Владимир Владимирович Маяковский (7 (19) июля 1893 – 12 апреля 1930)

Владимир Владимирович Маяковский

^{(7 (19) июля 1893 – 12 апреля 1930)}

«Маяковский сразу, ещё в начале 10-х годов, – писал Валерий Брюсов в статье «Вчера, сегодня и завтра русской поэзии», которую ему заказала редакция журнала «Печать и Революция», материал опубликован в № 7 за 1922 г., – показал себя поэтом большого темперамента и смелых мазков. Он был один из тех, кто к Октябрю отнесся не как к внешней силе, прежде всего мешающей самой работе поэта (отношение очень многих, несмотря на стихи, где революция воспевается), но и как к великому явлению жизни, с которым он сам органически связан. Уже с эпохи войны появляется ряд стихотворений Маяковского, откликающихся на современность, потом радостно приветствующих революцию: «Война и Мир», «Революция», «Наш марш» («Всё, сочинённое Вл. Маяковским», 1919 г.), «Мистерия Буфф» (переделано для театра в 1920 г.), «150 000 000» (1921 г.), поэма об интернационалах (1922 г.), ряд произведений, переходящих иногда в настоящие агитки («Маяковский издевается»,1922 г.), рядом с чем, впрочем, продолжается творчество (см. «Все», затем «Люблю», 1922 г. и др.). Стихи Маяковского принадлежат к числу прекраснейших явлений пятилетия: их бодрый слог и смелая речь были живительным ферментом нашей поэзии. В своих позднейших стихотворениях Маяковский усвоил себе манеру плаката – резкие линии, кричащие краски. При этом он нашёл и свою технику – особое видоизменение «свободного стиха», не порывающего резко с метром, но дающего простор ритмическому разнообразию; он же был одним из творцов новой рифмы, ныне входящей в общее употребление, как более отвечающей свойствам русского языка, нежели рифма классическая (Пушкина и др.). Наконец, в сфере языка Маяковский, с умеренностью применяя принципы Хлебникова, нашёл речь, соединяющую простоту со своеобразием, фельетонную хлесткость с художественным тактом. Недостатки поэзии Маяковского в том, что эта последняя хлесткость иногда преобладает, что простота порой срывается в прозаизмы, что иные рифмы слишком искусственны, что некоторые размеры лишь типографски отличны от самых заурядных ямбов и хореев, что плакатная манера не лишена грубости и т. д., главное же в том, что и у Маяковского уже начинает складываться шаблон. Во всяком случае, опасности для него ещё впереди, а годы 17–22 были расцветом его деятельности. Влияние Маяковского на молодую поэзию было очень сильно, но, к сожалению, ему часто подражали по внешности, без его силы, без его воодушевления, без меткости его речи и богатства его словаря» (Брюсов В.Я. Собр. соч.: В 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 471–472).

О Маяковском писали очень много, выходили статьи, монографии, возникала полемика вокруг тех или иных вопросов его жизни и творчества. По мнению сегодняшних критиков и учёных, объективному изучению творчества поэта во многом помешала известная формулировка И.В. Сталина о нём как о лучшем поэте современности. Но здесь процитирована позиция совершенно независимого и свободного в своих волеизъявлениях художника, который говорит, в сущности, те же слова о Маяковском как о талантливом русском поэте, по крайней мере о творческих исканиях 17—22-го годов ХХ века.

Владимир Маяковский обратил на себя внимание после того, как была написана, прочитана в кругу близких и напечатана поэма «Облако в штанах». Задумал поэму в начале 1914 года после одного личного письма. Потом личное переросло, как это часто бывает в творчестве, в социально-философскую проблематику, особенно после того, как в 1915 году его призвали в армию. В армии он пробыл недолго, но армейские порядки почувствовал изрядно, что естественно отразилось в поэме. Позднее, в автобиографии «Я сам», он признавался»: «Чувствую мастерство. Могу овладеть темой. Вплотную. Ставлю вопрос о теме. О революционной. Думаю над «Облаком в штанах». В статье «За что борется Леф?» Маяковский уточняет замысел этой поэмы: «Война велела видеть завтрашнюю революцию». Поэма называлась «Тринадцатый апостол», но цензуру возмутило это название, есть двенадцать апостолов, тринадцатому быть не позволено. «Когда я пришёл с этим произведением в цензуру, – вспоминал Маяковский, – то меня спросили: «Что вы, на каторгу захотели?» Я сказал, что ни в коем случае… Тогда мне вычеркнули шесть страниц, в том числе и заглавие. Это – вопрос о том, откуда взялось заглавие. Меня спросили – как я могу соединить лирику и большую грубость. Тогда я сказал: «Хорошо, я буду, если хотите, как бешеный, если хотите, буду самым нежным, не мужчина, а облако в штанах» (выступление в Доме комсомола на Красной Пресне).

