Глава девятая. По дальним тропинкам

Окончательно преобразившись в буддийского странника-скитальца, Басё побрил голову и стал готовиться к главному походу в своей жизни. Первым, с кем он поделился своими планами, был его ближайший друг – поэт Гёрай. Сохранилось письмо Басё, в котором он отправил Гёраю несколько своих стихов для издания в сборнике «Яка но си», сопроводив его хайку, намекавшем на предстоящий поход:

Омосиро я котоси-но хару мо таби-но сора.

Мой перевод:

Весну я жду, хочу опять

Отправиться в поход,

Любуясь небом, провести,

Шагая, этот год.

Внимательно всматриваясь в строчки хайку, можно предположить, что поэт намекал не только на новое путешествие, обещающее стать интересным, но и на то, что с ним вместе в дальний путь отправится и его ближайший сподвижник и помощник Сора, имя которого совпадает со звучанием последнего слова в хайку «сора» – «небо».

Такой приём Басё использовал довольно часто, когда наравне с основным значением слова подразумевал и смысл омонимичного – точно так же звучащего слова. Это и в стихе о брошенной старушке – «омокагэ» – «видение» звучит как и «омокагэ», записываемое другими иероглифами, означающее «тень матери» (оставившего её умирать у горы сына). В переводе это отразить невозможно, так как эффект возникает благодаря не только акустическому, но и зрительно-ассоциативному восприятию иероглифического письма.

О том, что он отправляется, возможно, в последний путь в своей жизни, Басё написал и в письме к своему старшему брату: «Скоро начинаю поход в Хоккоку (северную страну)», так тогда называли территорию сегодняшнего района Хокурику. Этим, возможно, объясняется перевод на русский язык его дневника «Оку-но хосомити» – «По тропинкам Севера». Однако если взглянуть на карту маршрута, то видно, что Басё совершил поход по кругу, начиная движение в северном направлении, а потом свернув к западу и затем на конечном этапе к югу, поэтому я бы перевёл заголовок дневника словами оригинала: «По узким тропинкам в глубокую даль».

Планируя полугодичное, а точнее, семимесячное путешествие протяженностью около 2400 км, Басё хотел посетить места, связанные с достопримечательностями, описанными в летописи «Кокинсю», сказаниях и песенных сборниках антологии «Манъёсю». И конечно же, Басё привлекали исторические памятники, о которых упоминал в своих песнях его любимый поэт-странник Сайгё.

Маршрут путешествия проходил через префектуры Фукусима, Мияги, Иватэ, Ямагата, район Хокурику, затем Гифу и Огаки. Поэт раньше не бывал в этих краях и вполне обоснованно сознавал, какие опасности могут ждать его в пути, в том числе и возможная гибель. Но он писал, что не боится смерти в пути, так как считал, что это вполне может произойти по велению судьбы и божества.

Первые строчки дневника как раз посвящены философскому обоснованию его взгляда на жизнь: «Месяцы, годы, столетия – всё это путники вечности, как и следующие за ними годы». Басё сослался на то, что и раньше странники умирали в походах, при этом он имел в виду прежде всего своего кумира Сайгё. Странствовать и умереть в походе – фактически стало жизненным кредо поэта.

В этот раз своё путешествие Басё планировал очень тщательно. Приготовил одежду, залатал походные «момохики» – плотно прилегающие к телу брюки, обновил тесёмки любимой шляпы и решил запастись деньгами на весь поход, сдав в аренду свою «хижину из травы». Дом «Басёан», он же «куса-но то», вряд ли бы пригодился поэту в ближайшие полгода, и он, как пишет сам, «уступил свой дом» пожилому семьянину с самурайской фамилией Хэйэмон. Новый жилец вселялся с женой, дочерью и внуками. Об этом и самый первый хайку дневника путешествия:

Куса-но то мо сумикавару ё дзо хина-но иэ.

