НА СОЛНЕЧНОЙ СТОРОНЕ УЛИЦЫ Д.РУБИНОЙ

Рубина Д. На солнечной стороне улицы: Роман. – М.: Эксмо, 2007. – 608 с.

Дина Рубина родилась, выросла и прожила изрядную часть жизни в Ташкенте, затем на некоторое время стала москвичкой, откуда приблизительно двадцать лет назад эмигрировала в Израиль. Там она пишет книги на русском языке, регулярно выходящие и здесь, в России. Тематика этих книг по большей части касается жизни советских евреев, перекочевавших на землю обетованную (например, выразительные повествования о иерусалимских буднях «Во вратах твоих», «Вот идёт Мессия!», «Последний кабан из лесов Понтеведра»), в Европу, в Америку… Впрочем, фигурирует у неё и немало персонажей, относящихся к самым разным, подчас экзотическим народам. Тем самым, кстати, сюжеты Рубиной иной раз вызывают в памяти Улицкую; иногда даже кажется, что авторство некоторых рассказов двух писательниц можно невзначай и перепутать. И, тем не менее, в общем и целом манера Рубиной отличается: в ней больше яркости и экспрессии, больше здоровой брутальности, больше драйва. Больше солнца, я б сказала. Там практически отсутствует подспудная назидательность Улицкой; Рубина вообще куда больше показывает, чем рассказывает, точнее – живописует словом, как маслом по холсту (можно открыть книгу наугад, – и почти наверняка наткнёшься на что-нибудь вроде: «Издалека душно благоухали прессованные кубы багряных и жёлтых сушёных дынь… Россыпью полудрагоценных каменьев сверкали ряды сухофруктов: чёрный, янтарный, красноватый изюм, тусклое золото урючин, антрацитовые слитки чернослива…» и далее в том же духе). Последнее для неё естественно, как для знатока живописи, дочери художника и жены художника, человека, с детства и по сей день вращающегося в этой среде. Неудивительно, что художниками являются многие герои её произведений. Вот и героиня этого романа – «На солнечной стороне улицы» – не исключение.

Героини, впрочем, две. Параллельно с упомянутой художницей по имени Вера Щеглова существует её ровесница, ведущая повествование от первого лица, альтер эго автора. Сначала – тоже девочка-школьница, затем – девушка-студентка, затем – взрослая женщина. Они время от времени сталкиваются в родном городе, затем – в эмиграции; та, которая ведёт повествование, и кого смело можно назвать будущей Диной Рубиной, постоянно приглядывается к необычной сверстнице, следит за её картинами (где «какая-то сильная странная жизнь никому не подотчётной души», в коей «и заключается основная ценность искусства»), пытается понять изнутри эту диковатую личность, для чего, в конце концов, принимается за роман о них обеих.

Девочка Дина – из милой интеллигентной еврейской семьи, музыкой занимается. Русская девочка Вера – сорная трава, безотцовщина, а уж матушкой Бог наградил!.. Нет, вообще-то та – «талантливая, только образования нет, и жизнь была тяжёлая – война, блокада… родные поумирали все… Если б её вовремя образовать, вышла бы птица большого полёта. Может, министр финансов, может, гениальная актриса…» Вышла, однако, уголовница: спекулянтка, крупная наркодилерша и даже убийца. И тем не менее её дочери повезло: «Впоследствии она повторяла в разных интервью: мировоззрение моё сформировали трое мужчин, которые встретились мне в жизни в разное время: алкоголик-отчим, рано погибший друг, и ещё один человек, с которым мы до сих пор о многом не доспорили…»

Они-то и смогли разглядеть в ней художественный талант и общими наставническими усилиями помочь стать тем, кем она стала…

На мой взгляд, эти самые трое мужчин в романе могут вызвать у читателя странное чувство – словно бы некоего расщипления, рас-троения одной знаковой личности. Личности тонкой, мудрой, широко образованной, замечательно коммуникабельной, умеющей дружить, внимательной к мелочам и деталям жизни – словом, личности артистически одарённой. Ну, и, разумеется, со сложной драматической судьбой. Первой её ипостасью становится тот самый отчим, в буквальном смысле подобранный девочкой в грязи, где валялся пьяный и побитый – ибо показался той удивительно похожим – то ли на испанского аристократа, то ли на портрет Исаака Левитана со старинной открытки… Проспавшийся и отмытый «аристократ» оказывается неким Михаилом Лифшицем, прошедшим лагеря интеллектуалом. Девочка сама определяет его себе в отцы, а матери – в мужья. (На что та охотно согласится, но, в конечном итоге сама его и погубит.) Второй – окажется молодым художником-инвалидом (который станет снимать комнату матери, когда та сядет в тюрьму) и первой вериной любовью. Третий – учёным, бескорыстным другом, почитателем таланта и – тайно влюблённым. Который унесёт эту безнадежную влюблённость в эмиграцию, сделает карьеру, разбогатеет, скупит себе все верины картины через подставных лиц, чтобы однажды, через много лет, торжественно предъявить их ей, сделать, наконец, предложение руки и сердца – и отказа не получить.