Поэма «Облако в штанах» впервые в сентябре 1915 года вышла, по признанию самого Маяковского, с большими цензурными изъятиями: «Облако вышло перистое. Цензура в него дула. Страниц шесть сплошных точек» («Я сам»). Полностью поэма была издана в начале 1918 года, и в предисловии к этому изданию поэмы Маяковский написал: «Облако в штанах»… считаю катехизисом сегодняшнего искусства. «Долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию» – четыре крика четырёх частей». Владимир Маяковский увлекался женщинами, у него было много любовниц, об одной из этих историй он и рассказывает в поэме: «Мама! / Ваш сын прекрасно болен!/ Мама! / У него пожар сердца. / Скажите сёстрам, Люде и Оле, – / ему уже некуда деться. / Каждое слово, / даже шутка, / которые изрыгает обгорающим ртом он, / выбрасывается, как голая проститутка / из горящего публичного дома (Маяковский Вл. Соч.: В 3 т. М., 1973. Т. 3. С. 11).

Раньше Маяковский думал, что уж очень просто делается поэзия, «пришёл поэт, легко разжал уста, и сразу запел вдохновенный простак», но нет, не так: когда он думал написать поэму, то понял, что искусство – труднейшее дело, поэт долго мучается над каждой строкой и над каждой рифмой, «и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения. Пока выкипячивает, рифмами пиликая, из любвей и соловьёв какое-то варево, улица корчится безъязыкая – ей нечем кричать и разговаривать» (Там же. С. 13). Ему, «златоустейшему», «мельчайшая пылинка живого ценнее всего, что я сделаю и сделал!».

Я,

обсмеянный у сегодняшнего племени,

как длинный

скабрезный анекдот,

вижу идущего через горы времени,

которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,

главой голодных орд,

в терновом венце революций

грядёт шестнадцатый год.

А я у вас – его предтеча;

я – где боль, везде;

на каждой капле слёзовой течи

распял себя на кресте.

Уже ничего простить нельзя.

Я выжег души, где нежность растили.

Это труднее, чем взять

тысячу тысяч Бастилий!

(Там же. С. 16).

Маяковский не раз читал свою поэму друзьям, товарищам, коллегам. Но только один вечер Маяковский назвал «радостейшей датой», когда он прочитал поэму в гостях у Бриков. «Между двумя комнатами для экономии места была вынута дверь, – вспоминала Эльза Каган, сестра Лили Брик. – Маяковский стоял прислонившись спиной к дверной раме. Из внутреннего кармана пиджака он извлёк небольшую тетрадку, заглянул в неё и сунул в тот же карман. Он задумался. Потом обвёл глазами комнату, как огромную аудиторию, прочёл пролог и спросил – не стихами, а прозой – негромким, с тех пор назабываемым, голосом:

Вы думаете, это бредит малярия?

Это было,

было в Одессе.

Мы подняли головы и до конца не спускали глаз с невиданного чуда».

С этого времени в жизнь Владимира Маяковского вошла Лиля Брик, его трагическая любовь. Они то страстно любили друг друга, то наступало время их полного разрыва, однако тройственный союз супружеской пары Бриков и Маяковского существовал до самоубийства Владимира Владимировича. «Мария! Мария! Мария! / Пусти, Мария! / Я не могу на улицах! / Не хочешь?/ Ждёшь, / как щёки провалятся ямкою, / попробованный всеми/ пресный, / я приду / и беззубо прошамкаю, / что сегодня я / «удивительно честный» – эти слова Маяковский посвятит другой женщине, которая оттолкнула его. «Всемогущий, ты выдумал пару рук, / сделал, / что у каждого есть голова, – / отчего ты не выдумал, / чтоб было без мук / целовать, целовать?! / Я думал – ты всесильный божище, / а ты недоучка, крохотный божик…» (Там же. С. 25).

