Лидия Гальцева «ЯИК, ЯИК, ТЫ ЗВАЛ МЕНЯ...» (Сергей Есенин и Урал литературный)

Лидия Гальцева

«ЯИК, ЯИК, ТЫ ЗВАЛ МЕНЯ...»

(Сергей Есенин и Урал литературный)

«Своеобразно талантливым и законченно русским поэтом» назвал А. М. Горький Сергея Есенина, поэта, кровно связанного со своей Родиной, с духовной жизнью родного народа.

«Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины — основное в моем творчестве», — признавался поэт. Есенинские юбилейные торжества, которые в прошедшем году отмечала наша страна, вылились в грандиозный праздник, который еще раз подтвердил, как глубока любовь народа к своему национальному гению, как проникновенно входит в сердца и души советских людей исполненная патриотизма и гуманистического пафоса есенинская крылатая муза. В эти дни особенно рельефно и значительно, ярко и весомо предстало перед нами художественное наследие поэта. Оно прочно вошло в сокровищницу не только отечественной, но и мировой культуры.

«Сергей Есенин как поэт не мог не родиться. Без него наше представление о времени революции было бы далеко не полным. Он, как и Маяковский, пришел в поэзию не по капризу тщеславия, а был мобилизован и призван Революцией», — писал поэт Василий Федоров. Судьба Родины и народа, особенно многомиллионной армии русского крестьянства в бурную революционную эпоху — вот что определяет идейный пафос и общественное значение поэзии Есенина, признававшегося в автобиографии, что он «в годы революции был всецело на стороне Октября». Революционная эпоха внесла в его стихи пафос и воодушевление.

«Да здравствует революция

На земле и на небесах!» —

провозгласил С. Есенин в стихотворении 1918 года «Небесный барабанщик». Дальнейшее развитие эта тема получит в таких зрелых произведениях поэта, как «Русь Советская», «Письмо к деду», «Ответ», поэма «Анна Снегина». О том, что поэтическое освещение революции было в центре внимания поэта, свидетельствуют даже названия его книг «О России и Революции», «Русь Советская», «Страна Советская» и других, увидевших свет в первые годы Советской власти.

Творческое влияние Есенина на поэтов-современников, а также на все последующие поколения советских поэтов ощутимо и плодотворно. Это влияние испытали А. Твардовский, М. Исаковский, А. Прокофьев, Б. Корнилов, П. Васильев, В. Наседкин, Д. Семеновский. Есенину обязаны своим поэтическим возмужанием и уральские поэты: Б. Ручьев, В. Губарев, В. Макаров, М. Люгарин, А. Исетский, В. Сорокин, В. Богданов, Г. Суздалев, А. Павлов.

Урал в творческой судьбе Сергея Есенина занимал особое место. С нашим краем связаны бунтарские, вольнолюбивые мотивы дооктябрьской лирики поэта. Урал — место царской каторги и ссылки — предстает в поэзии Есенина синонимом свободолюбия и непокорного бунтарского духа нашего народа:

О, сторона ковыльной кущи,

Ты сердцу ровностью близка,

Но и в твоей таится гуще

Солончаковая тоска.

. . . . . . . . . . .

Но и тебе из синей шири

Пугливо кажет темнота

И кандалы твоей Сибири,

И горб Уральского хребта.

Образ Урала не случайно возникает в этом стихотворении, написанном в 1916 году. Из писем Есенина к другу юности Г. Панфилову известно, что поэт в 1913—1914 годах принимал деятельное участие в революционном движении рабочих московской типографии Сытина. Недавно исследователи обнаружили новые документы, подтверждающие причастность Есенина к этим событиям. В Центральном государственном архиве Октябрьской революции в Москве хранится дело, заведенное на Есенина Московским охранным отделением. В картотеке охранки поэт значился под кличкой «Набор». За ним была установлена слежка, осенью 1913 года на квартире поэта был произведен обыск.