Самый распространённый перевод – тот, что в русском варианте дневника: «Домик для кукол переменяет жильцов! Что ж – и лачуга». Но, во-первых, у поэта: «В хижине из травы меняются жильцы, домик для кукол». И слова «лачуга» вообще нет. Да и «дом из травы» был не таким уж и маленьким – обычная хижина с очень практичной в те времена крышей из травянистой соломы и бамбука – такая не гниёт и не протекает. Пример дома с такой крышей я привёл на фото. В домах богатых людей, а также во дворцах и храмах были крыши с глиняной черепицей, но в таких, как и у Басё, домах жили и все его друзья, и соратники. К сожалению, ни один из домов самого Басё не сохранился, на месте «куса-но то» в Токио есть памятный павильон с травяной крышей, но он не является копией ни одного из «Басёан», зато в садике там растёт настоящий банан.

Здесь находился дом Басё «Куса-но то»

Старинный дом с крышей из травы, соломы и бамбука

Последний «куса-но то», он же второй из трёх «Басёан», строился не один месяц на деньги полусотни учеников и покровителей поэта. Снаружи он выглядел как вполне обычный дом с красивым садом, а внутри было несколько небольших комнат и одна просторная с видом на четыре стороны. Именно в этом доме собирались во время коллективных конкурсов сочинительства другие поэты – до 20 человек одновременно. Приносили с собой еду и сакэ и проводили конкурсы, сидя на коленях, как это изображено на рисунке поэта-художника Ёса Бусона.

Да и пожилой самурай с большой семьёй не стал бы арендовать лачугу. В японском языке для её обозначения есть забавное слово – «усаги-гоя» – «кроличья хижина». Поэтому я старался сделать перевод ближе к словам оригинала:

В «доме из травы»

Скоро всё изменится —

С куклами семья

В нём теперь поселится.

Семья вселилась, а Басё до начала путешествия переехал в дом своего покровителя Сампу.

27-го марта 1689-го года сорокапятилетнего Басё и его спутника Сора провожали в дальний поход от пристани столичного района Сэндзю друзья, ученики и покровители. На рисунке, выполненном поэтом Бусоном, изображена сцена проводов Басё и Сора. Один из провожающих – на вид представитель высшего сословия. У него на том рисунке два меча за поясом – показатель высокого статуса. Возможно, это и был главный покровитель поэта Сугинами Сампу. Басё пишет, что друзья пролили слёзы прощания. Именно это он и отразил во втором хайку дневника:

Юку хару я тори наки уо-но мэ ва намида.

И первый, и второй хайку цикла считаются шедеврами. Конечно, чтобы это понять, надо ощущать мелодичность гласных звуков, присущую стихам поэта. Мой перевод:

С весной прощается природа,

Умолкли птицы, не поют,

И рыбам жаль её ухода,

Хоть и в воде, но слёзы льют.

Конечно, в переводе можно было просто написать: «Весна уходит, плачут птицы, и рыбы слёзы льют». Про рыб – не знаю, льют они слёзы или нет, но как любитель птиц могу утверждать, что пернатые молчат, когда грустят, и слёз у них не бывает.

Далее странники направились к давнему знакомому Басё – хайдзину из Куроханэ, где их ждал очень тёплый приём. Хозяин дома и его младший брат тоже сочиняли стихи, поэтому стоянка с угощениями и горячительными напитками оказалась незапланированно продолжительной – целых 14 дней из 150-дневного путешествия. Так долго они больше нигде не гостили, но зато здесь они осмотрели много местных достопримечательностей. В один из дней посетили горный храм Комёдзи буддийской секты Сюгэн. Там же они зашли в келью монаха Гёдзядо и произнесли молитвенные слова у пары старинных гэта – «асида», высокой деревянной обуви, когда-то принадлежавшей основателю секты Сюгэн – Э но Гёдзя. Считалось, что поклонение обуви святого принесёт удачу в странствии и поможет преодолеть все непредвиденные невзгоды:

Нацуяма ни асида-о огаму кадодэ кана.

Мой перевод:

Я храму на горе

В день летний поклонился,

И на удачу в путь

На асида молился.

«Асида» – деревянные башмаки, такие же как и гэта, только могут быть «однозубыми» (иппонха) и высотой до 20 сантиметров. Они удобны для хождения по полям, горам и пересечённой местности. В них можно передвигаться по снегу и лужам. Зимой к тесёмкам подшивали мех, а в дождь надевали непромокаемые носки «таби». Очевидно, Басё тоже обувался в асида во время походов, так как упоминания о них встречаются в его хайку многократно.