Сразу после этой поэмы Маяковский летом и осенью 1915 года писал поэму «Флейта-позвоночник», вышедшую в начале 1916 года с цензурными изъятиями, где поэт говорит о Боге. Полностью поэма появилась только в 1919 году, когда в открытую он будет «играть на флейте. На собственном позвоночнике». Маяковский говорит в поэме о своей любви к Лиле Брик, описывает все смятения, тревоги, неудачи и радость любви, а кто там третий, пусть уйдёт: «А там, / где тундрой мир вылинял, / где с северным ветром ведёт река торги, – / на цепь нацарапаю имя Лилино / и цепь исцелую во мраке каторги» (Там же. С. 32). И по-царски велит своему народу вычеканить её «личико на солнечном золоте моих монет». А третьему лицу он повелит тряпок нашить ей и «камнем на шее жене жемчуга ожерелий!» (Там же. С. 35).

Поэма «Война и мир», начатая в конце 1915 года и законченная в 1916 году, вся пронизана протестом против Первой империалистической войны, против войны вообще, где гибнут люди, где вся мощь человеческого ума направлена на то, чтобы соорудить средства убийства и победить. А во имя чего? Ответ есть в поэме «Посвящение Лиле»: «8 октября. / 1915 год, / Даты / времени, / смотревшего в обряд / посвящения меня в солдаты» (Там же. С. 37).

Всё произведение – это яркий протест против войны. Как поэту «сквозь строй, сквозь грохот» «пронести любовь к живому»? Но он – «один глашатай грядущих правд» – готов рассказать о безумии войны, о том, как «тысячеруким врачам ланцетами роздано оружье из арсеналов», о том, как Франция прогнала «с бульваров любовный шёпот», занялась совсем другими деяниями – «выловить юношей» и послать их на «новые танцы» – призвать в солдаты и воевать. Точно так же и Германия, и Турция, и Россия, и Великобритания – все страны перестроили свою экономику на военный лад. И несли чудовищные жертвы в этой схватке: «Зрелище величайшего театра. / Сегодня / бьются/ государством в государство / 16 отборных гладиаторов… Сегодня / заревом в земную плешь она, / кровавя толп ропот, / в небо / люстрой подвешена / целая зажжённая Европа» (Там же. С. 44). И какой прекрасной становится каждая страна, изрыгавшая пушечный смертельный рев, как только мир снизойдёт на эти страны:

«Смотрите, / не шутка, / не смех сатиры – / средь бела дня, / тихо, / попарно, / цари-задиры/ гуляют под присмотром нянь./ Земля, / откуда любовь такая нам? / Представь – / там / под деревом/ видели / с Каином / играющего Христа…» (Там же. С. 63).

И одновременно с этим Маяковский работает над поэмой «Человек», которую он завершил осенью 1917 года. В автобиографии «Я сам» Маяковский точно определяет творческий замысел поэмы: «В голове разворчивается «Война и мир», в сердце – «Человек». В своей кричащей индивидуализированной манере поэт заявляет, что только «глупые историки» могут утверждать, что замечательный поэт жил скучной и неинтересной жизнью. И действительно, вроде бы ничто не предвещало, что родился Владимир Маяковский, правда, в небе не горело никаких знаков, но «как же себя мне не петь, если весь я – сплошная невидаль, если каждое движение моё – огромное, необъяснимое чудо» (Там же. С. 67). И далее в главах «Жизнь Маяковского», «Страсти Маяковского», «Вознесение Маяковского», «Маяковский в небе», «Возвращение Маяковского», «Маяковский векам», «Последнее» – столь же восторженный, встревоженный, трагический крик о своём времени и о своём в нём участии: «Ожившее сердце шарахнулось грузно. Я снова земными мученьями узнан… – Прохожий! Это улица Жуковского? Смотрит, как смотрит дитя на скелет, глаза вот такие, старается мимо. – Она – Маяковского тысячу лет: он здесь застрелился у двери любимой». Кто, я застрелился? Такое загнут!» (Там же. С. 87).

Февральскую и Октябрьскую революции Маяковский принял, исполняя свой долг. Сразу включился в работу. Но праздник прошёл. Начались будни, Гражданская война, разорение имений, убийства, кражи книг из библиотек, уничтожение этих библиотек, налаживание нового быта, огромное число чиновников… Лиля Брик вошла в число участников процесса устройства нового быта, против жизни втроём уже никто не возражает, провозглашается «свободная любовь», где скреп никаких нет. Лиля Брик торжественно заявляет, что и она – свободная женщина, как жили втроём, так и будут жить.