Аресты организаторов демонстраций и забастовок типографских рабочих, полицейские репрессии, обыски и слежка шпионов — глубоко возмутили Есенина:

Сбейте мне цепи, скиньте оковы!

Тяжко и больно в железе ходить,

Дайте мне волю, желанную волю,

Я научу вас свободу любить.

Этими словами начиналось письмо поэта Панфилову. «...Здесь кипит, бурлит и сверлит холодное время, подхватывая на своем течении всякие зародыши правды, стискивает свои ледяные объятия и несет их бог весть куда в далекие края, откуда никто не приходит», — писал Есенин другу. Политический смысл этих иносказаний вполне ясен.

На Южный Урал, в Оренбург, под надзор полиции был выслан из Москвы один из близких друзей поэта, профессиональный революционер, член РСДРП, П. А. Кобозев. Его в 1914 (по другим сведениям — в 1915) году посетил Сергей Есенин. Во время своего первого приезда на Урал поэт заходил в редакции местных газет, в одной из них — «Оренбургская жизнь» — он оставил тетрадь своих стихотворений. Что это были за стихи и какова судьба есенинской тетради, к сожалению, до сих пор неизвестно. Несомненно одно, что уральская тематика в творчестве Есенина этих лет возникла под непосредственным впечатлением поэта от поездки в наш край.

Интерес к Уралу вновь дал себя знать в период работы Есенина над историко-революционной поэмой «Пугачев». Уже в конце 1920 года поэт был озабочен поисками «материалов по Пугачевскому бунту». Он перечитал «Историю Пугачева» и «Капитанскую дочку» А. С. Пушкина. «Я несколько лет изучал материалы, — рассказывал он одному из своих знакомых, — и убедился, что Пушкин во многом был не прав». В частности, Есенина не удовлетворил тот факт, что у Пушкина почти не упоминаются имена бунтовщиков. Ему хотелось дать более полнокровным образ Пугачева: «Ведь он был почти гениальным человеком, да и многие из его сподвижников были людьми крупными, яркими фигурами».

«Пугачев», свидетельствовала Н. Грацианская, был написан «в окружении эрудитных томов». В. Вольпин, посетивший квартиру Есенина в Богословском переулке, видел на рабочем столе поэта несколько книжек о Пугачеве. Достаточно напомнить, что среди действующих лиц поэмы встречается только одна вымышленная фамилия — казака Крямина, предателя, погибшего от руки Пугачева. Остальные герои сохраняют подлинные фамилии сподвижников Пугачева: Кирпичников, Караваев, Оболяев, Зарубин, Хлопуша, Подуров, Шигаев, Торнов, Чумаков, Бурнов, Творогов. Зловещая фигура предателя Крямина, «выдуманного» поэтом, не нарушает тактичности Есенина в обращении с историческими фактами.

Исследователи предполагают, что Есенину было известно и о работе В. Г. Короленко над историческим романом о Емельяне Пугачеве «Набеглый царь» (в 900-е годы Короленко, изучая исторические источники, длительное время жил в Уральске).

Не удовлетворившись только изучением документов и знакомством с опытом своих предшественников, Есенин весной 1921 года предпринимает поездку в киргизские степи и на Волгу, чтобы проделать тот исторический путь, которым шел Пугачев со своим войском. Путь этот проходил по маршруту: Москва — Самара — Оренбург — Ташкент.

Поезд шел медленно, подолгу задерживаясь на больших станциях. В Самаре он стоял несколько суток. «Вот так сутки, другие, третьи, четвертые, пятые, шестые едем-едем, а оглянешься в окно — как заколдованное место проклятая Самара, — писал Есенин с дороги. — За поездом у нас опять бежала лошадь (не жеребенок), но я теперь говорю: «Природа, ты подражаешь Есенину...»

