Сергей Александрович Есенин (3 октября (21 сентября) 1895 – 28 декабря 1925)
Сергей Александрович Есенин
(3 октября (21 сентября) 1895 – 28 декабря 1925)
28 декабря 1925 года Ленинград облетела зловещая трагическая весть: в гостинице «Англетер» повесился знаменитый русский поэт Сергей Александрович Есенин, за последние десять лет ставший великим голосом русского народа.
Весть о гибели Сергея Есенина прежде всего поразила А.М. Горького, который, прочитав последнее стихотворение С. Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья!», написал о своих впечатлениях о личности поэта 7 февраля 1926 года в письме бельгийскому писателю Францу Элленсу: «Какие чудесные, искренние и трогательные стихи написал он перед смертью… Мы потеряли великого русского поэта» (Переписка А.М. Горького с зарубежными литераторами. Архив А.М. Горького. М., 1966. Т. 8. С. 99). О крайних противоречиях в душе поэта писал Лев Троцкий: «Нет, поэт не был чужд революции, – он был несроден ей. Есенин интимен, нежен, лиричен; революция – публична, эпична, катастрофична» (Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1926. 20 января). Но и после этих оценок отклики на смерть продолжались. Л. Сосновский 19 сентября 1926 года в статье «Развенчайте хулиганство» в «Правде» дал уничтожающую критику творчества и личности Сергея Есенина. Наконец чуть позднее Н. Бухарин откликнулся на смерть Сергея Есенина своими «Злыми заметками», стараясь затушевать популярность поэта, заявив, что «идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера»: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще». Есенин воспевает «наше рабское историческое прошлое, ещё живущее в нас», и далее ещё раз подчёркивается, что прошлое «воспевается, возвеличивается, ставится на пьедестал лихой и в то же время пьяно рыдающей поэзией Есенина и его многочисленных подражателей и подражательниц» (Правда. 1927. 12 января). Эта статья Н. Бухарина многих возмутила, и М. Пришвин в письме Горькому писал, что эта «хулиганская статья о Есенине» породила в нём «горечь, и возмущение, и унижение» (Литературное наследство. Т. 70. С. 341). И чувства М.М. Пришвина были близки переживаниям чуть ли не каждого русского человека.
И постепенно, под напором этого густо отрицательного отношения руководящей критики исчезли сборники книг С.А. Есенина. Только в годы Великой войны начали появляться крошечные сборнички его стихотворений, и чем дальше, тем глубже становился интерес к великому русскому поэту и прозаику. Богатый художественный мир Сергея Есенина наконец-то предстал перед читателями. Сложную и противоречивую жизнь прожил Сергей Александрович Есенин, в произведениях которого воплощены мечты о творческой свободе, радости творческих побед и горести оттого, что её не хватает, бесконечная любовь к женщине и глубокое разочарование в ней, жажда политической активности и опасения оттого, что политика не доведёт до добра… В трагическую эпоху его жизни он так жаждал дружбы и преданности, а чаще всего чувствовал глухое разочарование. И все это, глубокое, неизведанное, неповторимое, воплощалось в его сочинениях, собранных наконец-то учёными ИМЛИ имени А.М. Горького в академическое издание.
Родился Сергей Есенин в крестьянской семье в селе Константиново Рязанской губернии. По сложившейся традиции крестьяне села Константиново редко оставались в селе, не хватало земли, и они уходили, чаще всего в Петербург, на заработки. Такими же были и оба деда. Александр Никитич Есенин пел в церковном хоре, «у него был прекрасный дискант» (Е.А. Есенина), возник даже вопрос, а не отдать ли его в рязанский собор певчим, но отдали в мясную лавку мальчиком. В 18 лет Александр Есенин женился на Татьяне Фёдоровне, которой не было ещё и семнадцати. Родился Сергей, в доме начались обычные ссоры, и Татьяна Фёдоровна, не поладив со свекровью, уехала в город, оставив Сергея своему отцу – Фёдору Андреевичу Титову: «Умён в беседе, весел в пиру и сердит в гневе, дедушка умел нравиться людям», – вспоминала Е.А. Есенина (С.А. Есенин в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 1. М., 1986. С. 31). Татьяна Фёдоровна жила в городе и посылала на содержание сына три рубля в месяц. Вернулась к мужу через пять лет, построили новый дом, в 1905 году у них родилась Екатерина, а потом Александра.
А Сергей с похвальным листом окончил Константиновское земское четырёхгодичное училище. Начал писать стихи. А главное – это поле, лес, грибы, река, ловля рыбы, раки, полная отдача природе и её красоте.