150 000 000 человек в России творят историю. Маяковский написал поэму об этом. Стал читать её в декабре 1920 года. Стихи он не подписывал, считая, что поэму создавал весь народ. Друзья Маяковского решили подарить эту поэму В.И. Ленину. Ленин нашёл время прочитать её и отозвался резко отрицательно. Биографы считают, что Ленин на одном из заседаний написал Луначарскому записку:

Как не стыдно голосовать за издание «150 000 000» Маяковского в 5000 экз.?

Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность.

По-моему, печатать такие вещи нужно лишь 1 из 10 и не более 1500 экз. для библиотек и чудаков.

А Луначарского сечь за футуризм.

Ленин».

Луначарский тут же ответил Ленину: «Мне эта вещь не очень-то нравится, но 1) такой поэт, как Брюсов, восхищался и требовал напечатания 20 000; 2) при чтении самим автором вещь имела явный успех, притом и у рабочих». Ленин попросил М.Н. Покровского, заместителя наркома: «Условимся, чтобы не больше двух раз в год печатать этих футуристов и не более 1500 экз. …» (В.И. Ленин о литературе и искусстве. М., 1969. С. 493). Суровость Ленина легко объяснить: футуристы объявили себя законодателями государственного искусства ещё в 1918 году, а на обложке поэмы говорилось, что издатель – «Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», в поэме же высказывались такие мысли, которые Ленин никак не мог признать государственными.

В последние годы критика большое внимание оказывает книге А. Ваксберга «Загадка и магия Лили Брик», вышедшей двумя изданиями, и книге шведского ученого Бенгта Янгфельда «Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг», в которых действительно много свежего материала, особенно о Лиле Брик и её сестре Эльзе Каган.

А. Ваксберг как журналист собрал огромный материал и написал документальное повествование о Маяковском и сёстрах, заинтересованных в любовных отношениях.

Процитированы письма и Лили, и Эльзы, выражены неприязненные чувства их матери Елены Юльевны, недовольной излишней свободой, противоречившей нормам поведения благородных девушек и женщин. Но в ходе объективного изложения событий у А. Ваксберга всё время чувствовался какой-то субъективный подтекст.

А. Ваксберг начинает своё повествование с биографии отца Лили Брик: Урий Александрович Каган – присяжный поверенный при Московской судебной палате и член Московского литературно-художественного кружка. Урий Александрович Каган – собиратель книг, предметов искусства, участник дискуссий, а как юрист – защитник прав национальных меньшинств, прежде всего евреев. Елена Юльевна Берман, жена Кагана, была дочерью богатых родителей, училась в Московской консерватории, в доме бегло говорили по-немецки и по-французски, но ни иврита, ни идиш не знали. В семье следили за литературой, музыкой, живописью. Лиля родилась 11 ноября 1891 года, Эльза пять лет спустя. Предреволюционные и революционные события 1905 года укрепили в семье настроение борьбы с государственными властями, прежде всего за национальные права еврейского народа. Лиля познакомилась с братом своей подруги семнадцатилетним Осипом Бриком, который был уже марксистом, поступила учиться на математический факультет Высших женских курсов, потом перешла в Московский архитектурный институт, потом в Мюнхене училась на скульптора, но всюду учеба не пошла, учиться не было времени. «Любовные приключения, пылкие клятвы, тайные свидания, разрывы и новые встречи», – подводит итог А. Ваксберг (Загадка и магия Лили Брик. М., 2005. С. 24). Учитель словесности писал за неё сочинения, учитель фортепиано Гриша Крейн «между гаммами» на уроках «согрешил» с Лилей, и она забеременела. Но вскоре после этого печального случая Осип Брик сделал Лиле предложение, она согласилась, и свадьба состоялась то ли 26 марта 1913 года, со слов В.В. Катаняна, то ли 11 марта 1912 года, как свидетельствуют документы. Осип Брик стал юристом, отец его, Макс Брик, принадлежал к купеческому сословию, «держал крупную фирму, занимаясь скупкой и перепродажей кораллов».