Еще не отгремела гражданская война. Время было голодное и холодное. Не хватало хлеба, не хватало топлива, не хватало бумаги. В Оренбурге, где остановился поезд, гуляла холера. На заборах висели плакаты, призывающие к борьбе с эпидемией. Война, разруха, голод, болезни — этим темам были посвящены полосы выходящих в то время в Оренбурге газет «Степная правда» и «Коммунар». Санчасть 1-й Армии издавала журналы «Красные зори» и «Санпросвет», вокруг которых группировались оренбургские поэты: Постников, Васильев, Батрак, Шибаев, Корсаков. Активно действовал кружок пролетарских писателей, руководимый П. И. Заякиным-Уральским (умер в 1920 году).

Есть косвенное свидетельство (книга А. Мариенгофа «Роман без вранья»), что Есенин во время своего вторичного пребывания в Оренбурге вновь побывал в редакциях местных газет, выступал перед поэтами. Поэт бродил по городу, беседовал со старожилами уральского края, купался в реке Урал. Его интересовало буквально все: оренбургские казачьи песни и предания уральской старины, приметы нового в жизни, суровые очертания природы.

Возвращаясь в вагон, Есенин работал над рукописью поэмы «Пугачев». По мере накопления впечатлений в черновиках все чаще и чаще проскальзывают названия уральских городов, рек, местечек: Черемшан, Яик, Иргис, Сакмара, Оренбург, Уфа, Сарепта, Гурьев, Челябинск:

«От Сакмары проползло на Иргис»;

«Оттого шлет нам каждую неделю

Приказы свои Оренбург»;

«Задремал буйный Яик»;

«Оренбургская заря красношерстной верблюдицей»;

«Видали, как тянулись за Чусовой» и т. д.

Более того, за каждым эпизодом «Пугачева» стоит реальное событие, описанное в научной литературе. Вспомним хотя бы страстный поэтический монолог казака Шигаева, за которым стоит подлинный факт:

Не дрожим мы, ничуть не дрожим!

Наша кровь —

                         не башкирские хляби.

Сам ты не знаешь ведь,

                                        чьи ножи

Пробивали дорогу

                              в Челябинск...

Или монолог Зарубина, тоже имеющий фактическую основу:

Двадцать крепостей мы забрали у неприятеля,

И еще тысячи возьмем крепостей,

И в Казани, и в Перми, и в Саратове

Точит чернь топоры на властей.

Рукопись поэмы с первоначальным заглавием «Поэма о великом походе Емельяна Пугачева» отражает процесс работы поэта. Такая, казалось бы, простая строка, как «Яик, Яик, ты звал меня», имела более десяти редакций. (Напомним читателям, что Яик — старинное название реки Урал.) В целом, как подсчитали исследователи, количество вариантов вчетверо превышает основной текст. Поездка, продолжавшаяся-около двух месяцев, оказалась весьма продуктивной в творческом отношении. На обратном пути Есенин уже заканчивал работу над поэмой. На последней странице черновика, хранящегося в Центральном государственном архиве литературы и искусства, рукой Есенина обозначено время непосредственной работы над поэмой: «1921, старый стиль: февраль-август, новый: март-август». Поэму «Пугачев» сам поэт охарактеризовал как «действительно революционную вещь».

В период работы над поэмой «Пугачев» Есенин, по словам его сестры Е. А. Есениной-Наседкиной, собирался также посетить Башкирию. О ней ему много рассказывал его близкий друг, поэт Василий Федорович Наседкин, с которым Есенин близко сошелся в период учебы в университете Шанявского. Поэтов сближали возраст, общность поэтических биографий, размышления о судьбах русского и башкирского крестьянина, о путях перестройки деревни. Однокурсник Есенина и Наседкина Б. А. Сорокин рассказывал о Наседкине: «Он приехал из Башкирии. Пишет стихи. В них много солнца, ветра, тихой грусти к людям бедных деревень, разбросанных в неоглядных просторах пахучих степей».