Друзья и знакомые Есенина К. Воронцов, Н. Сардановский, С. Соколов вспоминали совместные юношеские годы, учёбу в Спас-Клепиковской школе и чтение книг, впечатления от написанных стихотворений, а учитель русского языка и литературы Евгений Михайлович Хитров (1872–1932) вспомнил, как Сергей Есенин за эти годы учёбы, 1909—1912-й, писал стихи и показывал учителю: «Стихи он начал писать с первого года своего пребывания в школе. Я удивлялся лёгкости его стиха. Однако в первые два года мало обращал внимания на его литературные упражнения, не находя в них ничего выдающегося. Писал он коротенькие стихотворения на самые обыденные темы.
Более серьёзно занялся я им в третий, последний год его пребывания в школе, когда мы проходили словесность. Стихи его всегда подкупали своею лёгкостью и ясностью. Но здесь уже в его произведениях стали просачиваться и серьёзная мысль, и широта кругозора, и обаяние поэтического творчества. И всё-таки я не предвидел того громадного роста, которого достиг талант С. Есенина…» (Там же. С. 139–140).
Когда по совету отца, который уже жил в городе, в июле 1912 года Сергей Есенин приехал в Москву, в его литературном багаже была почти готовая поэма «Сказание о Евпатии Коловрате» и первый сборник стихов. Сначала Сергей Есенин сблизился с литераторами из Суриковского литературно-музыкального кружка, а вскоре сообщил, что член этого кружка И.А. Белоусов, друг Дрожжина, которому Есенин читал свои юношеские стихи, «находит, что у меня талант, и талант истинный» (из письма М. Бальзамовой в сентябре 1913 года. (Есенин. С. Письма. С. 49). С. Есенин уже ощущал свои поэтические силы. Суриковцы приняли его в свою среду. С первых дней пребывания в Москве у сына и отца разгорелся спор о том, можно ли прожить на публикацию своих стихов. Отец устроил сына к своему хозяину в контору. Для Сергея было удивительно, когда работники вскакивали при появлении хозяйки. Такой стиль ему не понравился, он остался сидеть, возникла ссора, он из конторы ушёл, что оскорбило отца. В марте 1913 года Есенин поступил экспедитором в типографию товарищества И.Д. Сытина, потом стал корректром. И писал поэмы «Тоска» и «Пророк». Настроение, душевные переживания и мечты Сергея Есенина этого периода переданы в письмах Глебу Панфилову, самому близкому другу его юности, Маше Бальзамовой, к которой был неравнодушен. Он вовсе не приукрашивает жизнь в школе в Спас-Клепиках, просто вспоминает своих однокашников, которые вместе с ним делили адские муки, обижается, если ему не отвечают на письма, делится самыми глубокими переживаниями, признаётся, что выработал маску, которой прикрывает свои истинные чувства. Тяжёлая, безнадёжная грусть одолевает его. «Не фальшивы ли во мне чувства, можно ли их огонь погасить? – писал Есенин в июле 1912 года Маше Бальзамовой. – И так становится больно-больно, что даже можно рискнуть на существование на земле и так презрительно сказать – самому себе: зачем тебе жить, ненужный, слабый и слепой червяк? Что твоя жизнь?..» «Я стараюсь всячески забыться, надеваю на себя маску веселия, но это еле-еле заметно, – пишет он в следующем письме, получив от Маши «оба письма». – Хотя никто, я думаю, не догадывается о моей тоске… Меня терзают такие мелкие и пустые душонки…» И в будущем Сергей Есенин будет надевать на себя маску, чтобы скрыть истинные чувства. Это полезно – так думал семнадцатилетний Сергей Есенин, попадая в тяжёлое положение, когда искренность не нужна. Чувство одиночества, видимо, резко покидало его. В одном из писем Г. Панфилову в январе 1914 года С. Есенин с горечью сообщал: «…Что-то грустно, Гриша. Тяжело. Один я, один кругом, один, и некому мне открыть свою душу, а люди так мелки и дики. Ты от меня далеко, а в письме всего не выразишь, ох, как хотелось бы мне с тобой повидаться» (Там же. С. 57).
Однако юношеские противоречивые чувства и мысли отошли в прошлое, когда он стал работать в типографии и познакомился с корректором Анной Изрядновой, оставившей в своих воспоминаниях портрет своего жениха и будущего мужа: «Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня он похож не был. На нём был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зелёный галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив, окружающие по первому впечатлению окрестили его вербочным херувимом. Был очень заносчив, самолюбив, его невзлюбили за это. Настроение у него было угнетённое: он поэт, а никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать. Отец журит, что занимается не делом, надо работать, а он стишки пишет… Ко мне он очень привязался, читал стихи. Требователен был ужасно, не велел даже с женщинами разговаривать – они нехорошие. Посещали мы с ним университет Шанявского. Всё свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить.