Любвеобильность Лили Брик продолжалась и после свадьбы с Осипом. Автор приводит десятки, сотни случаев этих любовных увлечений. Сообщу лишь, упрощая проблему, что и после того, как Лиля полюбила Владимира Маяковского, она не отказалась от Осипа, любовь продолжалась втроём. А тут ещё и Эльза подросла и увлекла в свои любовные сети всё того же Владимира Маяковского. Наконец наступила Октябрьская революция, к власти пришли большевики во главе с Лениным, Свердловым, Троцким, Зиновьевым, Каменевым. Утвердившаяся в государстве Российском власть их вполне удовлетворяла. Осип Брик получил должность в ВЧК, рассказывал о допросах и страшных потом последствиях. А. Ваксберг подчёркивает этот выбор: «Ни симпатий Лили к коммунистической верхушке, ни восторга перед чекистской гвардией поколебать ничто не могло. Её преданность власти осталась всё той же. Есть мнение, что свою роль сыграл не только житейский расчет, но и эстетический выбор: революция была частью модерна. Эта общая позиция людей её круга, причислявших себя к левому искусству, дополнялась тем, что имело касательство лично к ней: женщина до мозга костей, она инстинктивно тяготела к победителям. Не просто к властвующим, а к тем, кто настойчиво боролся за власть и сумел её захватить» (Там же. С. 95. Курсив мой. – В. П.). «Общая позиция людей её круга» заключалась в том, чтобы быть наверху, чтобы обслуживать эту власть. И зимой 1921 года под председательством Осипа Брика в Москве был реанимирован «увядший петроградский «комфут», Лиля Брик стала секретарём, членами «комфута» – Маяковский, Мейерхольд, художники Натан Альтман и Давид Штеренберг. Движение наверх началось. В круг Осипа Брика и Лили входили Борис Пастернак, Сергей Эйзенштейн, Дзига Вертов, Казимир Малевич. Затем к ним присоединились Лев Эльберт, сотрудник главного политического управления Наркомата путей сообщения, впоследствии дипломат, особоуполномоченный Иностранного отдела ВЧК; затем Яков Агранов, «Яня», занимавший высокую должность при Совнаркоме, особоуполномоченный Особого отдела ВЧК (которому весной 1921 года было поручено надзирать за настроениями интеллигенции; он раскрыл петроградский заговор Таганцева, в связи с чем был расстрелян вместе с другими заговорщиками Николай Гумилёв, летом 1922 года в круг близких людей Лили вошёл Александр Краснощёков (Абрам Тобинсон, в киевских архивах его называли: Фроим-Юдка Мовшев Краснощёк. Каким именем его правильно называть, А. Ваксберг ответить затрудняется: ведь он занимался подпольной работой). Краснощёков в 1902 году уехал в Америку, окончил юридический и экономический факультеты Чикагского университета, в июне 1917 года через Дальний Восток вернулся в Россию.

К тому времени, когда Краснощёков вошёл в круг близких Лили Брик, друзей и её любовников, он занимал высокий пост заместителя наркома финансов, был членом Президиума Высшего совета народного хозяйства и членом комиссии по изъятию церковных ценностей, то есть, поясняет Аркадий Ваксберг, «по грабежу имущества различных конфессий, прежде всего Русской Православной церкви» (Там же. С. 122).

В одну из поездок за границу, летом 1922 года, Лиля Брик и Владимир Маяковский снимали номер в роскошном отеле и не нуждались в деньгах, жили на широкую ногу.

И в каждом случае, когда Лиле Брик удавалось получить заграничный паспорт в самый короткий срок, у Аркадия Ваксберга возникает один и тот же вопрос: почему? Жили на широкую ногу: почему? И таких «почему» в интересной книге Аркадия Ваксберга возникает множество. Автор восхищается неотразимостью Лили Брик, несчётным количеством её любовников, связанных, как и Осип Брик, с ВЧК, с организациями по досмотру за интеллигенцией (расстрел Николая Гумилёва), по изъятию церковных ценностей (не счесть того, что пропало в ходе этого изъятия).

Примечательно, что Владимир Маяковский, с одной стороны, встречался и разговаривал с Жаном Кокто, Игорем Стравинским, Пабло Пикассо, Фернаном Леже, Жоржем Браком, Робером и Соней Делоне в Париже, а с другой стороны, тесно общался с близким кругом друзей Лили Брик. Это разные люди. Двойственность характера Владимира Маяковского настораживает, и многие исследователи, учёные, историки старались разгадать её, а главное – понять, что погубило Маяковского, а поэтому и раньше, и теперь читатели и учёные интересуются обстоятельствами его жизни, прежде всего связью с Лилей Брик. Аркадий Ваксберг внимательно перечисляет всех её любовников. За Краснощёковым (который попался на махинациях, его судили, дали шесть лет тюрьмы, потом почему-то выпустили) последовал солист Большого театра Асаф Мессерер, потом молодой филолог Юрий Тынянов, кинорежиссёр Лев Кулешов… Маяковский, в свою очередь, тоже менял любовниц, и одновременно оба, и Маяковский, и Лиля Брик, в письмах объяснялись друг другу в любви и неизменных чувствах. Это было скорее лицемерием по отношению друг к другу, выражаясь языком Русской православной церкви. И хочется согласиться с Валентином Катаевым, который в романе «Трава забвения» осудил тех, кто «примазался» к триумфам Маяковского. А. Ваксберг назвал этот роман «пасквильным».

