лежали у бани, у сарая, мы ноги вытирали о них. Так вот я хотела, чтобы оператор показал: героиня моя с этими деньгами в конце – примерно как волк, перепрыгивающий через флажки, это безумие, на грани безумия.

– Но ведь есть еще финал, где она вообще ни слова не произносит. Уже седая, без парика. Потрясающая сцена.

– Я бы вообще по-другому эту сцену сделала. Было бы страшней. Я не смотрела фильм целиком, видела только когда озвучивала. Не все получилось, что я хотела.

– Вы гроза режиссеров? Спорите с ними?

– Нет, не спорю. Я подчиняюсь, но и сама много думаю. Правда, бывают такие режиссеры, которые не знают актеров, или не разбираются в теме или в психологии конкретного персонажа. Скажем, когда Хотиненко работает, он может намек только дать, и ты понимаешь, о чем это. Вот это интересно. А когда не отрабатывается даже то, что в сценарии написано, а говорят – давайте побыстрее, вот это не мое.

– Чаще всего вы адвокат своих героинь?

– Всегда.

– А почему же все-таки вы поначалу отказывались от «Станицы»? Ведь роль интересная.

– Из-за безнадежности. Я такие фильмы уже давно не смотрю по телевизору. Я люблю старые фильмы. Вот пересмотрела «Кубанских казаков», и такое удовольствие получила от сказочной жизни, которая там показана. Тогда было стремление жить, радоваться, строить дома, рожать детей, к чему-нибудь стремиться. А сейчас иногда смотришь и думаешь – к чему стремиться? Все так зыбко, все с оглядкой и с боязнью какой-то.

Или лучше про зверушек посмотреть. Сейчас замечательный новый ведущий Тимофей Баженов как-то показывал, как ежики родились, маленькие ушастые ежики, Боже!

Очень люблю и документальное кино. А художественное – всё меньше и меньше.

– До вас дошла реакция зрителей на «Станицу»?

– Говорят, 20 миллионов отзывов в Интернете. Но я посмотрю этот фильм, когда время пройдет, когда он уляжется во мне. Тяжело это снималось, тяжело быть в этой шкуре. Я в ней была. Я жила ее жизнью просто. Всё равно же мы звери. И так много звериного в этом фильме.

Мне дед много рассказывал про волков. Однажды ехал он и попал на волчью свадьбу, это когда волчица в стае главная. Распряг он лошадей и пустил в галоп, а сам остался в телеге, лошади чтоб живые до дома добежали, а самому-то все равно не убежать, думал, сожрут. Лежал он под зипуном в санях, волки подошли, а кони на двор прибежали, бабка поняла, собрала всех соседских егерей, и они поскакали, нашли телегу и бидоны – он возил молоко. Бидоны по всей дороге разбросаны, зипун подняли – а дед под ним – седой. Он волосы потрогал, а они каленые, как проволока, от ужаса. Я из дедова рассказа кое-что в фильм вставила.

– Вы постоянно пользуетесь личным опытом?

– Почти всегда. Вот, к примеру, кто-то сказал, что казаки в «Станице» как-то не очень героями прозвучали. Так те, кто были героями, они были вольные казаки! Мои деды были вольные казаки, их раскулачили. Нынешние – они передо мною ряженые.

В процессе съемок мне приходилось много перебарывать себя. Некоторые сцены я вспоминаю с головной болью.

– Нина Николаевна, а вы не разочаровались в актерской профессии?

– Ни за что. Еще больше люблю! Когда телеведущие Берман и Жандарев спросили меня – вы как, едете с ярмарки или на ярмарку? – я, не задумываясь, ответила: на ярмарку. Они удивились, как это? Я потом только поняла, что, наверное, они имели в виду, мол, пора уже костям на место. Ан, думаю, нет, фигушки, это неинтересно с ярмарки ехать. Оно, может, и хорошо, ты все продал, купил, деньжата у тебя, едешь с ярмарки довольный. Нет, думаю, интереснее все-таки ехать на ярмарку. В неизведанное. Я люблю мечтать!