После Куроханэ Басё и Сора отправились искать дорогу к храму Унгандзи. Когда-то буддийский наставник Басё, монах Буттё, рекомендовал поэту обязательно посетить этот храм и советовал в случае дождя остановиться в его бывшей пустующей хижине в соседней роще. Басё и Сора так и поступили. Нашли келью монаха и провели в ней некоторое время. Басё удивило то, что и в отсутствие монаха его домик оказался в полном порядке, и именно тогда он сочинил известный хайку (о нём я подробнее упоминал в предыдущей главе):

Кицуцуки мо ио ва ябурадзу нацу кодати.

Домик монаха

В лесочке стоит,

Дятел и летом

Его не долбит.

В Куроханэ Басё и Сора передвигались на лошадях, предоставленных гостеприимным хозяином. Седлали, кормили и привязывали коней странников местные мальчишки-погонщики. Узнав о том, что всадники являются хайдзинами, один из мальчиков обратился к сидевшему на лошади Басё с просьбой написать для него коротенький стишок.

Горный храм ямадэра

Асида – высокие гэта

Это растрогало поэта, и он тут же придумал хайку, ставший шедевром:

Но-о ёко-ни ума хикимукэ ё хототогису.

Буквально: «Поворачивай коня, гони через поле, – там кукушка»:

Кукушка, я тебя услышал!

Кричу погонщику: «Постой!»

Сверну с пути, помчусь я полем,

Туда, где слышен голос твой!

Выйдя за пределы столичного региона, Басё обратил внимание на то, что во многих деревнях и селениях вообще нет часовен и молельных колоколов. А ведь это и ежедневный «вечерний звон», сезонный и праздничный бой колоколов:

Ириаи-но канэ мо кикоэдзу хару-но курэ.

Здесь вечер звоном не встречают,

Никто как будто не живёт,

Возможно, даже и не знают,

Что скоро и весна пройдёт.

16 апреля путники остановились в Насутака префектуры Гифу, в доме Каку Саэмона, а 20-го апреля направились в поле, где росла ива, под которой когда-то якобы отдыхал поэт Сайгё. Находясь совсем рядом, Басё попросил местного старосту показать ему эту древнюю иву, ставшую местом паломничества буддистов. Басё вспомнил строчки Сайгё об отдыхе в тени ивы у чистого ручья и сочинил хайку:

Та итимай уэтэ татисару янаги кана.

Хижина монаха-отшельника

Басё и Сора

Всего четыре слова – «засеял», «поле», «ушёл», «ива». Такой неоднозначный стих, естественно, все толкуют по-разному. В русском переводе «оку-но хосомити» предлагается вариант: «Уж в целом поле посажен рис? Пора мне. О тень под ивой!» Конечно, немного «домыслено», но здесь без дополнений не обойтись. В одном из японских толкований я нашёл вариант, смысл которого мне показался близким к сопоставлениям, присущим хайку Басё, и я сделал следующий перевод:

Ты семена сажал на поле,

Устал, совсем лишился сил

И, уходя, закончив сеять,

Взглянуть на иву позабыл…

Работал весь день, засадил поле, а возвращаясь домой, вспомнил, что забыл полюбоваться ивой…

Уже через два дня путники преодолели заставу Сиракава, переход через которую настолько сильно беспокоил Басё, что он даже писал перед отправлением – перейти бы Сиракаву, а там уже пойдём тропами.

В эпоху Эдо страна была фактически объединена сёгуном и управлялась единым правительством, но в названиях некоторых провинций сохранился иероглиф «куни» (коку) – страна. Между районами, как и раньше, существовали пограничные заставы, выполнявшие роль охраны территорий и осуществлявшие функции таможни, контролирующей не только передвижения грузов, но и переходы людей. Более того, каждый раз необходимо было получать разрешение для посещения региона и выхода из него, а также вносить установленную местной властью плату за прохождение по территории района. Для Басё это было нелёгким условием, поскольку ему необходимо было экономить средства, чтобы посетить сразу несколько регионов.

