ЕСЕНИН Сергей Александрович 21. IX(3.X).1895, село Константиново Рязанской губернии — 28.XII.1925, Ленинград
ЕСЕНИН
Сергей Александрович
21. IX(3.X).1895, село Константиново Рязанской губернии — 28.XII.1925, Ленинград
Если бросить маленький мостик от предыдущего имени, то можно сказать так: Евреинов — продукт культуры, а Есенин — дитя природы.
О Сергее Есенине в 30 — 50-е годы — молчок («кулацкий поэт»), а потом, как прорыв плотины: статья за статьей, книга за книгой. В этом бурном половодье носится и моя версия судьбы поэта. Кому интересно, тот может прочитать книгу «Ангел над бездной» («Радуга», 2001) — там представлены три судьбы: Северянин, Маяковский и Есенин. В силу многочисленности публикаций о Есенине вполне можно обойтись без хронологической канвы его биографии. Приведу лишь любопытную выдержку из «Био-библиографического словаря русских писателей XX века», вышедшего в 1928 году и ставшего, естественно, раритетом:
«…Среди мальчишек Есенин был всегда коноводом и большим драчуном. За озорство часто пробирала бабка, а дед иногда сам заставлял драться, „чтоб крепче был“. Бабка, религиозная старуха, без памяти любила внука, рассказывала Есенину сказки, водила по монастырям. Иногда Есенин мечтал уйти в монастырь. На селе его часто звали „Монаховым“, а не Есениным…»
Современная поэтесса Новелла Матвеева в анкете, посвященной 100-летию Есенина, сказала: «По-моему, он весь состоит из тайны». Тайна, конечно, есть, но нет и тайн, которые нельзя расшифровать. В биографическом словаре «Русские писатели XX века» (уже 2000 год) критик Алла Марченко пишет:
«…На новое народничество в столице был спрос. Промышленный бум конца XIX века, выдвигавший Россию в мировые державы, обострил до накала вражды старую распрю западников и славянофилов, причем, по новой раскладке ролей и интересов, славянофильским центром, благодаря монаршему покровительству и наперекор традиции, становится Петербург. Москва же решительно поворачивается к Европе, и чем быстрее богатеет ее буржуазия, вчерашнее лапотное и бородатое купечество, тем чаще взглядывает она на Запад. В столь специфической обстановке Есенин, разглядевший в торговом рязанском селе, хотя и обезображенном отхожим промыслом, идеальный прообраз самобытной России — Голубую Русь, — был обречен на успех, так же как и Николай Клюев, открыватель и хранитель заповедных сокровищ северной старины…»
В 1912 году Есенин приехал в Москву. В 1914 году появляется в печати первое его стихотворение. Есенин преисполнен дальнейших литературных планов и решает встретиться с главным российским символистом Александром Блоком («Был он для меня словно икона»). Встреча мэтра и крестьянского «самоучки» состоялась, и Блок записывает в дневнике 9 марта 1915 года: «Днем был у меня рязанский парень со стихами. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык».
Темная ноченька, не спится,
Выйду к речке на лужок.
Распоясала зарница
В пенных струях поясок…
Или вот еще из раннего Есенина:
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется — на душе светло…
Побывал Есенин и у другого мэтра Серебряного века — Федора Сологуба.
«Смазливый такой, голубоглазый, смиренный… — неодобрительно описывал Есенина Сологуб. — Потеет от почтительности, сидит на кончике стула — каждую минуту готов вскочить. Подлизывается напропалую: „Ах, Федор Кузьмич!“, „Ох, Федор Кузьмич!“ И все это чистейшей воды притворство! Льстит, а про себя думает, — ублажу старого хрена, — пристроит меня в печать. Ну, меня не проведешь, — я этого рязанского теленка сразу за ушко да на солнышко. Заставил его признаться, что стихов он моих не читал и что успел до меня уже к Блоку и Мережковским подлизаться, а насчет лучины, при которой якобы грамоте обучался, — тоже вранье. Кончил, оказывается, учительскую школу. Одним словом, прощупал хорошенько его фальшивую бархатную шкурку и обнаружил под шкуркой настоящую суть: адское самомнение и желание прославиться во что бы то ни стало. Обнаружил, распушил, отшлепал по заслугам — будет помнить старого хрена!..»
И тут же, не меняя брюзгливо-неодобрительного тона, Сологуб протянул редактору журнала «Новая жизнь» Архипову тетрадку стихов Есенина.
— Вот. Очень не дурные стишки. Искра есть. Рекомендую напечатать — украсят журнал. И аванс советую выдать. Мальчишка все-таки прямо из деревни — в кармане, должно быть, пятиалтынный. А мальчишка стоящий, с волей, страстью, горячей кровью. Не чета нашим тютькам из «Аполлона» (Георгий Иванов. «Петербургские зимы»).
В Петрограде поползли слухи о Есенине как о поразительном «крестьянском поэте». Друг и попутчик Есенина Рюрик Ивнев полувопросительно все время повторял: «Сергей Есенин? Что? Что? Его стихи — волшебство. Что? Посмотрите на его волосы. Они цвета спелой ржи — что?..»
В 1915–1916 годах Есенин особо рьяно дружил с Николаем Клюевым, они оба выступали под единым «крестьянским» знаменем. «Блок и Клюев научили меня лиричности», — признавался позднее Есенин. А когда кто-то из критиков назвал Есенина писателем «из низов», Есенин бросился защищать обидевшегося за друга Клюева: «Мы, — говорит, — Николай, не должны соглашаться с такой кличкой! Мы с тобой не низы, а самоцветная маковка на златоверхом тереме России…» Вот как оценивал себя Есенин.
