Александр Яковлев: Слезинка ребенка
Александр Яковлев: Слезинка ребенка
Недавно говорил по телефону с одним знакомым прозаиком, моим ровесником, то есть сорокалетним. «Как жизнь?» «Плохо!» «Что такое?» «Да вот, понимаешь, сижу перед книжной полкой, на ней стоит двадцать моих книг». «Это же здорово!» «А радости-то никакой».
Александр Яковлев, проработав в прозе больше двадцати лет, издал, наконец, первую в столице книжку. Александр Яковлев — минималист. Книжки старается издавать пореже и потоньше, рассказы делать покороче (не больше 2 страниц) и даже фразы, по возможности, ужимать до одного слова. У большинства прозаиков хочется разбить одно предложение на три-пять. У Яковлева наоборот.
«Вот появляется буксир «Монерон»».
Это не предложение. Это целый абзац.
За это его до последнего времени не любили в толстых журналах. Вы, говорили, товарищ, кто? Классик? Ах, нет? Тогда идите и пишите, как все нормальные графо… молодые писатели то есть. Или вы всерьез думаете, что мы напечатаем ваши две паршивые страницы в нашем солидном журнале?
Иногда он сдавался и писал длиннее.
Получалось хуже, но зато это брали.
«Господи, какие же мы маленькие в мире Твоем!» Вот и все мировоззрение Яковлева. Вся философия, идеология, общественные взгляды…
Но автор предисловия к книге Олег Павлов совсем не прав, когда пишет, что у Яковлева «именно «мирок», а не «мир»». Со знаком плюс пишет, но все равно не прав. У Яковлева именно Мир — огромный, необъятный. Как тайга, как Сахалин, как средняя Россия и т. д.
В этом Мире человек маленький. Вот такусенький. Смешной и нелепый, вроде двух чудаков, с туристическим топориком и мелкокалиберной винтовкой без приклада забравшихся в глубину тайги. Или выпускника Литинститута, без шиша в кармане доехавшего-доплывшего до Сахалина (как Чехов, высокомерно думал он, но Чехов-то, между прочим, полдороги в собственной коляске прокатил, а потом еще выгодно ее продал). Или «просто Юрки», деревенского пацана, который всегда и со всеми спорит, да по ночам наблюдает онипланетян.
«— Ну, здорово, что ли, сосиска.
— Сам сосиска, — не сдается Танёк.
— Это почему же я сосиска? — удивляется он.
— А я почему? — изумлена она.
— Потому что ты маленькая, толстенькая и глупенькая, — сделав жалостливое лицо, поясняет он.
— А ты длинный, худой и… тоже, — отвечает она, делая шаг назад.
— Что-то? — грозно хмурит брови Петров».
Вот как нужно писать! Хотя, между прочим, это рассказ о драме человеческой, о развале семьи.
О пустоте, об одиночестве, о, о, о…
Или вот настоящий, на мой взгляд, шедевр. Рассказ «Такая рассудительная девочка». В кресле храпит пьяный отец, рядом не очень трезвый его приятель.
«И мы с Асей остались один на один.
Она сделала обход отцова тела…
— Значит, так, — сказала она, остановившись и критически осмотрев спящего отца. — Пойдем смотреть сивучей. Я иду переодеваться. В мою комнату не заходить.
И ушла к себе, закрыв плотно за собой дверь.
А лет ей в ту пору было что-то около шести».
Феноменальный дар проникновения в детскую взрослость и во взрослую детскость! В мире Божьем все должны быть маленькими, и потому дети взрослее взрослых.
Титанический взгляд Достоевского на слезинку ребенка, которая в его оптике становится гигантской Слезищей, сопоставимой с царством Божьим на земле и притом не пользу последнего, в прозе Яковлева опрощается, и слезинка ребенка становится тем, чем она и была всегда — Божьей росой, Божьим даром. «Я люблю, когда в доме есть дети, и когда по ночам они плачут…» — гениально и простодушно писал поэт И. Ф. Анненский.
«Ася жутко расстроилась, вымазав свои нарядные сапожки. Она даже расплакалась. Я пытался вымыть ей обувку морской водой, но, кажется, вдобавок намочил ей ноги. Она уж совсем разрыдалась. Я отошел в сторону, не зная, что делать, и закурил. И пока я курил, она плакала. Плакала беззвучно, не очень-то красиво кривя рот и прижимая к груди обеими руками сумочку. С моря тянул свежий, полный запахов морской капусты и рыбы ветер. Солнце рассыпалось по волнам.
Ася открыла сумочку и, всхлипывая, достала маленький желтенький бинокль. Бинокль был игрушечный, ни черта он не приближал, даже еще хуже было видно. Но мы по очереди смотрели в него на сивучей, и я ощущал на веках влагу ее слез, впрочем уже высохших (курсив мной — П. Б)».
Никто не знает цену слезинке ребенка.
Только Господь Бог… Только Он Один!
2003