В те времена, конечно же, ещё не существовало баз данных жителей страны, но книги учёта уже были в ходу. Такого странника, как Басё, шагающего в поисках чего-то незримого и непонятного, могли принять за «ниндзя», проникшего в уезд или район с целью добычи информации. А повод для опасений за прошлое предков у Басё имелся, поскольку по материнской линии Момоти были представителями клана, курировавшего бойцов-шпионов «ниндзя».

Сам поэт вряд ли мог кого-то заинтересовать. В то время в регионах о нём ещё почти ничего не знали. Даже если кто-то и привозил книги стихов, то в них поэт подписывался самыми разными псевдонимами (исследователи насчитали 21). Басё и Сора принимали за обычных буддийских монахов-странников.

Перед отправлением в поход сначала сам Басё, а потом и Сора побрили головы и выбрали себе типичную одежду монахов-отшельников. Ещё один важный момент, о котором считаю нужным упомянуть – в результате длительной изоляции регионов устный язык дальних провинций сильно отличался от языка центрального района. В каждом из регионов был свой диалект – «хогэн», или «говор» – «бэн». Часто доходило до того, что люди из разных концов страны вообще не понимали друг друга. А говоривших на языке центральной провинции Басё и Сора местные чаще всего принимали за чужаков и не всегда оказывали помощь в походе. К тому же и грабители «с большой дороги» могли в любой момент расправиться с путниками, как с самураем в известной истории Акутагава Рюносукэ «В чаще» («Ябу-но нака», экранизированной под названием «Расёмон»).

После остановки в Сукагава префектуры Фукусима путники вскоре добрались до района Сэндай. Я не буду столь подробно, как в дневнике Басё, описывать чуть ли не каждый день путешествия и указывать названия местных деревень и поселений. В русском переводе дневника всё это передано до мелочей. Читать же оригинал на японском и даже трансформированный в современный язык текст тоже довольно неудобно из-за обилия географических названий и собственных имён. Проблема в том, что читающий чаще всего не знает, как правильно звучат местные названия и фамилии, поскольку система не унифицирована, и одни и те же иероглифы, фигурирующие в известных читателю названиях, могут звучать совершенно по-иному даже в привычных сочетаниях. Топонимика и ономастика в японском языке настолько специфичны, что, даже зная чтения иероглифов в имени и фамилии собеседника, приходится уточнять, как правильно к нему обращаться. То же и с названиями на картах. Есть историческая составляющая появления географических наименований в языке, поэтому без дополнительной справочной информации не всегда удаётся угадать название города или поселения, судя только по чтениям иероглифов.

Следующий хайку, на котором я хотел бы остановиться, тоже считается настоящим шедевром Басё:

Нацукуса я цувамоно домо га юмэ-но ато.

Хайку написан 13-го мая 1689-го года. Путники в тот день утром вышли из городка Хираидзуми района Осю префектуры Иватэ и направились в окрестности Такадати, где 500 лет назад, в конце 12-го века, велись ожесточённые бои между кланами Фудзивара и Тайра с привлечением до 200 тысяч всадников с обеих сторон. Жестокости воинов не было предела. Дошло до того, что напавший на замок Минамото Ёсицунэ его враг, глава клана Фудзивара Хидэхира, правивший тогда северными регионами, не только разгромил противника, но и отправил его брату сёгуну в Киото отрубленную голову Ёсицунэ. Сёгун Минамото Ёритомо в свою очередь послал войска в мятежный северный регион и разгромил последнего представителя клана Фудзивара, три поколения которого правили в регионе более сотни лет. Поверженного Хидэхира предали свои же вассалы и убили при попытке к бегству.

Всё в Такадати тогда было усеяно трупами людей и лошадей. А перед глазами Басё в тот ясный летний день открылось просторное поле, густо заросшее летней травой. Именно «летняя трава» – «нацукуса», и стала первой строчкой этого хайку. Единственный след от мечтавших о боевой славе воинов «цувамоно домо», павших во время кровавых событий тех лет.