Первые стихи его напечатаны в журнале для юношества «Мирок» за 1913–1914 годы (С.А. Есенин в воспоминаниях современников. Т. 1. М., 1986. С. 144): стихотворение «Берёза» под псевдонимом Аристон было напечатано в первом номере, «Пороша» – во втором номере под собственной фамилией, «Село» – в третьем номере. Затем стихи С. Есенина печатались в газете «Новь», в журналах «Парус», «Заря»). Жизнь с Анной Изрядновой не сложилась, Есенину было скучно в Москве, и он уехал в Крым. Вернуться денег не было, отец его выручил. Вскоре родился сын Юрий. На первых порах Есенин был внимателен и заботлив, советовал Анне петь мальчику русские песни, но заботы о семье быстро наскучили. Поэт уехал в Петроград.
9 марта 1915 года С. Есенин написал письмо А.А. Блоку с просьбой принять его по очень важному делу. В тот же день С. Есенин был у А. Блока со своими стихами. Стихи Блоку понравились, и он отметил: «Крестьянин Рязанской губ., 19 лет. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные. Язык. Приходил ко мне 9 марта 1915 года». В тот же день А.А. Блок подарил Есенину свою книгу с дарственной надписью и написал письмо журналисту Михаилу Павловичу Мурашеву (1884–1958):
«Дорогой Михаил Павлович!
Направляю к вам талантливого крестьянского поэта-самородка. Вам, как крестьянскому писателю, он будет ближе, и вы лучше, чем кто-либо, поймёте его.
Ваш А. Блок.
Р. S. Я отобрал 6 стихотворений и направил с ними к Сергею Митрофановичу. Посмотрите и сделайте всё, что возможно».
Сергей Митрофанович Городецкий (1884–1967), заявивший о себе как талантливый поэт тремя сборниками стихотворений «Ярь» (СПб., 1907), «Перун» (СПб., 1907) и «Дикая воля» (СПб., 1908), вспоминал эту встречу с Есениным 11 марта 1915 года: «Есенин появился в Петрограде весной 1915 года. Он пришёл ко мне с запиской Блока. И я и Блок увлекались тогда деревней. Я, кроме того, и панславизмом. В незадолго перед этим выпущенном «Первом альманахе русских и инославянских писателей» – «Велесе» – уже были напечатаны стихи Клюева. Блок тогда ещё высоко ценил Клюева. Факт появления Есенина был осуществлением долгожданного чуда, а вместе с Клюевым и Ширяевцем, который тоже около этого времени появился, Есенин дал возможность говорить уже о целой группе крестьянских поэтов.
Стихи он принёс завязанными в деревенский платок. С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник песни. Мы целовались, и Сергунька опять читал стихи. Но не меньше, чем прочесть стихи, он торопился спеть рязанские «прибаски, канавушки и страдания»… Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким озорным голосом, с барашком вьющихся льняных волос, – которые он позже будет с таким остервенением заглаживать под цилиндр, синеглазый. Таким я его нарисовал в первые же дни и повесил рядом с моим любимым тогда Аполлоном Пурталесским, а дальше над шкафом висел мной же нарисованный страшный портрет Клюева. Оба портрета пропали вместе с моим архивом, но портрет Есенина можно разглядеть на фотографии Мурашева.
Есенин поселился у меня и прожил некоторое время. Записками во все знакомые журналы я облегчил ему хождение по мытарствам» (Там же. С. 179–180).
Любопытны и воспоминания М.П. Мурашева, сотрудника газеты «Биржевые ведомости» и множества газет и журналов, о первой встрече с Есениным: «Как сейчас помню тот вечер, когда в первый раз пришёл ко мне Сергей Александрович Есенин, в синей поддёвке, в русских сапогах, и подал записку А.А. Блока. Он казался таким юным, что я сразу стал к нему обращаться на «ты». Я спросил, обедал ли он и есть ли ему где ночевать? Он сказал, что ещё не обедал, а остановился у своих земляков. Сели за стол. Я расспрашивал его про деревню, про учёбу, а к концу обеда попросил его прочесть свои стихи.
Есенин вынул из свёрточка в газетной бумаге небольшие листочки и стал читать. Вначале читал робко и сбивался, но потом разошёлся» (Там же. С. 187–188).