То, что таких людей случилось аж трое (для жизни и судьбы встретить и одного из них – было б чересчур замечательным!), и весь вышеизложенный хэппи-энд, и тот факт, что Вера, как выяснится, окажется ещё и дворянкой по матери, той самой матери, – у другого автора отдавало бы мелодрамой, если даже не сказать – дурновкусием… Но у Рубиной всё это выглядит, скорее, как щедрый перерасход краски: ещё усилим, ещё добавим, чего там мелочиться?!..

…Но, всё же, – чего общего у таких разных героинь, как Вера и Дина? А прежде всего – родина, солнечный город Ташкент, накладывающий на них свой незабываемый отпечаток. Ташкент, собственно, – третий, и едва ли не главный герой романа. О своём Ташкенте Рубина пишет, конечно же, не впервые (достаточно вспомнить, например, замечательную повесть «Камера наезжает»), однако нигде это не было сделано так исчерпывающе, как в этом романе, подпись в конце которого гласит «Ташкент – Москва – Иерусалим, 1980 – 2006». Сначала – о золотой поре города, совпавшей с ранним детством героинь, резко перечёркнутой знаменитым землетрясением. « … не такие уж тотальные были разрушения, чтобы с лица земли весь город снести, но, видно, где-то там, «наверху», решили сделать из землетрясения образцово-показательное мероприятие, апофеоз дружбы народов, не понимая, что настоящая дружба народов – это и было то золотое равновесие, которое являл старый Ташкент, великий Ноев ковчег…»

И вот – на месте знаменитых базаров, старинных особнячков, фруктовых садов, платановых аллей выросли все эти нестерпимо-однообразные многоэтажные кварталы. А также – многочисленные бронзовые памятники, о которых народ вынес вердикт: «безовкусица» и обогатил городской фольклор эпиграммами вроде: «Тебе, Ташкент, Москвой подарен огромный хрен, на ём – Гагарин»… (Следующее резкое изменение лица города произошло, как свидетельствует Рубина, уже в наше время, когда его заполнили какие-то мраморные мавзолеи и стандартные заведения для западных туристов. И когда его этнический состав заметно «обеднел» из-за прошедших волн эмиграции.)

Но несмотря на всё это, как и на феодальные замашки местной знати, и на наркоманию, и на молодёжные банды – жизнь тогда протекала, в общем-то, мирно и на удивление гармонично, – при том, что помимо коренных узбеков, бывших едва ли не в меньшинстве, а также «колониальных белых» – русских и русских евреев, там проживали евреи восточные – бухарские, горские, крымские (»«А вы какие евреи? Русские?» – «Да, а что?» – «А мы настоящие»»), а также греки, армяне, казахи, корейцы и ещё бесконечное множество наций. Национальные черты Рубина схватывает бегло, походя, – и очень выразительно: «Молочница… была украинкой. К ней однажды приехала в гости дочь с маленьким ребёнком. Еврейка бы тут же заявила, что это лучшее дитя на свете. А украинка выразилась откровенно: «Ой, Лыду, яко же воно в тэбэ дурнэ!» Стоявшие рядом узбечки тут же закачали головами и сказали, что ребёнок выправится…» Или: «Евреи о политике при детях старались не говорить («Ша, здесь ребёнок!»). А греки-политэмигранты о политике могли говорить везде и всегда… Им было хуже: дети греков понимали всё, о чём говорят родители. А еврейские бабушки и мамы для конспирации переходили на идиш…»

Особое же отличие этого разноязыкого Вавилона от других вавилонов советской империи, от «таких же бакинцев-тбилисцев-ереванцев», в следующем: «… каким русским языком они говорят, а?.. А всё потому, что город буквально кишел странными пришельцами: какими-то нищими полуживыми дворянами, белогвар дейскими китайцами, сиделыми по лагерям профессорами…»

Такими разномастными, разноплеменными персонажами той ушедшей цивилизации и их бесконечными историями – лагерными, военными, любовными, семейными, авантюрными, творческими – и переполнена книга. И все эти ташкентские обыватели, начальники, городские сумасшедшие, творческая интеллигенция, бомжи, проститутки, доморощенные диссиденты к счастью, не сгинули в потоке неумолимого времени – они останутся на вымышленных полотнах вымышленной Веры Щегловой и – в реальном романе реальной Дины Рубиной. Романе, написанном тем самым, ташкентским, настоящим без кавычек, русским языком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.