Переводы этого хайку несколько разнятся даже у авторитетных японоведов. В оригинале Басё есть только слова: «летняя трава», «воины», «следы мечты». В японском языке «мечта» и «сон» – одно слово. Понимание зависит целиком от контекста. У Веры Николаевны Марковой – «Летние травы, там, где исчезли герои как сновидения», у авторов русскоязычного дневника – «Летняя трава, павших древних воинов грёз о славе след». То есть явное противоречие в трактовке основного понятийного сегмента – «юмэ-но ато»: «грёзы о славе» или «герои как сновидения». Конечно, сам Басё только нарисовал картину словами, предоставив читающему или слушающему хайку самому «дорисовать» её в своём уме. Я опирался на японских толкователей и решил «дорисовать» картину стихом:

Здесь воины когда-то погибали,

В боях они прославиться мечтали,

Но все следы, бойцы что оставляли,

Густой травою летней зарастали…

Этот хайку, пожалуй, единственный, в котором прослеживается гражданская позиция поэта. В своём дневнике он даже написал, что пролил слёзы, думая о павших воинах, памятью о которых стала только густо заросшая трава.

Сегодня на месте боёв возведено памятное сооружение и исторический павильон, проводятся экскурсии для туристов. В этом большая заслуга Басё. Территория сражений занесена в список памятников ЮНЕСКО.

В путешествии Басё видел не только то, что радовало глаз. Сталкивался он и с трудностями и неприятными моментами. Особенно Басё не любил всяческие проверки и ожидания на заставах между районами. Ещё до отправления в поход он беспокоился о том, как ему благополучно пересечь таможню Сиракава, но на деле проверка там оказалась не такой строгой, как он себе представлял, слушая рассказы бывалых ходоков. Но после пересечения границы Иватэ его и Сора с пристрастием допросили на переходе Ситомаэ. Держали до самой ночи, и ему ничего не оставалось делать, как напроситься на ночлег в пограничном сарайчике. В следующем хайку он выразил всё своё отношение к тому неприятному эпизоду путешествия:

Номи сирами ума-но бари суру макура мото.

Буквально: «Вши, блохи, мочится конь, рядом подушка».

Интересно и то, что сама застава «Ситомаэ» пишется иероглифами «сито – моча» и «маэ – перед», то есть буквально – «рядом с мочой». История названия уходит в далёкое прошлое, и никто точно не знает, почему иероглиф «моча» обозначает очень красивое место в долине горячих источников. Там и сейчас есть табличка «Ситомаэ», а лечебные источники с температурой до 100 градусов пользуются большой популярностью среди туристов и местных жителей.

Но, похоже, что в своём хайку Басё усилил всё неприятное, что с ним случилось во время нахождения в так разозлившей его таможне:

Как здесь противно, хоть не дыши!

Блохи кусают, ползают вши,

Рядом с подушкой мочится конь…

Ну и ночлег, грязища и вонь!

Несмотря на то, что хайку вступает в противоречие с поэтическими идеалами коротких стихов, воспевающих красивое и приятное, он всё равно написан очень проникновенно и считается шедевром наравне с другими стихами дневника.

Оправившись после неприятного эпизода, Басё в сопровождении Сора и местного проводника, обещавшего обойти опасные места и очень возможные, по его словам, встречи с бандитами, переходят горы с заросшими тропами и попадают в Обанасаву префектуры Ямагата, где останавливаются в доме Судзуки Сэйфу, любителя поэзии, зажиточного торговца, часто бывавшего в столице и знавшего Басё как уважаемого хайдзина. Сэйфу оказался щедрым и, как пишет сам Басё в дневнике, очень порядочным человеком, несмотря на его богатства. Пребыванию в гостеприимном доме торговца Басё даже посвятил отдельный хайку, в котором изяществом подобранных слов описал атмосферу приятной прохлады в жаркий день разгара лета:

Судзусиса-о вага ядо-ни ситэ нэмару нари.

В японском толковании я обратил внимание на то, что глагол «нэмару» на местном диалекте означает «отдыхать у себя дома». Именно как в своём доме чувствовал себя Басё в гостях у Сэйфу после трудного путешествия и перехода через горный массив Удзэн Акакура:

Прохлада в день знойный

И тёплый приём,

Как будто вернулся я

В собственный дом.

После отдыха в Обанасаве – снова поход в горы, где, любуясь раскинувшейся в тишине панорамой, Басё сочиняет очередной шедевр. Я его уже упоминал в шестой главе, но здесь укажу место и время его написания:

Сидзукаса я ива-ни симииру сэми-но коэ.

Где тишину веков

Природа охраняет,

Стрекочущих цикад

Звук в скалы проникает.