После встреч с очень влиятельными людьми в литературном движении перед С. Есениным открылись двери нескольких журналов и газет, из 60 стихотворений было принято 51: в «Северные записки», «Русскую мысль», «Ежемесячный журнал», «Голос жизни»; он познакомился с В. Миролюбовым, Р. Ивневым, А. Ремизовым, Д. Мережковскими и Д. Философовым. В это же время Городецкий и Ремизов задумали создать литературную группу «Краса», куда непременно вошёл бы и С. Есенин, но эта затея осталась лишь хорошим замыслом.
Шла война, и в Петроград были доставлены документы, которые позвали С. Есенина в армию. Нужно было поехать в село Константиново, явиться в Рязань, пройти комиссию. Однако комиссия дала отсрочку, и он на всё лето уехал в родное село, где полностью отдался творчеству. Но осенью С. Есенин вновь прибыл в Петербург, где окончательно утвердилось его поэтическое признание. Еще 24 апреля 1915 года С. Есенин из Петрограда написал Н. Клюеву письмо, в котором сообщил, что у них много общего, только он, Есенин, пишет «только на своём рязанском языке». Н. Клюев тут же с радостью ответил ему. С. Городецкий в ожидании приезда С. Есенина написал письмо А.В. Руманову, одному из влиятельных членов товарищества И.Д. Сытина, 23 октября 1915 года: «Юнец златокудрый, который принесёт тебе это письмо, – поэт Есенин (я тебе говорил – рязанский крестьянин). Не издашь ли его первую книгу «Радуница» у Сытина? Если поможет делу, я напишу предисловие. Стихи медовые, книга чудесная. Приласкай!» С книгой у Городецкого не получилось, но с его помощью и помощью его друзей и знакомых имя Сергея Есенина стало не только известным, но и просто знаменитым. В письме С. Есенину 7 августа 1915 года он писал: «Молва о тебе идет всюду, все тебе рады… Только ты головы себе не кружи этой чепухой, а работай потихоньку, поспокойней» (Есенин С. Письма. С. 338).
Осенью в Петрограде С. Есенин окончательно сблизился с Н. Клюевым, он стали друзьями и на многочисленных приёмах всегда бывали вместе. 22 октября 1915 года в письме Л.Н. Столице Есенин упомянул: «Сейчас, с приезда, живу у Городецкого и одолеваем ухаживанием Клюева» (Там же. С. 75). Об этом «ухаживании» Клюева существует много свидетельств, в частности Ф. Фидлера, который однажды был приглашён на обед критиком А.А. Измайловым. Вспоминая об этом обеде, Ф. Фидлер упомянул и о том, что присутствовали «также оба народных поэта» – Есенин и Клюев. Узнав о неудаче С. Городецкого с книгой С. Есенина, Н. Клюев тут же обратился в издательство М.В. Аверьянова, и в январе 1916 года «Радуница» вышла в свет.
25 октября в Тенишевском зале на Моховой улице состоялся вечер общества «Краса», в котором принимали участие Сергей Есенин, Николай Клюев, Алексей Ремизов, Сергей Городецкий… Об этом вечере много было откликов и воспоминаний. Приведу прежде всего описание вечера из воспоминаний Зои Иеронимовны Ясинской (1896–1980), дочери известного писателя И.И. Ясинского, в доме которого бывали многие писатели, художники, артисты. Зал Тенишевского училища «пользовался солидной репутацией: там читали публичные лекции для молодёжи Поссе, Георгий Чулков, профессора Жаков, Сперанский и другие. За несколько дней до вечера, когда всё было готово и билеты распроданы, возник сложный вопрос – как одеть Есенина. Клюев заявил, что будет выступать в своём обычном «одеянии». Для Есенина принесли взятый напрокат фрак. Однако он совершенно не подходил ему. Тогда С.М. Городецкому пришла мысль нарядить Есенина в шёлковую голубую рубашку, которая очень шла ему. Костюм дополняли плисовые шаровары и остроносые сапожки из цветной кожи, даже, кажется, на каблучках.
В этом костюме Есенин и появился на эстраде зала Тенишевского училища. В руках у него была балалайка, на которой он, читая стихи, очень неплохо и негромко себе аккомпанировал. Балалайка была и у Клюева, но никак не вязалась с его манерой держаться и «бабушкиной» кофтой. Волнистые волосы Есенина к тому времени сильно отросли, но из зрительного зала казалось, что по ним прошлись щипцы парикмахера. Голубая рубашка, балалайка и особенно сапожки, напоминавшие былинный стих «возле носка хоть яйцо прокати, под пятой хоть воробей пролети», – всё это изменило обычный облик Есенина. В строгий зал, предназначенный для лекций, диссонансом ворвалась струя театральности. Когда раздались с эстрады звуки балалайки, многим из публики показалось, что выступят русские песельники. Оперный костюм, о котором упоминает в своем очерке Максим Горький, и был причиной заблуждения части слушателей. Однако публика, привыкшая в то время к разным экстравагантным выходкам поэтов, скоро освоилась, поняв, что это «реклама» в современном духе и надо слушать не балалайку, а стихи поэтов.