Маяковский познакомился с двадцатилетней сотрудницей библиотеки Госиздата Наташей Брюханенко, отношения стали более тесными, он пригласил её в Крым, отпуск они провели вместе. Наметилась свадьба, против которой Лиля решительно возражала. В письме Маяковскому 17 августа 1927 года Лиля Брик писала: «Ужасно крепко тебя люблю. Пожалуйста, не женись всерьёз, а то меня ВСЕ уверяют, что ты страшно влюблён и обязательно женишься! Мы ведь все и так женаты уже друг на друге». Последние строчки письма долго не публиковались, дабы не скомпрометировать моральный облик Лили Брик, у которой в это время продолжался роман со Львом Кулешовым. Хотела покорить ещё Всеволода Пудовкина, ставшего знаменитым кинорежиссёром, но не удалось. И Маяковский действительно не женился, а уехал по городам со стихами.

Поездка в Париж в октябре 1928 года для Маяковского была знаменательной. Эльза познакомила его с двадцатидвухлетней красавицей Татьяной Яковлевой, недавно приехавшей из Перми лечиться от туберкулёза. Дед её, Николай Аистов, был главным балетмейстером Мариинского театра в Петербурге, а дядя, Александр Яковлев, известным художником, недавно награждённым орденом Почетного легиона. Татьяна Яковлева сотрудничала как модель с популярной фирмой «Шанель», но Маяковский увлёк её своим умом и талантом, их отношения стали более чем дружеские, она бывала у него в отеле, и оба они находились под пристальным взглядом Эльзы, которая постоянно докладывала о развитии событий Лиле Брик. И не только Эльза, в Париже крутились агенты-чекисты, которые докладывали Лиле, что возникает вопрос о женитьбе Татьяны и Маяковского… Но она не хотела покидать Париж, а он не мог остаться в Европе.

Маяковский уехал в Москву в декабре 1928 года, написал сатирическую комедию «Клоп», Мейерхольд взялся её поставить, Лиля восхищалась гением Маяковского. А его снова потянуло в Париж, он послал Татьяне десятки телеграмм и писем, в которых искренно писал о своей тоске, он хотел бы каждую минуту знать, что она делает и о чём думает. В конце 1928 года Маяковский написал стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой», в котором выразил всю полноту своих чувств и предложение о женитьбе: «…Ты одна мне / ростом вровень, / стань же рядом / с бровью брови, / дай / про этот/ важный вечер / рассказать / по-человечьи». Он любит её, но любовь его не может быть оторвана от «красного цвета моих республик». Она должна вернуться в Россию, он ревнив, но он покорит, взнуздает свои чувства и чувства Татьяны:

Ты не думай,

щурясь просто,

из-под выпрямленных дуг.

Иди сюда,

иди на перекрёсток

моих больших

и неуклюжих рук.

Не хочешь?

Оставайся и зимуй,

И это

оскорбление

на общий счёт нанижем.

Я всё равно

тебя

когда-нибудь возьму —

одну

или вдвоём с Парижем (Там же. С. 373–376).

Пусть это чувство окрашивало всю оставшуюся жизнь Маяковского, но поэзия, его творчество было всеобъемлющим, он писал стихи и о победах рабочего класса, и о грехах и пережитках советского общества, о мерзости, о подлости, о подлизах, достаточно лишь перечислить названия хотя бы стихотворений того же 1928 года: «ЕкатеринбургСвердловск», «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру», «Император», «Сердечная просьба», «Десятилетняя просьба», «Лицо классового врага», «Даёшь тухлые яйца», «Две культуры», «Нагрузка по макушку», «Бей белых и зелёных», «Кто он!», «Служака», «Общее» и «моё», «Казань», «Соберитесь и поговорите-ка», «Дом Герцена», «Трус», «Помпадур», «Стих не про дрянь, а про дрянцо…», «Земля наша обильна», «Шутка, похожая на правду», «Плюшкин. Послеоктябрьский скопидом обстраивает стол и дом», «Халтурщик», «Секрет молодости», «Галопщик по писателям», «Столп», «Поп», «Подлиза», «Сплетник», «Ханжа», «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и, наконец, «Письмо Татьяне Яковлевой»… Мы чувствуем, как всё больше и больше нарастает в поэзии Маяковского неприятие тех явлений, которые расплодились в обществе. Маяковский взялся воплотить свой протест в острой сатирической и фантастической комедии «Клоп». Зная сложность творческого замысла, Маяковский рассказал о том, как он работал над своей пьесой:

«Это – феерическая комедия в 5 действиях и 9 картинах.

Мне самому трудно одного себя считать автором комедии. Обработанный и вошедший в комедию материал – это громада обывательских фактов, шедших в мои руки и голову со всех сторон, во всё время газетной и публицистической работы, особенно по «Комсомольской правде».

Эти факты, незначительные в отдельности, прессовались и собирались мною в две центральные фигуры комедии: Присыпкин, переделавший для изящества свою фамилию в Пьера Скрипкина, – бывший рабочий, ныне жених, и Олег Баян – подхалимничающий самородок из бывших владельцев.

Газетная работа отстоялась в то, что моя комедия – публицистическая, проблемная, тенденционная.

Проблема – разоблачение сегодняшнего мещанства.

Я старался всячески отличить комедию от обычного типа отображающих задним числом писанных вещей.

Основная трудность – это перевести факты на театральный язык действия и занимательности» (Избранное. М., 1984. С. 514).

Далее Маяковский перечисляет ход действия в пьесе. А завершает статью тем, что он прочитает её на комсомольских собраниях, «если понадобится, будем вносить изменения в текст и в ситуацию. Но даже так обточенная и очищенная пьеса – это только одно из слагаемых. Сила влияния комедии на зрителя может быть удесятеряна (а то и уничтожена) актёрами, оформляющими, рабочими сцены, музыкантами и т. д. Но, конечно, главное зависит от того, насколько размахнётся режиссёр. Я уверен, что размахнётся здорово» (Там же. С. 517).

13 февраля 1929 года состоялась премьера пьесы «Клоп», а 23 февраля 1929 года Маяковский был уже в Париже, и с новой силой закрутилось любовное веретено. Увидевший Маяковского в Ницце художник Юрий Анненков, слушая его признания, описал его в своих воспоминаниях, заметив, как он разрыдался. Для этого были истинные причины: Маяковский думал о женитьбе. А одновременно с этим Лиля присылала ему письма, в которых подробно сообщала, что ему нужно привезти ей из Парижа. Аркадий Ваксберг, по-прежнему восхищаясь Лилей Брик, которая, слушая комедию «Клоп», кричала, что Маяковский – гений, сделал в данном случае удивительное заключение: «Тупиковая личная ситуация, глубокий разлад с самим собой, тревожная обстановка в стране, в том числе на литературном фронте, – всё это предвещало трагический исход» (Указ. соч. С. 208). Вернувшись в Москву, Маяковский признался Лиле, что отношения с Татьяной зашли слишком далеко. Осип и Лиля Брик доложили обстановку на Лубянку своему другу Агранову, а тот соответственно Генриху Ягоде. Маяковский по-прежнему любил Татьяну, он рвался в Париж, но за заграничным паспортом не обращался. И Аркадий Ваксберг предполагает, что ему сказали те, кто хорошо его знал, что ему не следует ехать в Париж, сказали устно. Отсюда и фраза из письма Маяковского Татьяне от 5 октября 1929 года: «…Нельзя пересказать и переписать всех грустностей, делающих меня ещё молчаливее» (Там же. С. 215). Вскоре пришло письмо от Эльзы, сообщавшее, что Татьяна вышла замуж. 23 декабря 1929 года Татьяна Яковлева вышла замуж за виконта дю Плесси. И тут же автор книги подвергает сомнению и письмо Эльзы, и всю эту историю, разыгранную как по нотам.

