ГОФМАН Виктор-Бальтазар-Эмиль Викторович 14(26).V.1884, Москва — 13.VIII.1911, Париж

ГОФМАН

Виктор-Бальтазар-Эмиль Викторович

14(26).V.1884, Москва — 13.VIII.1911, Париж

У Оффенбаха есть опера «Сказки Гофмана», ее либретто написано по новеллам печального романтика и едкого сатирика Эрнста Теодора Амадея Гофмана. В России «Сказки Гофмана» были поставлены в Мариинском театре 17 февраля 1899 года. Отечественному поэту Серебряного века Виктору Гофману было на год премьеры 15 лет, и он писал свои поэтические «сказки». И верил:

Счастье придет.

Дни одиночества, дни безнадежности,

Дни воспаленной тоскующей нежности,

Счастье как светом зальет, —

Счастье придет…

Естественно, никакое счастье не пришло. Но все по порядку. Виктор Гофман родился в семье австрийского подданного, богатого мебельного фабриканта и декоратора. Учился в 3-й московской гимназии, которую окончил в 1903 году с золотой медалью.

«Я вспоминаю прозрачную весну 1902 года, — можно прочитать у Ходасевича. — В те дни Бальмонт писал „Будем, как Солнце“ и не знал, и не мог знать, что в удушливых классах 3-й московской гимназии два мальчика: Гофман Виктор и Ходасевич Владислав читают, и перечитывают, и вновь читают и перечитывают всеми правдами и неправдами раздобытые корректуры скорпионовских „Северных Цветов“. Вот впервые оттиснутый „Художник-дьявол“, вот „Хочу быть дерзким“, которому еще только предстоит стать пресловутым, вот „Восхваление луны“… Читали украдкой и дрожали от радости. Еще бы. Шестнадцать лет, солнце светит, а в этих стихах целое откровение. Ведь это же бесконечно ново, прекрасно, необычайно!.. А Гофман, стараясь скрыть явное сознание своего превосходства, говорит мне: „Я познакомился с Валерием Брюсовым“. Ах, счастливец!..»

Да, юный Гофман сблизился с Брюсовым и Бальмонтом и считал их своими литературными учителями, а по своей юности приобрел репутацию юноши-пажа при мэтрах символизма. Гофман рано начал печатать стихи, что, однако, не помешало его учебе на юридическом факультете Московского университета. Он учился сам и учил других в своих рецензиях и даже написал теоретическую статью «Что есть искусство». Кстати, символизм Гофман трактовал «как систему выражения невыразимого».

В январе 1905 года вышел первый сборник стихов Гофмана «Книга вступлений. Лирика. 1902–1904». Одни рецензенты увидели «гибкий и свежий талант», другие, и среди них Брюсов, подвергали творчество Гофмана критике: «…он не ищет новых форм, он однообразен… своего стиля у него нет» и т. д.

Да, форма, стиль, темы — все старые: любовь, любовь и любовь.

О, дева, нежная, как горние рассветы,

О, дева, стройная, как тонкий кипарис,

О, полюби любви моей приветы,

О, покорись…

В «Силуэтах русских писателей» Юлий Айхенвальд любовно писал: «Виктор Гофман — это, прежде всего, влюбленный мальчик, паж, для которого счастье — нести шелковый шлейф королевы, шлейф того голубого, именно голубого платья, в каком он представляет себе свою молодую красавицу. Даже не королева она, а только инфанта, и для нее, как и для весеннего мальчика, который ее полюбил, жизнь и любовь — еще пленительная новость. В старую любовную канитель мира Гофман вплетает свою особенную, свою личную нить; он начинает, удивленно и восхищенно, свой независимый роман и, может быть, даже не знает, что уже и раньше на свете столько раз любили и любить переставали. Это все равно: для него пробудившееся чувство имеет всю прелесть новизны, всю жгучесть первого интереса…»

Прервем Айхенвальда и процитируем одно из стихотворений Виктора Гофмана:

У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий,

Их один только я для тебя мог придумать, любя.

Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей, —

Хочешь, я заласкаю тебя?

У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений,

Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?