Читал Есенин на этом первом вечере великолепно. Он имел успех. Вечер был отмечен в печати» (С.А. Есенин в воспоминаниях современников. С. 257).
Дали свои отчёты о вечере газеты и журналы «Петроградские ведомости» (4 ноября), «Журнал журналов» (ноябрьский номер), «Биржевые ведомости» (30 октября). Долго не затихали разговоры о вечере в литературных салонах, а слава Сергея Есенина и Николая Клюева как народных поэтов только упрочилась.
В «Радунице» было две части: I. «Русь»: «Микола», «Инок», «Калики», «Не с бурным ветром тучи тают», «Задымился вечер, дремлет кот на брусе…», «Гой ты, Русь моя родная…», «Богомолки», «Поминки», «Шёл Господь пытать людей в любови…», «Край родной! Поля как святцы…», «Улогий», «В хате», «Выть», «Дед», «Топи да болота…». II. «Маковые побаски»: «Белая свитка и алый кушак…», «Матушка в купальницу по лесу ходила…», «Кручина», «Троица», «Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха…», «Ты поила коня из горстей в поводу…», «Выткался на озере алый свет зари…», «Туча кружева в роще связала…», «Дымом половодье…», «Девичник», «Сыплет черёмуха снегом…», «Рекруты», «Край ты мой заброшенный…», «Пастух», «Базар», «Сторона ль моя сторонка…», «Вечер», «Чую радуницу божью…». Радуница – как праздник поминовения предков, как радость от молитвы, которой начиналась всякая жизнь в православной Руси, как любовь, надежды на Бога и на себя, как радость от общения с миром, который тебя породил и воспитал, радость и огорчения от встреч, разговоров, от общения с людьми и миром, поклонение природе и молитвенникам.
С. Есенин успел порадоваться первой книжке, многим подарил, а тут пришла повестка. По рекомендации М.П. Мурашева Есенина зачислили ратником второго разряда в списки Петроградского резерва санитаров, он служил в Полевом Царскосельском военно-санитарном поезде № 143 Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны. В это время о санитаре С. Есенине узнал лейб-гвардии Павловского полка полковник Д.Н. Ломан, уполномоченный её величества по санитарному поезду № 143 и один из организаторов и руководителей монархического Общества возрождения художественной Руси, учредителями которого были высшие сановники государства, а также писатель А.М. Ремизов. Штаб общества располагался в Царскосельском дворце, в Управлении дворцового коменданта. Сергей Есенин читал стихи полковнику и его коллегам, подарил «Радуницу», которая пришлась по душе своими патриотическими настроениями и лирической любовью к человеку. Вскоре, 22 июля 1916 года, предприимчивый полковник организовал выступление Сергея Есенина с чтением своих стихов и непременно со стихами, посвящёнными царевнам, которые активно участвовали в работе санитарного поезда. И Есенин на этом вечере прочитал превосходное стихотворение «В багровом зареве закат шипуч и пенен». Царевны только упоминаются, пафос весь устремлён к сочувствию раненым солдатам: «О, помолись, святая Магдалина, за их судьбу!» Полковник Ломан дважды обращается к Есенину и Клюеву с просьбой написать об императоре и императорском дворце, даже даёт Есенину пропуск на завтрак в честь членов «Общества возрождения художественной Руси», собравшихся в Царском Селе. Есенин читал здесь свои стихи, но придворного поэта из него не получилось: он мечтал о свободе на земле со своим мужицким Богом, без царя и налогов. В повести «Яр» С. Есенин воплотил свои надежды и мечтания.