Приведем еще одну цитату из «Петербургских зим» Георгия Иванова: «За три, три с половиной года жизни в Петрограде Есенин стал известным поэтом. Его окружили поклонницы и друзья. Многие черты, которые Сологуб первый прощупал под его „бархатной шкуркой“, проступили наружу. Он стал дерзок, самоуверен, хвастлив. Но странно, шкурка осталась. Наивность, доверчивость, какая-то детская нежность уживались в Есенине рядом с озорным, близким к хулиганству, самомнением, не далеким от наглости. В этих противоречиях было какое-то особое очарование. И Есенина любили. Есенину прощали многое, что не простили бы другому. Есенина баловали, особенно в леволиберальных литературных кругах…»
Тут можно подверстать и отзыв Айседоры Дункан о поэте: Есенин — ангел, Есенин — хулиган. «Изадора», как звал ее Есенин, это одна из многих горько-пьяных есенинских страниц жизни. «Много женщин меня любили, да и сам я любил не одну». Это особая тема и лучше вскользь ее не касаться. А вот хулиганство!.. Юрий Кублановский считает, что «Есенинская скандальность и имморальность — это сама „русская вольница“ в частной сфере». В стихотворении «Мой путь» (1925) Есенин был предельно откровенен:
Россия… Царщина…
Тоска…
И снисходительность дворянства.
Ну, что ж!
Так принимай, Москва,
Отчаянное хулиганство.
Посмотрим —
Кто кого возьмет!
И вот в стихах моих
Забила
В салонный вылощенный сброд
Мочой рязанская кобыла…
Герой Есенина на всех этапах был противоречивым и разным: то «нежный отрок» и «смиренный инок», то «грешник», «бродяга и вор» с разбойным кистенем. Так же полярно менялись Есениным и оценки революции, от восторженной радости («О Русь, взмахни крылами…») до полного неприятия. Новая страна, возникшая после Октября, была не той Страной «Инонией», которую он себе представлял.
В одном из писем Есенин с горечью писал: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжелую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал… Тесно в нем живому». Эти строки написаны в 1920 году. И в том же году Есенин пишет стихотворение «Сорокоуст» — реквием по уходящей Руси, которая ему, как поэту, метафорически видится в «красногривом жеребенке», на «празднике отчаянных гонок» пытавшемся отчаянно догнать «чугунный поезд», храпящий «железной ноздрей»:
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?..
Все послереволюционное творчество поэта — это растерянность и непонимание, куда податься и какое место занять.
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
Это признание из стихотворения «Русь уходящая» (1924).
Или в стихотворении того же года «Возвращение на родину»:
И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»
О Марксе,
Энгельсе…
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал…
И книг таких Есенин не читал, и вообще Есенин категорически был против ангажированности, верноподданнического служения власти, он отказывался идти по стопам Маяковского и Демьяна Бедного:
Я вам не кенар!
Я поэт!
И не чета каким-то там Демьянам.
Пускай бываю иногда я пьяным,
Зато в глазах моих
Прозрений свет.
И что делал? Дебоширил. Пил. Любил женщин. Писал стихи. Организовал вместе с Анатолием Мариенгофом и Вадимом Шершеневичем Орден имажинистов и выступал в литературном кафе при Ордене с броским названием «Стойло Пегаса». Под ярким впечатлением бурно прожитых «стойло-пегасных» лет Есенин написал самую популярную свою книгу «Москва кабацкая» (1924).
Дар поэта — ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черной жабой
Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладилось, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней…
10 мая 1922 года, спустя восемь дней после регистрации брака, Сергей Есенин с молодой супругой, которая была далеко не молодой, отправился в Европу, а затем в США. Пятнадцатимесячное путешествие. И вот что интересно. На Западе могли жить (при всей неустроенности, некомфортности и ностальгии) многие поэты и писатели Серебряного века. Кто чуть хуже, кто чуть лучше. Но только не Есенин. На Западе ему было тяжко, не по себе, поэтому невозможно представить Есенина в роли эмигранта. Вот характерные выдержки из некоторых есенинских писем:
Александру Сахарову из Дюссельдорфа, 1 июля 1922 года:
«…Родные мои! Хорошие! Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстротов, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, на искусство начхать — самое высшее музик-холл…»
Анатолию Мариенгофу, Остенде, 9 июля 1922 года;
«…Милый мой, самый близкий, родной и хороший, так хочется мне отсюда, из этой кошмарной Европы, обратно в Россию, к прежнему молодому нашему хулиганству и всему нашему задору. Здесь такая тоска, такая бездарнейшая „северянинщина“ жизни, что просто хочется послать это все к энтой матери… Там, из Москвы, нам казалось, что Европа — это самый обширнейший рынок распространения наших идей в поэзии, а теперь отсюда я вижу: боже мой! до чего прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет такой страны еще и быть не может…»
Анатолию Мариенгофу, Нью-Йорк, 12 ноября 1922 года:
«…И правда, на кой черт людям нужна эта душа, которую у нас в России на пуды меряют. Совершенно лишняя штука эта душа… С грустью, с испугом, но я уже начинаю учиться говорить себе: застегни, Есенин, свою душу, это так же неприятно, как расстегнутые брюки… В голове у меня одна Москва и Москва. Даже стыдно, что так по-чеховски…»
Обращаясь к любимой женщине, Есенин писал:
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…
«Рок событий» — ключевое определение… «Промелькнул в Европе отчаявшийся, сорвавшийся, неудержимо летящий в пропасть Есенин. Вернувшись в Россию, он повесился, предварительно перерезав себе жилы» (Николай Оцуп).
Лучший лирик России XX века ушел из жизни в 30 лет. Ушел, «словно» он «весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне».
Проскакал — и исчез. И все хочется смотреть ему вслед…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.