– А какие у вас мечты?

– Вот я сегодня посмотрела кино про Ивана Бровкина, как они там живут, как строят, и все у них впереди. Хотелось бы сделать что-нибудь такое – душеукрепляющее. Без мечты жить нельзя…

Взять «Ивана Бровкина» – там показано, как девушка Любаша засмущалась, в кадре покраснела. Представляете, сколько это было терпения у оператора и режиссера? А тут только дашь себе волю подумать, тут же: «Что такое, ты что, текст забыла?» Дайте родить мысль-то хотя бы! Молодые режиссеры сейчас только и торопят, «быстро-быстро», и получаются говорящие головы, ни мыслей не рождено, ничего.

– То есть вы мечтаете сняться в чем-то здоровом, со светлой энергией.

– Да-да, не спеша. Чтоб режиссер меня любил, чтоб оператор меня любил. Как в фильме «Небывальщина», где оператором был Валерий Федосов. Это был первый мой большой фильм, режиссера Сергея Михайловича Овчарова. Я стесняюсь, а он говорит: «Нина, не стесняйся, больше эту роль никто не сыграет». Я такая смущенная, а он подойдет, что-нибудь поправит, комплимент какой-то скажет.

Сергей Астахов – тоже из тех операторов, которые видят не рамку кадра, а то, что в кадре, и то, что за кадром. Вот это мощь! Вообще, самое главное действующее лицо в кино и самая большая удача, на 99 процентов – оператор. Что он подскажет, какой свет поставит.

Но могикане уходят, а молодые сейчас – ты его не видишь и забываешь, как зовут. Вернее, он даже и не представится. Не то что тебе границу кадра обозначит – вообще на кране сидит, и не знаешь, куда смотреть. А Сергей Астахов – как он выставлял кадр, как советовал, я потом только понимала, к чему он давал эти советы. Подсказывал даже актерские приемы мне, молодой актрисе. Поддерживал…

Когда снимался фильм «Ой вы, гуси» (режиссер Лидия Боброва, оператор Сергей Астахов, 1991), мой сын Коля был совсем маленький. Пожаловался Астахову, что у него машинка сломалась. Вроде бы тот и внимания не обратил, побежал дальше. На следующий день Астахов приходит к нам, с цветами и шоколадом, и говорит Коле, что пришел машинку ему отремонтировать. И сын, и я помним на всю жизнь эту историю. Сел за стол, достал какие-то детальки, паял… Это было столько счастья.

У Коли была еще история с Юрием Никулиным. Мы приехали на «Кинотавр» в Сочи в 1995 году с картиной «Мусульманин». Коля маленький, шесть лет. Едем на лифте гостиницы «Жемчужина», и входит Юрий Никулин, в своей белой кепке, в которой вел «Белого попугая». Здравствуйте – здравствуйте. И он сразу сыну: «Как звать? Коля? А меня Юра. Что делаешь, чем занимаешься?» А Коля Никулину: «Ой, я вас видел в “Белом попугае”, я два анекдота знаю». Никулин говорит: «Да ты что? Давай завтра в восемь, на берегу, у якоря, лады?» Коля заволновался – мама, восемь утра или вечера наверное? утра, надо завести будильник, не проспи. Ночью просыпался и спрашивал, завела ли я будильник.

Утром вскочил, быстро оделся, а я про себя думаю нехорошее – Никулин сказал, да, может, забыл. Вспоминаю свои детские обиды и праздники…

Было холодно, такие волны рваные, лежаки деревянные, дворники метлами метут, туман, собаки бегают, все закрыто, все спят – артисты к двенадцати часам выходят, там же соблазны вечерние. И Коля говорит: «Нету, нету его, не пришел» – и губки у него трясутся. И вдруг кричит: «Мама, вот он!» А Никулин сидит у якоря, в белом пиджачке, и на фоне тумана не видно его было сначала. Тут уж я зарыдала… Стал ему Коля свои анекдоты рассказывать, из детского сада принес, а Юрий Владимирович хохочет, аж ноги закидывает – «Ой, не могу». Колька визжит от радости. Ах ты, Боже мой.