Февральскую революцию С. Есенин принял, а Октябрьская породила в нём сложное и противоречивое отношение; сначала он воскликнул: «Мать моя – родина, я – большевик», но позже ему часто приходилось сталкиваться с непредсказуемыми действиями чекистов и матросов, что толкало его к мучительным раздумьям. В это время С. Есенин попал под влияние Р. Иванова-Разумника, который напечатал статью «Две России», подвергшую резкой критике статью «Слово о погибели Русской земли» А. Ремизова (Скифы. № 2). И Р. Иванов-Разумник был близок ему, и А.М. Ремизов был близок ему. Трудно было разобраться во всех этих хитросплетениях…
Казалось бы, естественно, что сблизились такие народные поэты, как Клюев, Клычков, Ширяевец, Пимен Карпов, Есенин, однако чуть спустя Есенин разойдётся с Клюевым, назовёт его плохим поэтом. Теперь на него большое влияние оказывает А. Блок. В своих метаниях Есенин то одобряет «Скифы», то отрекается от Блока, то благодарен Мережковскому и Гиппиус, то высмеивает их, иронизирует по поводу того, как «какой-нибудь эго-мережковский приподымал на свою многозначительную перстницу и говорил: гениальный вы человек, Серг. Ал…», а потом добавлял: «Смотри, милочка, это поэт из низов…» С. Есенин за короткое время сделал огромные шаги в достижении высот и формы, и содержания, он критикует за слабую форму и Клюева, и Блока, со старыми друзьями окончательно расходится. «Потом брось ты петь эту стилизационную клюевскую Русь с её несуществующим Китежем и глупыми старухами, не такие мы, как это всё выходит у тебя в стихах. Жизнь, настоящая жизнь нашей Руси куда лучше застывшего рисунка старообрядчества», – писал Есенин А.В. Ширяевцу 26 июля 1920 года из Москвы (Есенин С. Письма. С. 113).
Часто С. Есенин жаловался на одиночество, мол, нет ни кола ни двора, скитается по чужим квартирам, по чужим женщинам, и каждая сначала кажется королевой, а потом наступает жуткое разочарование во всём, а одиночество остаётся. Он побывал в Европе, побывал в Америке, утешение находил только в водке, когда напивался до полусмерти. И вовсе не тяга к вину влекла его, а жуткая зависимость от общества, от милиции, от чекистов, от собратьев по перу.
В откровенном письме к купеческому сыну и поэту А.Б. Кусикову 7 февраля 1923 года с борта парохода в Атлантическом океане он писал: «Пишу тебе с парохода, на котором возвращаюсь в Париж. Едем вдвоём с Изадорой. Ветлугин остался в Америке. Хочет пытать судьбу по своим «Запискам», подражая человеку с коронковыми зубами.
Об Америке расскажу после… Сандро, Сандро! Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Если бы я был один, если б не было сестер, то плюнул бы на всё и уехал бы в Африку или ещё куда-нибудь. Тошно мне, законному сыну российскому, в своём государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имущих, а ещё тошней переносить подхалимство своей же братии к ним. Не могу! Ей-Богу, не могу. Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу.
Теперь, когда от революции остались только х… да трубка, теперь, когда там жмут руки да лижут жопы, кого раньше расстреливали, теперь стало очевидно, что мы были и будем той сволочью, на которой можно всех собак вешать.
Слушай, душа моя! Ведь и раньше ещё, там, в Москве, когда мы к ним приходили, они даже стула не давали нам присесть. А теперь – теперь злое уныние находит на меня. Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской; по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь…» (Там же. С. 153–154).
Это письмо долго не появлялось в печати, но сейчас всё больше и больше думаешь о причинах вынужденной смерти великого поэта С.А. Есенина, – власть государства задавила искреннего и честного поэта. Замысел поэмы «Страна негодяев» возник давно, зимой 1921/22 года. В автобиографии 1922 года Есенин писал: «Сейчас работаю над большой вещью под названием «Страна негодяев». Подробнее об этой поэме рассказывает С.А. Толстая-Есенина: «Замысел пьесы «Страна негодяев» всё время менялся по ходу работы. Пьеса была задумана давно. Она выросла из неосуществленной драматической поэмы. С.А. Есенин намеревался создать широкое полотно, в котором хотел показать столкновение двух миров и двух начал в жизни человеческой. Такое расширение замысла у Есенина произошло после его поездки в США, о чём он мне не раз говорил… Есенин рассказывал мне, что он ходил в Нью-Йорке специально посмотреть знаменитую нью-йоркскую биржу, в огромном зале которой толпятся многие тысячи людей и совершают в обстановке шума и гама тысячи сделок. «Это страшнее, чем быть окружённым стаей волков, – говорил Есенин. – Что значат наши маленькие воришки и бандюги в сравнении с ними? Вот где она – страна негодяев!» (Юность. 1957. № 4. С. 32).