Есенина тянуло к Наседкину, который с грустью простился с патриархальной деревней и, не колеблясь, принял новую, которую утверждал и отстаивал семь лет с винтовкой в руках. «Твои стихи близки мне, — признавался Есенин, — но у тебя степи, а у меня приокский край, мещерская глухомань, березы и рябины. У вас в Башкирии и ветел-то, должно, нет? А у нас без ветел не обходится ни одно село...» Однако Есенин на этот раз ошибся. Вот какой предстает в стихах Василия Наседкина его родная башкирская деревня Веровка, приютившаяся на речке Сухайле:

Ветер тише — темный, дальний, древний.

Я иду обратно. Мне приветно

Машут ветлы над глухой деревней,

Очень низкой и едва заметной,

Словно вся она объята дремой

Под истлевшей выцветшей соломой.

Я смотрю и чувствую — унижен

Этим видом азиатских хижин...

Конечно, В. Наседкин долгое время находился под влиянием С. Есенина, которого считал «величайшим лириком наших дней», и в его стихах — не редкость есенинские интонации. Но было и обратное влияние. Сестра Есенина, Екатерина Александровна, рассказывала о встрече двух поэтов после длительной разлуки в начале 1924 года в редакции журнала «Красная Новь»: «...Сергей сидел, опустив низко голову, чтобы не смущать товарища, и хвалил стихи Наседкина, особенно стихотворение «Гнедые стихи»... Есенин почти три года не был в своей деревне. «Я последний поэт деревни» — было его прощальное стихотворение. Но, черт возьми, деревня-то жива! Встреча с Наседкиным очень обрадовала Есенина, и одна из первых работ после встречи с Наседкиным называлась «Письмо к матери»: «Ты жива еще, моя старушка?..» Форма писем в стихах Есенина навеяна Наседкиным».

В. Наседкин обладал красивым голосом, знал множество народных песен. Есенин не однажды был слушателем старинных казачьих песен, исполняемых его другом. Особенно восхищала его песня «День тоскую, ночь горюю».

«Знатоки и любители народной песни находились и среди наших гостей. Среди них выделялся своим глуховатым тенором Василий Наседкин, — вспоминала А. А. Есенина. — Как сейчас вижу его, подперевшего щеку рукой, полузакрывшего глаза. И как сейчас слышу негромкую, протяжную песню оренбургских казаков «День тоскую, ночь горюю».

Сергей Есенин, и сам знавший много произведений русского народного песенного творчества, сплошь и рядом пользовался в своих стихах народно-поэтическими средствами художественной выразительности. А многие его произведения построены по образцу и подобию песен: «Подражание песне», «Песня», «Песнь о собаке», «Песнь о хлебе» и т. д. В лирике Есенина отразился особый «лад» русской поэзии, ее национальный характер. «Мне мил стихов российских жар», — признавался он.

И это высказывание относится не только к устному народному творчеству. Есенин был превосходным знатоком поэзии Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова. С поразительной чуткостью он реагировал на яркое поэтическое слово, поддерживал начинающих талантливых поэтов.

В 1960 году литературовед Ю. Прокушев опубликовал не известные ранее критические статьи поэта. Одна из них — отзыв Есенина на «Сборник пролетарских поэтов», вышедший в 1918 году в издательстве «Парус» под редакцией А. М. Горького, — особо привлекла наше внимание. Сочувственно в целом оценивая творчество начинающих пролетарских писателей, как первые шаги ребенка, «когда этот ребенок, неуверенно и робко ступая, качается во все стороны и ищет инстинктивно опоры в воздухе», Есенин едва сдерживает снисходительную улыбку. Безжалостно критикует печально известные строки поэта Кириллова: «Во имя нашего завтра сожжем Рафаэля, растопчем искусства цветы», называя их «довольно громкими, но пустыми». А в стихах Ивана Морозова отмечает «шаткость строк, похожую на сосну корнями вверх». «Но узоры у некоторых, — пишет далее Есенин, — как, например, у Кондратия Худякова, попадаются иногда довольно красивые и свежестью своей не уступают вырисовке многих современных мастеров». Речь здесь идет о стихах уральского поэта-самоучки Кондратия Худякова, который в 10—20-х годах жил в Кургане, печатался в «Народной газете» и «Курганском вестнике», был близок Ивану Малютину и Всеволоду Иванову, при участии которого издал в 1916 году свой первый поэтический сборник «Сибирь». Стихи К. Худякова были проникнуты общественными мотивами. В них слышались боль и сочувствие угнетенному человеку, звучал гневный протест против произвола и насилия, раздавались призывы к борьбе за свободу и счастье народа. В стихотворении «Сибирь» он писал:

Страна колодников, я верю, ты воспрянешь

И сбросишь гнет томительного сна!

Моих надежд ты, верю, не обманешь:

Из края изгнанных — избранных краем станешь,

Моих отцов суровая страна.

Стихотворения К. Худякова «Осчастливлен наследием дедовым» и «Ночь», опубликованные в «Сборнике пролетарских поэтов», — свидетельство идейной близости поэта «буревестнику революции» М. Горькому и несомненного поэтического мастерства, отмеченного С. Есениным. К. Худяков — один из немногих уральских поэтов-современников Есенина, заслуживших столь высокую оценку своего творчества.

В годы, когда молодая Советская литература делала свои первые шаги, когда необычайно оживилась тяга к художественному творчеству рабочих и крестьян, завоевавших великое право овладеть суммой «всех тех богатств, которые выработало человечество», имя Сергея Есенина было популярно и любимо повсюду в стране. Урал в этом отношении не был исключением. Произведения С. Есенина публикуются в начале 20-х годов на страницах уральских газет и журналов «Маховик», «Колос», «Товарищ Терентий» рядом с произведениями В. Маяковского, Н. Асеева, В. Каменского, С. Клычкова, С. Обрадовича, А. Пришельца, Н. Павлович и других. К этому времени относится близкое знакомство С. Есенина с уральскими писателями Ю. Либединским, В. Правдухиным, Л. Сейфуллиной.

Неизвестно, какими путями проникла на Урал маленькая поэма Есенина «Товарищ», в которой он приветствует Октябрь, предвосхищая некоторые образы поэмы А. Блока «Двенадцать», но уральские литераторы познакомились с этой вещью сразу же, как только она увидела свет. «Поэма мне понравилась, — вспоминал Юрий Либединский о первом прочтении «Товарища» в начале 1918 года. — Но выражение «Железное слово «Рре-эс-пу-у-ублика!» — так кончается поэма — больше чем понравилось: именно таким, могучим, железным воспринимался тот новый советский строй, который возникал в огне и грохоте Октябрьского пожара». Ю. Н. Либединский заканчивал в это время челябинское реальное училище и опубликовал свой первый рассказ «Лесные чары» под псевдонимом Ю. Логан. В 1923 году, когда автор «Недели» и «Комиссаров» переехал в Москву, он близко сошелся и подружился с Есениным. Последний не раз выносил на товарищеский совет Либединского свои творческие замыслы.