Точно известно, что поэт написал эти строчки 27 мая, когда поклонялся «ямадэра» – горному храму Риссякудзи в районе Дэванокуни на границе префектур Ямагата и Акита.

Далее путники следовали по дороге к храму Сэндзиндзя и перед их глазами открылся вид бушующей, переполненной майскими дождями реки Могамигава:

Самидарэ-о ацумэтэ хаяси Могамигава.

Собрав все летние дожди,

Стремится вниз река Могами,

Потоки быстрых бурных вод

Несутся прямо перед нами…

Мой перевод передаёт контекст – путники 28—29 мая намеревались пересечь на лодке реку Могамигава в окрестностях Исида уезда Китамура, но, увидев быстрые бурные потоки, отказались от первоначального маршрута.

Спустя некоторое время им всё же удалось переправиться через приток реки Могами, после чего 13-го июня путники прибыли в Саката и остановились на две ночи в доме местного врача. Далее они посетили храм Томисёдзи и получили приглашение принять участие в «касэн» – коллективном сочинении. Там Басё произнёс ещё один хайку про реку Могами, впечатлённый её быстрым течением:

Ацуки хи о уми-ни ирэтари Могамигава.

ВодЫ потоками несёт

Жар летних дней река Могами,

Тепло их море заберёт

Своими бурными волнАми.

Самое интересное, что в первом варианте предыдущего хайку у Басё вместо иероглифа «хаяси» – «быстрый», был использован иероглиф «судзуси» – «прохладный». Он колебался, какую же воду, холодную или тёплую, несёт в море река. В окончательном хайку для выступления на конкурсе поэтов он всё же написал, что «тепло летних дней река Могами уносит в море».

25 июня Басё и Сора вышли из Саката и направились в Ниигату. Там 4-го июля они подошли к берегу моря, где можно было с максимально близкого расстояния увидеть остров Садо. Впечатлённый ночным пейзажем Басё написал знаменитый хайку про Млечный Путь:

Арауми я Садо ни ёкотау Ама-но гава.

Мой вариант перевода:

Висит над морем Млечный Путь,

Дорожкой к Садо простираясь,

А звёзды светятся в ночи,

С волнАми бурными сливаясь.

Трудно судить, могли ли даже в самую ясную ночь Басё и Сора увидеть хотя бы огоньки острова Садо, находящегося за 30 км от морского побережья Ниигаты, но, с другой стороны, это самый крупный из «малых островов», и горы там далеко за тысячу метров высотой.

Среди июльских хайку я хочу отметить написанный 12-го числа в Ниигата во время прогулки у морского побережья Этиго стих о рыбаках:

Кодай сасу янаги судзуси я ама га иэ.

Река Могами

Млечный путь над морем

Вдоль берега средь ив,

Дома где рыбаков,

Прохладный ветер сушит

Тушки окуньков.

Смысл хайку в том, что под ивами у берега рядом с хижинами рыбаков были развешаны маленькие окуни – очень ходовой товар бедных торговцев рыбой. В переводах есть разночтения, но общий смысл такой.

«Ама» здесь – просто рыбак, не «ныряльщица за жемчугом», но в первом варианте Басё в конце хайку употребил не «ама га иэ», а «ама га цума». Имел ли он тем самым в виду рыбачек – жён рыбаков, или созвучное «ама» – ныряльщицы – объяснений нет, но опять налицо приём двусмысленности одинаково звучащих слов.

12 июля Басё и Сора заночевали на постоялом дворе в городке Итибури. Здесь поэт написал хайку, ставший шедевром и одновременно одним из наиболее спорных с точки зрения толкования смысла стихов. С первого взгляда всё понятно: «Луна и хаги, сплю в одном доме с женщинами для утех», но неясно, в одной ли он комнате с этими женщинами, развлекается он с ними или нет, к кому относятся упоминания о Луне и хаги – леспедецы копеечниковой – травянистый кустарник с мелкими цветочками. Переводы самые разные и по смыслу, и по лексике. У одних гетеры, у других – куртизанки, у одних Басё спит в одной комнате с женщинами, у других – в одном доме, у третьих – за перегородкой. Вариантов много, но всё ставит на место сам автор в комментарии – в соседней комнате, отгороженной «фусума» – перегородкой, слышны голоса двух молодых женщин и пожилого мужчины. Они из Этиго, похоже, что «ю: дзё» – продажные женщины для «утех», собираются в храм Исэ замаливать грехи своего прошлого, а старик обещает проводить их до заставы. Наутро, узнав, что Басё и Сора путешествуют в том же направлении, просят взять их с собой, но Басё, ссылаясь на то, что ему придётся останавливаться в разных местах, отказывает женщинам и советует присоединиться к обычным путникам. Женщины расплакались, получив отказ, а Басё со словами «Божество будет хранить вас в пути», – пожелал им удач и написал этот хайку:

Хитоцу я ни ю:дзё мо нэтари хаги то цуки.

Мой перевод:

Улёгся спать, но слышу рядом

Гулящих женщин голоски,

Кому – Луна, кому-то – «хаги»,

Сорной леспедецы цветки.

Так он противопоставил себя падшим женщинам – высокая поэзия и обыденная низость. После побега из дома Басё его помощницы Дзютэй, особые чувства к которой большинство исследователей приписывают поэту, другие женщины его вообще не интересовали, и ни в одном из его хайку нет даже намёков на любовную тему.

И, наконец, в августе, когда путешествие уже подходило к концу, Басё добрался до Цуруга и остановился в доме судовладельца Горо Уэмона. Тот сам сочинял стихи и сопровождал Басё в прогулках по местным памятным местам. 15-го августа вдвоём они посетили храм Кондзэндзи, а вечером направились в сторону мыса Канэгасаки любоваться Луной. Дождливые облака то и дело скрывали Луну, но, зная о легенде утонувшего здесь когда-то колокола, Басё написал хайку о колоколе и скрывающейся в облаках Луне:

Цуки идзуку канэ ва сидзумэру уми-но соко.

Смысл хайку кажется простым, хотя и переводится совершенно по-разному. Но Басё была известна легенда, согласно которой у мыса Канэгасаки – буквально «мыс колокола», покоился затопленный в далёкие времена большой молельный колокол. В одной из песен антологии Манъёсю рассказана история о том, что этот колокол на корабле везли в Японию из далёкой страны (скорее всего, из Китая), но внезапно налетевший сильный ветер «божественного дракона» сорвал колокол с креплений и унес его в морскую пучину. Зная об этом, местные правители пытались с помощью рыбаков-ныряльщиков достать колокол со дна, но он якобы ушёл конусом вниз глубоко в песок, поэтому поднять его тогда было невозможно. И колокол, судя по летописям, в ясную погоду был даже виден в прозрачной воде. В начале 19-го века местные власти вновь организовали целую акцию по подъёму колокола, но по ошибке вместо него вытянули со дна огромную каменную глыбу, только напоминавшую по форме колокол. Теперь эта глыба украшает городской храм Орихата. С тех пор попыток подъёма больше не было, но местные жители по-прежнему верят, что колокол так и лежит на дне моря.

Деревенский колокол

Я перевёл этот хайку Басё, имея в виду ту самую легенду:

Луна, куда ты удалилась,

Зашла за облако тайком?

А может, колокол искала,

Тот, что лежит на дне морском.

Камень в Канэгасаки

З-го сентября путники прибыли в конечный пункт путешествия Огаки, закончив свой 155-дневный поход. За это время Басё сочинил 50 хайку и написал многостраничный подробный дневник с описанием всех увиденных мест. Издать сразу весь сборник Басё не смог, так как почти три года ушло на редактирование и два на переписывание текстов стандартным письмом. В итоге получился сборник из 400 знаков на 50 страницах. Книга вышла в рукописном варианте в середине 1694-го года, а в печатном виде – только через восемь лет после смерти поэта. Тем, кто хотел бы подробнее ознакомиться с русским переводом дневника, я рекомендую замечательный совместный труд выдающихся советских японоведов Наталии Исаевны Фельдман и Веры Николаевны Марковой «По тропинкам Севера», а тем, кому по душе английский перевод, – книгу Дональда Кина The Narrow Road To Oku. Желающие читать Басё в оригинале или в адаптированном виде могут в свободном доступе на японском языке открыть страницы этой книги в японском интернете.