В книге С.Ю. и С.С. Куняевых «Сергей Есенин», рассказывая о поездке Сергея Есенина и Айседоры Дункан в США, авторы обращаются к воспоминаниям Вениамина Левина «о роковом вечере на квартире Мани-Лейба», у еврейской семьи, где жена Рашель писала стихи на идиш. Приняли их радушно. Сначала Есенин прочитал монолог Хлопуши, Левин – поэму Есенина «Товарищ». А в это время Есенину то и дело подливали вино в бокал. И наконец Есенин прочитал отрывок из разговора Чекистова с Замарашкиным:
Замарашкин. Слушай, Чекистов!.. / С каких это пор / Ты стал иностранец? / Я знаю, что ты настоящий жид, / Ругаешься ты, как ярославский вор, / Фамилия твоя Лейбман, / И чёрт с тобой, что ты жил / за границей… / Всё равно в Могилёве твой дом.
Чекистов. Ха-ха! / Ты обозвал меня жидом. / Нет, Замарашкин! / Я гражданин из Веймара / И приехал сюда не как еврей, / А как обладающим даром / Укрощать дураков и зверей».
«Вряд ли этот диалог, – вспоминает В. Левин, – был понят всеми или даже меньшинством слушателей. Одно мне было ясно, что несколько фраз, где было «жид», вызвали неприятное раздражение» (Куняев Станислав, Куняев Сергей. Сергей Есенин. М., 1995. С. 293–294). Далее последовали события, о которых В. Левину рассказывал Мани-Лейб: Есенин, поссорившись с Айседорой, пытался бежать из квартиры, его догнали, связали, уложили на диван, а Есенин продолжал их ругать: «Жиды, жиды проклятые!» На следующий день С. Есенин написал письмо Мани-Лейбу:
«Милый, милый Монилейб!
Вчера днём Вы заходили ко мне в отель, мы говорили о чем-то, но о чём – я забыл, потому что к вечеру со мной повторился припадок. Сегодня лежу разбитый морально и физически. Целую ночь около меня дежурила сестра милосердия. Был врач и вспрыснул морфий.
Дорогой мой Монилейб! Ради бога, простите меня и не думайте обо мне, что я хотел что-нибудь сделать плохое или оскорбить кого-нибудь.
Поговорите с Ветлугиным, он Вам больше расскажет. Это у меня та самая болезнь, которая была у Эдгара По, у Мюссе. Эдгар По в припадках разбивал целые дома…
Уговорите свою жену, чтоб она не злилась на меня. Пусть постарается понять и простить.
Любящий вас всех Ваш С. Есенин».
Но об этом эпизоде написали журналисты. Об этом эпизоде стало известно и в России со всеми подробностями. Чуть ли не в каждом скандале С. Есенина и его друзей в революционной России видели «антисемитизм», а у Есенина – единственное оправдание: «У меня дети от еврейки, а они обвиняют меня в антисемитизме».
20 ноября 1923 года Сергей Есенин, Пётр Орешин, Сергей Клычков и Алексей Ганин, побывав в Госиздате, решили отметить пятилетие Союза писателей, зашли в столовую на Мясницкой и пили пиво. А за соседним столом сидел Марк Родкин, который вскоре зашёл в милицию и признался, что «четверо прилично одетых молодых граждан» ругали советскую власть. «Двое из них сразу перешли на тему о жидах, указывая на то, что во всех бедствиях и страданиях «нашей России» виноваты жиды. Указывалось на то, что против засилия жидов необходимы особые меры, как погромы и массовые избиения». Поэтов арестовали. Сергей Есенин и другие участники разговора написали объяснения. 22 ноября писателей освободили под подписку о невыезде и передали дело в следственный комитет ГПУ Абраму Славатинскому.
22 ноября в «Рабочей газете» и в «Жизни искусства» опубликована статья Л. Сосновского «Испорченный праздник», в которой прямо говорилось о том, что началось следствие по поводу привлечения к ответственности «истинно русских людей», убеждённых «культурных» антисемитов». «Рабочая Москва», «Известия», «Правда», «Рабочая газета» подхватили тезисы Сосновского и начали об этом писать как о деле политического содержания.
10 декабря 1923 года под председательством Демьяна Бедного состоялся товарищеский суд, на котором Л. Сосновский выступил со стороны обвинения. На заседании выступили многие из присутствовавших. В итоге суд постановил, что у Л. Сосновского не было достаточных данных для обвинения и поэты «должны иметь полную возможность продолжать свою литературную работу» (Там же. С. 354–359).