В 1918—1921 годах жили в Челябинске и делали первые шаги в литературе, увлеченно и самоотверженно занимались культурно-просветительной работой будущая известная писательница Л. Н. Сейфуллина и ее муж, критик В. П. Правдухин. В эти годы они были еще только активными читателями Есенина. Но, начиная с 1922 года и вплоть до кончины поэта, В. П. Правдухин регулярно-выступает в уральской, сибирской и центральной прессе со статьями о Есенине, критическими заметками и эссе. «Есенин на распутье», — сказал В. П. Правдухин в 1922 году. А уже в следующем году критик отметит, что «Есенин вновь обрел себя, словно снова родился». В посмертном очерке «Сергей Есенин» (1926) Правдухин назовет поэта «частицей истории нашей эпохи», «Стихи Есенина зовут нас призывно и нежно, как звала его мать к родному дому, к братству, дружбе, любви, которыми мы обязаны будем после Есенина до краев наполнить наше существование», — напишет он в этом же очерке. В 1927 году, отстаивая Есенина от нападок вульгарно-социологической критики, В. П. Правдухин уверенно скажет о том, что наследие большого русского поэта необходимо знать последующим поколениям, потому что Есенин «дает такой подъем и размах доподлинных человеческих чувств, нравственного напряжения, что после его строк хочется быть участником большого человеческого искусства...»

Позднее, живя уже в Москве, Л. Н. Сейфуллина и В. П. Правдухин входят в круг близких друзей С. Есенина и его семьи. Лидия Николаевна воссоздала впоследствии облик поэта в своих мемуарах.

Январская книжка журнала. «Колос» (издавался в Свердловске) за 1926 год вышла с портретом Сергея Есенина и помещенным под ним некрологом. «Есенин — выходец из маленькой деревни Рязанской губернии, — сообщал журнал. — Стихи начал писать еще в ранней юности. За свою недолгую жизнь (умер 30 лет от роду) Есенин написал много книжек стихов: «Трерядница», «Голубень», «Пугачев», «Москва кабацкая»... Смерть Есенина — большая потеря для советской литературы».

А в следующем номере под рубрикой «Что читать крестьянину» журнал «Колос» рекомендовал выпущенную Госиздатом в 1925 году отдельным изданием «Песнь о великом походе» С. Есенина. Здесь же была опубликована рецензия на это произведение, в которой приветствовался революционный пафос поэмы, ее связь с современностью:

За один удел

Бьется эта рать,

Чтоб владеть землей

Да весь век пахать.

Чтоб шумела рожь

И овес звенел,

Чтобы каждый калач

С пирогами ел.

В 20-е годы имя Сергея Есенина было популярно не только среди молодых «крестьянских» поэтов — ему подражали, у него учились «пролетарские» поэты, участники многочисленных литературных кружков, действовавших на крупнейших новостройках Урала.

Влияние Есенина заметно проявилось в творчестве свердловского поэта Василия Макарова, члена литературной группы «На смену!» Лирический герой его стихов так же, как и герой Есенина, крестьянин по происхождению, оказавшись в городе, многого не понимает и недооценивает, живет воспоминаниями о родной деревне, о материнском доме. В стихотворении «Я вернусь» Макаров писал:

Да, в моих родимых селах

Не устали говорить,

Что вернусь я к славным долам

В блеске утренней зари.

Что зеленою долиной

Отшумит табун коров

И что ждет родного сына

Материнский светлый кров.

А в стихотворении «В дороге» Макаров любовно запечатлел лирически взволнованное состояние своего героя, возвращающегося в родные края, где все ему дорого и близко. В полном союзе с человеком выступает природа, ликующая и одухотворенная:

Я снова еду мимо пашен

В телеге тряской в отчий дом,

Мне степь серебряная машет

Своим широким рукавом.

Бежит порывисто навстречу

Моя ликующая быль,

И на мои худые плечи

Ложится золотая пыль.

. . . . . . . . . . .

Мне любо в сладком ожиданье

Мечтать с дорожною сосной

О скором радостном свиданье

С моей родимой стороной.