– Нина Николаевна, а что же театр? Вот реконструированный Большой Драматический будет иметь вас в виду?

– Мы же туда попадем только в 2014 году, все ждем окончания ремонта, а за время ремонта мы что-то так все разобщились. Помню, играли «Женитьбу Бальзаминова» с Андреем Толубеевым, Ольгой Волковой, Людмилой Макаровой, многонаселенный такой спектакль, приходишь в кафе, чай пьешь, и после спектакля сидишь, кто-то приходит, общение как родственное. Домашняя обстановка. А теперь – играем по этим ДК… У меня в БДТ сейчас один спектакль, «Блажь». А что потом бы я хотела? Я не знаю, честно говоря, что будет дальше.

В антрепризе я играю в пьесе «Любовь не картошка», мне очень нравится, про нашу жизнь любимую, деревенскую.

Задумок много, я же на ярмарку еду, у меня всегда есть мечты. Театр в лучшем, высшем смысле у меня был – в Молодежном театре, в БДТ, я знаю, что такое застольный период, я знаю, что такое работа с режиссером, который из тебя делает такое, что ты и сам себе не представлял. Что такое работа художника, балетмейстера – мы все были в форме, и распевались, и танцевали. Я знаю такой театр, вся молодость моя прошла в нем. И я за тот театр, за ответственность перед зрителем, перед партнерами.

Я хочу, чтоб в театре все было неспешно, подробно. Чтоб был застольный период. Чтобы друг с другом глаза в глаза общались. На сцене чтобы смотреть, договариваться. Чтобы не на бегу.

А сейчас дети-то вырастают, а родители их не видят, потому что родители бегают на работу, а дети сидят у компьютеров. И у них, у детей, тоже времени нет, я-то думала, это с возрастом только времени не хватает. Сын мне говорит: «Мама, я ничего не успеваю, мама, я когда-нибудь высплюсь?» Думаю, ну что же это такое. Человек университет закончил, магистратуру, сейчас вот работает адвокатом. Я его вижу-то редко, я по гастролям, он работает. А время ведь безжалостно, так тикает, что ужас просто.

И останавливаться не хочется, хочется ехать да всё в гору, в гору. А насколько хватит сил у тех коней, которые меня везут?

– Нина Николаевна, публика вас обожает, любит такой, какая вы есть. Мы можем быть уверены, что вы не будете худеть, по голливудским стандартам себя подтягивать? Мы не хотим, чтобы вы потеряли себя. Вы знаете, что такая есть проблема у актрис.

– Есть такая проблема у актрис. Но я-то никогда не была с тонким станом. Косы были, «люблю твои косы и тонкий стан», а стана никогда не было. Мне не похудеть. И не собираюсь. Просто для здоровья то плаваю, то бегаю.

Я бабок-то начала рано играть. В Молодежном театре вообще в 27 лет играла старуху. Сейчас снимаюсь в комедийном сериале «Земский доктор», партнерши мои – Таня Васильева, Ира Купченко, Света Немоляева. Я сначала думала – ну зачем это? И зачем я там? А сейчас я вклинилась, одесситку играю, тетю Тому, и мне так нравится! Я к чему говорю – я там, в сериале, замуж вышла, то есть моя героиня замуж вышла. Это дает такую надежду! Сериалы же многие смотрят. Питер и Москва – это одно, а шагни за границу этих городов – там живут как в семидесятых. И одна радость – телевизор: смотрят сериалы, все смотрят.

В конце нового сезона этого «Земского доктора» моя героиня говорит: «Надо здоровьем заниматься, жить и радоваться жизни». Я от себя брякнула, а режиссер сказал – оставить.

Надо, чтобы тетки моего возраста понимали, что не всё в прошлом!

2013