Личный опыт Гиппиус как автора-женщины

Личный опыт Гиппиус как автора-женщины

В «Зверебоге» Гиппиус исключительно откровенно говорит о своем личном опыте как автора-женщины. Обычно она подписывала статьи и рецензии мужским псевдонимом, а в художественных произведениях скрывала свой женский пол в двусмысленной с точки зрения указания на пол подписи «З. Гиппиус». В «Зверебоге» она, скорее, выделяет свой женский пол, подписывая статью полным именем «Зинаида Гиппиус»[203]. Помимо открытой «женской» подписи, в статье присутствует также нетипичный для Гиппиус элемент личного переживания, когда она прямо говорит о своем опыте автора-женщины. Она, например, отмечает неравное положение мужчин и женщин в мире культуры, отождествление женщин в общественном сознании с сексуальностью. Она говорит также о том, что в современном дискурсе обозначается словами «двойной стандарт». Ниже я остановлюсь на «феминистских» открытиях Гиппиус и на тех последствиях, которые они имели для ее гендерной философии, предположив, что именно личный опыт дал толчок для философского размышления над проблемой гендера в сфере творчества.

В «Зверебоге» Гиппиус говорит о том, что женщины не имеют авторитета. Она заметила, что с «женщинами не говорят». Мужское отношение к собеседникам женского пола она описывает так:

Мнение женщины о том, что меня сейчас серьезно интересует — мне неинтересно. Я как-то заранее убежден, что оно моего не коснется. Никакого доверия нет, что женщине то же интересно, что мне.

(Гиппиус 1908, 21)[204]

Гиппиус приводит примеры личного опыта пренебрежительного мужского отношения: Андрей Белый назвал ее «дамой, кто наверно не знает гносеологии», хотя, по ядовитому замечанию Гиппиус, тогда речь вообще не шла о гносеологии (Гиппиус 1908,25)[205].

Важным является также замечание Гиппиус о том, что в культуре вообще и у Вейнингера в частности женщина отождествляется с полом:

Вейнингер все содержание женского начала сводит к полу. Он даже весь пол, целиком, заключает в Ж.

(Гиппиус 1908, 21)

Личный опыт Гиппиус в отождествлении женщины с полом (отождествлении женской поэтической субъектности с женской сексуальностью) заключается в восприятии стихотворения «Боль» (1907), в котором, по собственному утверждению автора, описывается физическая боль. Однако стихотворение восприняли как порнографическое потому, что, по мнению Гиппиус, критики интерпретировали его как описание сексуального переживания самого автора (Гиппиус 1908, 25)[206].

В «Зверебоге» Гиппиус обращает внимание также на то, что в современном словоупотреблении называется двойным стандартом. Она приводит примеры, свидетельствующие о том, что «к женщине предъявляют другие требования, нежели к мужчине» (Гиппиус 1908, 21). В связи с этим замечанием Гиппиус обратила внимание также на значение категории женской подписи, утверждая, что «полусознательно мы прокидываем почти все, подписанное женским именем» (Гиппиус 1908, 25).

В целом опыт Гиппиус как автора-женщины ведет к феминистскому мировосприятию, но Гиппиус не делает последнего шага. Вместо этого она, оставляя в стороне свои собственные замечания о пренебрежительном отношении культуры к женщинам, от описания личного опыта переходит к описанию женского творчества в целом. И здесь ее высказывания совпадают с оценками андроцентричной культуры, так что сама она уже не может (или не хочет) пересекать границы этой культуры. Таким образом, в «Зверебоге» Гиппиус говорит о женском опыте в маскулинной культуре, но в то же время она исключает себя от числа женщин. Несмотря на отрефлектированное понимание своей собственной позиции в литературном мире как автора-женщины, высказывания Гиппиус о других женщинах повторяют андроцентричные штампы в такой степени, что, по мнению современницы, «[ж]еноненавистничество Гиппиус похоже на антисемитизм некоторых перешедших в христианство евреев, желающих скрыть или затушевать свое происхождение» (Заречная 1913, 17). Гиппиус, с одной стороны, признает, что в обществе — в том числе и в литературном мире — женщины не имеют равноправия и к ним относятся с высокомерием. С другой стороны, в этой же статье она сама относится пренебрежительно к женскому творчеству. Отрицательное отношение Гиппиус к женской творческой активности — научной и литературной — выражается в некоторых язвительных высказываниях о деятельности женщин своего времени. Например, это мнение, что известность математика С. Ковалевской вызвана лишь тем, что она женщина, — мнение не только ошибочное, но и чисто мизогинистское. Гиппиус особенно отрицательно относится к писательницам, которые выступали с откровенно женской точки зрения: рассказы Н. Петровской, роман «Ключи счастья» А. Вербицкой и «Тридцать три урода» Зиновьевой-Аннибал[207] получили отрицательную оценку Гиппиус.

Можно полагать, что в «Зверебоге» Гиппиус так открыто выступает как женщина потому, что ее трактовка учения Вейнингера дает ей поддержку и философскую основу: она воспринимает и репрезентирует себя как личность, в которой «М» и «Ж» гармонически соединены. Такая стратегия обусловливает пересечение границ своего женского пола с помощью теории Вейнингера о принципиальной бисексуальности каждого человека. В этом случае женское имя или рассказы из собственного опыта автора-женщины не маркируют Гиппиус как автора низкого статуса. Значит, несмотря на «женскую» подпись, читателям статьи нельзя было приравнивать ее к другим авторам-женщинам. Гиппиус одновременно пытается существовать внутри символистского дискурса и разрушать его. Как я покажу ниже, именно в этом моменте проявляется непоследовательность гендерной теории Гиппиус.

На уровне литературной практики непоследовательность Гиппиус в отношении к идеалу равновесия «М» и «Ж» проявляется в ее практике псевдонимов. По собственному признанию (Гиппиус 1908, 25), ее маскулинные псевдонимы были средством для достижения немаркированной позиции. Пользуясь маскулинными псевдонимами, она, во-первых, достигала «нейтрального» положения «человека» — не женщины. Во-вторых, этот способ гарантировал, что читающая публика осмысляет ее мысли, вместо того чтобы воспринимать ее как представительницу женского пола. Значит, Гиппиус, с одной стороны, верит в возможность реализации «М» и «Ж» в каждом индивиде, но на практическом уровне она показывает, что верит в универсальность и нейтральность андроцентричной системы «М» (Гиппиус 1908, 25). Такая алогичность вполне понятна: если Гиппиус включила бы себя в число авторов-женщин или поэтесс, она лишилась бы своего положения в круге символистов. Идеал андрогинности и вейнингеровская идея о бисексуальности каждого индивида были такими важными для Гиппиус именно потому, что эти модели предлагали ей возможность защиты от мизогинизма, типичного для эссенциалистского понимания пола. Вписываясь в эстетический дискурс символистской эстетики, она заимствует его мизогинизм, несмотря на то, что одновременно поддерживает идею одинаковых возможностей обоих полов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.