Зная противоречивость натуры Владимира Маяковского, Лиля Брик тут же вовлекла его в новую любовную интригу. Осип Брик пригласил на бега артистку Художественного театра Веронику (Нору) Полонскую, здесь же был и её муж, артист Михаил Яншин, и, конечно, Маяковский, который сразу же был покорён обаятельной Вероникой, на что и рассчитывала Лиля Брик. В свободные от Вероники минуты Маяковский писал восторженные письма Татьяне Яковлевой. Вероника сделала аборт, а Маяковский потребовал, узнав о замужестве Татьяны, чтобы Вероника бросила Яншина и вышла за него. Утром 14 апреля 1930 года Нора была в кабинете Маяковского, он снова повторил свою просьбу, чтобы она ушла из театра, развелась с Яншиным и вышла за него. С Яншиным она разведётся, переедет к нему, Маяковскому, но театр не бросит, у неё интересная роль, она бежит на репетицию, Немирович-Данченко не терпит опозданий. По свидетельству мемуаристов, стоило ей выйти из квартиры, как раздался выстрел, Маяковский попал в самое сердце.

Один за другим прибыли лубянские чекисты Яков Агранов, Моисей Горб, Лев Эльберт, потом к ним присоединились Захар Волович, Валерий Горожанин, Семён Гиндин, Михаил Кольцов, Артемий Халатов. Некролог был опубликован в «Правде», среди подписавшихся под некрологом были и фамилии чекистов. По предположению Аркадия Ваксберга и многих мемуаристов, чекисты искали в архиве Маяковского документы, которые остались неизвестными. А что они искали и нашли ли, тоже осталось секретом. Вокруг этого вопроса среди учёных, исследователей, мемуаристов продолжалась длительная полемика…

Биографы называют Лилю Брик стальной, но к тому же она была эгоисткой, корыстной, самовлюблённой, а в жизни Маяковского сыграла злую роль.

Аркадий Ваксберг задаёт мучительные вопросы: а не был ли Маяковский связан с ВЧК какими-либо более тесными связями? Почему так страстно Семён Гиндин искал что-то в архиве Маяковского? «Какая связь существовала между Маяковским и контрразведкой? – спрашивает Аркадий Ваксберг. – Или разведкой?

Если её не было, то с какой стати столь высокий чин из этого ведомства примчался сразу же вслед за выстрелом и самолично вёл обыск в рабочем кабинете поэта, интересуясь главным образом письмами и бумагами? Или друзья-чекисты искали в этих бумагах какой-либо компромат? На кого? Поиск мнимого компромата не привёл бы немедленно в Гендриков такое сонмище лубянских шишек первого ряда. Тем более что технические возможности уже и тогда позволяли «службам» рыться в бумагах и переворачивать вверх дном содержимое ящиков письменного стола. Даже и в коммуналках. Искали, может быть, вовсе не компромат, а сведения, не подлежащие оглашению? Следы чего-то такого, откуда «выходов нет»? Если так, то удивляться десанту чекистов в Гендриков переулок не приходится» (Там же. С. 257).

Смерть Маяковского удивила многих. Критики, писатели, мемуаристы, биографы, исследователи по-разному говорили о причинах трагической гибели Маяковского. Несомненно одно: связь Лили Брик с чекистами втянула и Маяковского в «узел», из которого выхода не было – только исполнять то, что шло из этого учреждения. А с течением лет у Маяковского возник собственный взгляд на общество, на любовь, на семью, на устройство собственной жизни, он не мог жить «втроём», что можно было по молодости. Встречи с такими женщинами, как Наталья Брюханенко, Татьяна Яковлева, Вероника Полонская, изменили его суть, он стал другим, а незримая связь с Лилей Брик оставалась, он по-прежнему платил ей деньги, он по-прежнему выполнял её прихоти… Личная трагедия неразрывно была связана с идейными и творческими метаниями от Лефа к РАППу. Маяковский видел узость и ограниченность этих литературных организаций, но ему просто не было места в литературном движении. М.М. Пришвин мог уединиться, М.А. Шолохов открыто боролся за свой «Тихий Дон», М.А. Булгаков был полностью занят своим романом «Мастер и Маргарита», а Маяковский, по натуре открытый и беспощадный, не видел перспектив в этой сложной и противоречивой жизни. Повсюду он терпел крах своих надежд – и в творчестве, и в личной жизни. И выстрел в сердце – это сведение счётов с конфликтами, которые невозможно было решить нормальным путём.

Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 1955–1961.

Метченко А.И. Творчество Маяковского в 1925–1930 гг. М., 1967.

Михайлов А.А. Маяковский. М., 1988 (ЖЗЛ).

Ваксберг А. Загадка и магия Лили Брик. М., 2006.

Янгфельд Б. Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг. М., 2009.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.