У меня есть причудливый мир серебристых видений —

Хочешь, к ним я тебя отнесу?

Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?

Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.

У меня для тебя поцелуев дрожащее море, —

Хочешь, в нем я тебя утоплю?

А теперь продолжим почти панегирик Юлия Айхенвальда про поэта: «…Душа его, полная стихов, поет свои хвалебные мелодии, и проникает их такая интимная, порою фетовская музыка. В ее звуках сладострастие рисуется ему, как девочка-цветок в сиреневом саду, как живая мимоза, которая только мальчику, певучему, мальчику влюбленному позволила прикосновения и сама в ответ на них „задрожала нежной дрожью“. Ребенок только что перестал быть ребенком. Юный ценитель нежных ценностей, бессознательный грешник, Адам-дитя, он должен будет уйти из Эдема, — неумолим строгий и старый Отец. Но пока стоит еще отрок на пороге рая…»

Но рано или поздно порог надо переступить. Переступил и Гофман: разошелся с родителями и стал сам зарабатывать деньги газетной поденщиной. Или, выражаясь словами Айхенвальда, покинул «обольстительные сады Эдема» и вышел на «негостеприимные стогны мира». И сразу ощутил холод большого города, разъединенность людей и их недружелюбие.

Вечер. Вечер. Не надо рыданий.

Город спит. Остывает гранит.

Над опаловой тканью закатных мерцаний

Опускается облачный щит.

Я искал вдохновений, славословящей муки,

Я хотел быть наперсником грез.

Опускаются ветви, как скорбные руки

Зеленеющих, тонких берез.

Не горят, не сверкают кресты колоколен,

Точно мертвые — спят наверху.

Мне не надо бороться. Я болен, я болен.

Обрученный и верный греху…

Эти строки из второй книги Виктора Гофмана «Искус», которая вышла в конце 1909 года. В ней Гофман уже не «дамский поэт», по определению Городецкого, более того, звучат мотивы явного отторжения, в частности, в стихотворении «Ушедший»:

Проходите, женщины, проходите мимо.

Не маните ласками говорящих глаз.

Чуждо мне, ушедшему, что было так любимо.

Проходите мимо. Я не знаю вас…

И концовка стихотворения, новая вера:

Горе всем припавшим к соблазнам и покою,

Горе полюбившим приветную тюрьму.

Горе всем связавшим свою судьбу с чужою,

Не понявшим счастье всегда быть одному!

Другими словами, прощание с «упоительными напевами» и «душными грезами по ночам» — весь этот любовный ассортимент Гофман передал (естественно, как бы) Игорю Северянину, который весьма восторгался его стихами. Сам Виктор Гофман от стихов переходит к прозе и к переводам (переводит Мопассана, Генриха Манна). Но как-то не может окончательно определиться с самим собой и найти свое место. В письме к Шемшурину от 6 января 1910 года он признается: «Я… все больше как-то отстаю от декадентов и на плохом у них здесь счету. И с реалистами тоже дружбы не налаживается…»

В июне 1911 года Виктор Гофман отправляется в Европу, а в августе в Париже кончает жизнь самоубийством. Роковой выстрел. И покой…

Не надо теперь никаких достижений,

Ни истин, ни целей, ни битв…

Жизнь Виктора Гофмана завершилась на отметке «27 лет». Через год, в 1912 году посмертная публикация книги «Любовь к далекой. Рассказы и миниатюры. 1909–1911 гг.». Критики положительно оценили книгу и вздохнули по поводу того, что ее автор не успел полностью выразить себя в прозе, не сумел открыть новых граней и новых перспектив.

«Был он задумчивый, грустный, изящный… — вспоминал Юлий Айхенвальд Виктора Гофмана. — В огромном городе, в Париже, он не выдержал и покончил с собой. Жизнь выпила его душу, а без души, с вечной тоскливостью и ощущением пустоты, он жить не захотел».

В молодые годы (до своих полных 27 лет) Гофман написал:

Я боюсь умереть молодым,

На заре соблазнительных грез,

Не упившись всем счастьем земным,

Не сорвавши всех жизненных роз…

Не упился. И не сорвал. А больно укололся о шипы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.