Ярослав Смеляков, побывавший в конце 1932 года на Урале, познакомился с творчеством Василия Макарова, который к тому времени успел выпустить сборник своих стихов «Огни соревнования», стал признанным вожаком молодых уральских поэтов и возглавил литкружок «Буксир» в Магнитогорске. В журнале «За Магнитострой литературы» Смеляков опубликовал «Письмо поэту Макарову», в котором содержалась дружеская и вместе с тем взыскательная оценка его творчества. Характеризуя стихи Макарова 1926—1928 годов, он находит этот период творчества «наиболее полнокровным», несмотря на сильное влияние Светлова и Уткина. «Еще чаще в твоих стихах прорывается Есенин, — писал Смеляков. — Но поэты эти взяты у тебя не воровато. Это честное, прямое влияние хороших поэтов... Влияние, которое ты признавал. И то, что у тебя было несколько учителей, у которых ты брал все лучшее, при помощи которых ты несомненно рос, — сделало тебя на какой-то период одним из первых поэтов Урала».

Но наряду с такими стихами Макарова, как «Уральская песня», «Мечта», «Я вернусь», «В дороге», в которых чувствовалось подражание Есенину, уральская критика 30-х годов отмечала «самобытность» поэта, умение нащупать оригинальные пути творчества». Они со всей очевидностью проявились в стихотворениях «Победа», «Мост» и ряде других, где поэт поэтически воспроизвел приметы нового, проникающие в жизнь и быт уральской деревни, показал, как рушатся старозаветные устои. Так, в стихотворении «Мост» он дает лирическую зарисовку субботника как нового явления деревенской жизни, которое вызвано колоссальными сдвигами, происшедшими в сознании сельского труженика:

К речке зачарованной

Льнет молодой народ.

Дорогами неровными

В живой мирской поре

Скрипят телеги с бревнами,

Как песни на заре.

Со смертью Есенина, которую тяжело переживал Макаров, в его стихи проникают не свойственные ему ранее мотивы тоски, уныния, разочарования — явление, в какой-то мере показательное для молодой поэзии 20-х годов и закрепленное в понятии «есенинщина». Но эти мотивы не стали определяющими для лирики Макарова. В ответ на справедливую критику он выступил со стихотворением, ставшим для него программным на новом этапе:

Не пора ли ответом достойным

Слова горькой правды сказать, —

Что и дико, и непристойно

Нам во всем

Дурака валять.

Надо только прислушаться к зову

Наших дней,

Наших весен и зим,

И тогда мы уже коровой

Опечаленной не загрустим.

Как видим, в этом стихотворении Макаров открещивается не от Есенина, а от тех чуждых и наносных явлений в его поэзии, от которых сам Есенин впоследствии отказался.

Творческое влияние Сергея Есенина испытали также Борис Ручьев и Михаил Люгарин. Следы подражания несут на себе уже первые стихи четырнадцатилетнего Бориса Ручьева (Кривощекова), опубликованные в 1928 году в газете «Красный Курган»:

Покачнулася хата на взгорье

В камышовых ресницах озер,

Утром ясным вишневые зори

Вышивают на окнах узор.

Ранние стихи Ручьева буквально пронизывают есенинские интонации, мотивы и образы. Вспоминая период зарождающейся с Борисом Ручьевым дружбы, Михаил Люгарин рассказывал, что дружба эта питалась любовью к поэзии. «Борис познакомил меня с творчеством Сергея Есенина, Александра Жарова, Иосифа Уткина... Стихи Есенина мне нравились больше всех. Нравились они и Борису. Мы сами подбирали мелодии к стихам Есенина и распевали их на все лады. Пели их, бродя по улицам, уходили на луга, за реку», — писал Люгарин.

Сестра Б. А. Ручьева, Г. А. Шумкова, в своих воспоминаниях «О брате» подтверждает эту увлеченность поэзией Есенина молодыми крестьянскими парнями: «Молодежь собиралась обычно в роще, на краю села. Боря и Миша с увлечением декламировали стихи Маяковского, Есенина, Жарова... а то и все распевали под гитару «Ты жива еще, моя старушка», «Вечер темные брови насопил» и другие стихи на собственные мелодии».

Одноклассники, по словам писательницы Н. Кондратковской, «называли его (Ручьева. — Л. Г.) «Есениным» и прочили славу».