В это время Есенин задумал написать поэму «Страна негодяев». Об этом эпизоде и замысле поэмы Есенин не раз скажет своим друзьям и коллегам. Хочет сдержать свои страсти и притязания к властям, но не было сил, в ресторанах напивался и буянил, проклиная эту власть. Галина Бениславская, ставшая женой Есенина после разрыва с Айседорой Дункан с сентября 1923 года, после возвращения его из Америки, по словам друзей, была для Есенина самым близким человеком, не только возлюбленной, но и нянькой «в самом высоком, благородном и и красивом смысле этого слова», человеком высокого самопожертвования, «большой преданности, небрезгливости и, конечно, любви». Она прожила с ним мучительные годы. Он приходил с друзьями, поместил в маленькой комнате своих сестер, жили без денег. Ходил по издальствам, а приходил без денег и пьяный, это был период, по её словам, когда он был на краю. Есенин ненавидел напостовцев, Авербаха, Вардина, Безыменского, которые захватили русскую литературу и повелевают в критике. И это главное. В воспоминаниях А.К. Воронского сохранилась запись разговора с Есениным:
«Прощаясь, он заметил:
– Будем работать и дружить. Но имейте в виду: я знаю – вы коммунист. Я – тоже за Советскую власть, но я люблю Русь. Я – по-своему. Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет» (Есенин С.А. в воспоминаниях современников. Т. 2. С. 68). Борьба с намордником – это и послужило главной причиной гибели великого русского поэта и прозаика С.А. Есенина.
В докладе Н.И. Бухарина о поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР на Первом всесоюзном съезде советских писателей 28 августа 1934 года несколько слов было сказано и о С. Есенине, с которыми можно соглашаться или возражать: «Более почвенным, гораздо менее культурным, с мужицко-кулацким естеством прошёл по полям революции Сергей Есенин, звонкий песенник и гусляр, талантливый лирический поэт. Он совсем по-другому «принял» революцию. Он принял только её первые этапы, или, вернее, первый этап, когда рухнуло помещичье землевладение. Песенный строй его поэтической речи, опора на народную деревенскую ритмику, на узоры деревенских образов, глубоко лирический и в то же время разухабисто-ухарский тембр его поэтического голоса сочетались в нём с самыми отсталыми элементами идеологии: с враждой к городу, с мистикой, с культом ограниченности и кнутобойства. Его порывы к пролетариату были в значительной мере внешними рефлексами. Его настоящее поэтическое нутро было наполнено ядом отчаяния перед новыми фазисами переворота. Но в нём глубоко таилась надежда и на то, что история пойдёт по другому пути. «Исповедание веры», настоящее кредо его поэтического творчества имеется в его по-своему замечательной брошюре «Ключи Марии». Там мы найдём и «социализм». Но что это за социализм? Этот «социализм» или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где «избы новые, кипарисовым тёсом крытые», где «дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сычёною брагой». Этот «социализм» прямо враждебен пролетарскому социализму. «Нам противны занесённые руки марксистской опеки в идеологии сущности искусства. Она строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове». Есенин поднимает настоящий бунт против «гонителей Св. Духа – мистицизма» и пророчествует о судьбах грядущей культуры поэтической речью библейского пророка: «То, что сейчас является нашим глазам в строительстве пролетарской культуры, мы называем: «Ной выпускает ворона». Мы знаем, что крылья ворона тяжелы, путь его недалёк, он упадёт, не только не долетев до материка, но даже не увидев его; мы знаем, что он не вернётся, знаем, что масличная ветвь будет принесена только голубем, крылья которого спаяны верой человека не от классового сознания, а от осознания обстающего его храма вечности». Пророчество оказалось ложным во всех своих составных частях. Этот «голубь» запутался в сетях своих безысходных душевных коллизий. «Ворон» же превратился в могучего орла и зорко смотрит со своей огромной всемирно-исторической вышки…» (Первый Всесоюзный съезд советских писателей: Стенографический отчёт. М., 1934. С. 488–489).
«Сельский часослов» (1918), «Сорокоуст» (1920), «Русь уходящая» (1924), «Исповедь хулигана» (1921), «Стихи скандалиста» (1923), «Пугачёв» (1921), «Анна Снегина» (1925), «Москва кабацкая» (1924), «Чёрный человек» (1923–1925), «Русь Советская» (1925), «Персидские мотивы» (1925) – все эти многослойные трагические произведения, лирические, исторические, монументальные, – это откровенные признания в любви к русскому народу, к природе, лугам и лесам, к сложнейшему периоду русской истории, когда старая Россия разрушалась, а ростки новой только еле заметно пробивались.
Есенин С.А. Полн. собр. соч.: В 7 т. М.: Наука – Голос. 1999.
Есенин С.А. в воспоминаниях современников. Т. 1–2. М., 1986.
Куняев С.Ю., Куняев С.С. Сергей Есенин. 1995. М., (ЖЗЛ.)
Хлысталов Э. 13 уголовных дел Сергея Есенина. М., 1994.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.