Предрекали большое поэтическое будущее и Люгарину его друзья и родные.

«Жаль мне мать, Семеновну, старушку,

Нет ее в живых,

И нет сестер:

«Ты для нас

Есенин наш и Пушкин» —

Слышу голоса их до сих пор», —

писал Михаил Люгарин, будучи уже зрелым и признанным стихотворцем.

В ранних своих стихах Люгарин верно и по-есенински точно охарактеризовал мироощущение крестьянина, который, приехав из «деревенской сони» в «столицу металлургии», тоскует по привычному сельскому труду, зеленым разливам полей и с предельной откровенностью, свойственной искренним натурам,заявляет:

Скучно мне бывает,

                                крестьянину, —

До души в свою деревню врос.

Бросить бы бетонную плотину

Да пойти в колхоз.

Даже сама образная система Люгарина подтверждала, что перед нами человек, оторванный от деревни и еще не нашедший своего места в городе:

Курю папиросы из пачки,

Но часто в крестьянском бреду

Толкаю с цементом тачку —

А вроде б за плугом иду.

Найденные поэтом образы объединяют человека и природу: «камни с гор, как вспугнутые птицы, под облака отчаянно летят»; «запестрели васильками гвозди»; первый паровоз — «на скале, как грач»; и даже старый трактор похож на плавающего черного лебедя.

Герой Люгарина добр, как и герой Есенина, ко всему живому. И природа в его стихах, многокрасочная и многозвучная, приближена к психологии и восприятию сельского жителя: «березы распускают косы», «выбегают сосны на пригорок», «в косынке легкого тумана весна шагает по полям», «у берез такие же веснушки, как когда-то были у меня».

Лирические циклы Бориса Ручьева 30-х годов «Проводы Валентины», «Соловьиная пора», «Девушки-подружки» также написаны под сильным влиянием Сергея Есенина. В беседе с критиком А. Власенко Ручьев признавался, что в его душе в эти годы чудесно совмещалась любовь к творчеству Есенина и Маяковского. Им обоим, считал поэт, он обязан тем, что пристрастился к творчеству и стал стихотворцем.

Но не только ранние произведения Ручьева, а и зрелое творчество поэта несет следы творческого усвоения поэтических принципов Есенина. Можно, например, установить типологические связи поэмы Ручьева «Любава» и есенинской «Анны Снегиной».

В одной из бесед с автором этой статьи поэт рассказывал, как создавалась им неопубликованная поэма «Полюс». Она написана в интонационном ключе стихотворения Есенина «В том краю, где желтая крапива», в ней переосмысляются на новом материале известные есенинские мотивы.

Начав от подражаний Есенину в ранний период творчества, органически усвоив его поэтические традиции в зрелом возрасте, Борис Ручьев, можно сказать, не расставался с поэзией Есенина всю жизнь. Его стихами он бредил в юности; они приходили на память, помогали ему стойко вынести нравственные испытания в суровое и трудное для него время, когда он жил и трудился на Крайнем Севере; Ручьев вспоминал Есенина в последние дни своей жизни. Уже будучи тяжело больным, незадолго до смерти, Ручьев записал в своем дневнике: «Вчера я очень явственно увидел во сне слова Есенина... Был какой-то мимолетный сон, и откуда-то не то прозвучали, не то молчаливо, но сильно отпечатавшиеся, вернее возникшие в мозгу, эти слова:

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льется с кленов листьев медь...

Будь же ты вовек благословенно,

Что пришло процвесть и умереть.

Все вертится в мозгу своим очень оживленным глубинным смыслом».

Самыми дорогими качествами поэзии Сергея Есенина являются ее глубокая человечность, неподдельная искренность, сила и глубина чувств. Эти чувства были обращены к родной стране и народу. «На примере Есенина, — писал Борис Ручьев, — должны научиться все более или менее крупные советские поэты тому, каким должен быть народный поэт России, любящий по-есенински Родину».