САЛАМ ЧЕТЫРЕ РАЗА: КАВКАЗ ГЛАЗАМИ Н. АБГАРЯН, М. СИМОНЬЯН, А. ГАНИЕВОЙ, Ю. ЛАТЫНИНОЙ

Абгарян Н. Манюня. Манюня пишет фантастичЫскЫй роман. Юбилей Ба и прочие треволнения. – М., 2010; 2011; 2012.

Смоньян М. В Москву! – М., 2010.

Ганиева А. Салам тебе, Далгат! Праздничная гора. – М., 2010; 2012.

Латынина Ю. Джаханнам, или До встречи в Аду! Ниязбек. Земля войны. Не время для славы. – М., 2005; 2005; 2007; 2009.

Тема Кавказа – актуальна и неисчерпаема, какой аспект не возьми: политический, исторический, этнографический, религиозный… Русский обыватель ёжится: а ну бы его вообще, слишком много шуму и проблем, слишком непохожи они на нас, а у нас и без них не заскучаешь…

Но, по Божьему велению, Кавказский хребет стоит себе прочно – от России не отодвинешь, общую историю не перечеркнёшь. Так что – комплиментарны (в том смысле, который вкладывал в это понятие, в частности, Лев Гумилёв) мы друг другу или нет, а жить-то – вместе либо рядом, потому взаимное знание-понимание есть дело необходимое, как сей вывод ни банален.

Ну, а что же может лучше дать понимание иной ментальности, нежели настоящая национальная литература? Правда, многие образцы этих прекрасных произведений (взять тех же Фазиля Искандера или Даура Зантариа) создаются не на национальных языках, а сразу на русском, что приводит к спорам – это русская литература, или всё-таки, допустим, абхазская, только «написанная русскими словами», то есть, попросту – русскоязычная?

Не вступая в эти споры, сразу отметим, что книги, которые мы будем рассматривать, тоже не переводные, а написанные на приличном русском языке четырьмя девушками – двумя армянками, одной аваркой и одной… как ни странно, русской, причём – коренной москвичкой (да, и она о Кавказе, и ещё каком глухом, в смысле – глубинном!).

Но – по порядку. Наринэ Абгарян, автор шести книг и активный блогер, получила известность благодаря незамысловатой книжке «Манюня», после успеха которой та была расширена до трилогии. Это – автобиографическое произведение о советском детстве автора в маленьком провинциальном армянском городке. Конец семидесятых – начало восьмидесятых прошлого века. У девочки Наринэ мама – учительница русского и литературы и папа – зубной врач, а также три младших сестры. Семья боевой подружки Наринэ – Манюни состоит из неё, отца и еврейской бабушки (Ба). Проказам и шалостям двух девчонок (иногда при участии тех не менее боевых сестрёнок), а также дружеским взаимоотношениям их родителей, собственно, и посвящено повествование. Как считается, всё это идёт по ведомству детской и юмористической литературы. Детей, сказать по правде, такое вряд ли должно сильно увлечь – детям обычно подавай связный и захватывающий сюжет, а не россыпь маленьких новелл и бытовых зарисовок. Да и эти девчачьи проделки – так себе: ну, прыжки со второго этажа с зонтиком вместо парашюта, ну, решение достать из тайника папино охотничье ружьё да немножко пострелять… Подумаешь, бывает и покруче!

Юмор? Ну да, взрослые читатели, конечно, оценят (оценили) разные комедии положений, всяких простодушных персонажей – жителей городка Берда, или колоритность старухи Ба – хотя, положа руку на сердце, сколько уже таких колоритных еврейских бабушек-мамочек-тётушек фигурировало в разных литературах? Вот именно!.. Да и армянский папа повествовательницы, который встречает появление на свет многочисленных дочек с ритуальным для восточного мужчины негодованием, но на самом деле, разумеется, всех обожает, гордится их успехами и так далее – тоже, в общем, достаточно предсказуем… Короче, всё это мило, славно, забавно – в самый раз, чтобы почитать в транспорте или на пляже, а потом подарить красочную книжку кому-нибудь ещё… Но, как ни странно, по прочтении вдруг настигает чувство, что вот почему-то не хочется отдавать её насовсем. Остаётся впечатление, будто есть в ней всё-таки и нечто помимо вышеизложенного… Что же именно?

Поразмыслив, приходишь к выводу, в чём ценность незамысловатого текста: он содержит важные детали, которые весьма ярко характеризуют нашу историческую жизнь в общей Империи, советского её извода, ту похожесть и непохожесть одновременно, что по-прежнему весьма актуальны. Взять, к примеру, и посмотреть на этот маленький Берд, центр глухого сельхозрайона, на карте. До соседней республики куда как ближе, чем до Еревана; до Турции с Ираном – рукой подать, а вот до Москвы или, допустим, какого-нибудь Челябинска… в общем, лететь, лететь и ещё много лететь. Представляется, что и весь уклад жизни там должен быть соответственный – в смысле, какой-то весьма далёкий от реалий российской метрополии. И что же? Начать с того, что знакомятся девчонки на репетиции «Бухенвальдского набата» (помните, как звучал он на каждом мероприятии, посвящённом годовщине ВОВ, и у нас, в «континентальной» России?). Родители точно так же отправляют их на занятия в «музыкалку», как каких-нибудь юных москвичек или ленинградок, харьковчанок и далее по бесконечному списку; проживают они – кто в замечательном собственном доме со старым тутовым деревом на участке, кто – увы, в тесной квартирке уродской панельной многоэтажки. Летом здесь так же принято ездить на дачу, отправлять детей в пионерлагерь, а иногда вывозить семейство на Чёрное море. Здесь мужчины, как и повсюду, – работают, и только, а вот женщины – и работают, и волокут на себе всё прочее: детей, мужей, стариков, трудный советский быт – с дефицитом, блатом и очередями…

Последнее, однако, не мешает частенько устраивать мощные застолья. Замечательно описана встреча рядового Нового года, притом, что городок снегопадом отрезает от «большой земли». «Дома пахнет хвоей и мандаринами, в гостиной переливаются огоньки гирлянд, по телевизору показывают разные мультики и сказки. На столах стоит угощение – орехи, изюм, сухофрукты, конфеты, свежие фрукты. А на кухне хлопочут мама с Ба – готовят обязательное для новогоднего стола блюдо – толму в виноградных и капустных листьях, притом в толму из капустных листьев добавляют дольки айвы и чернослива – они удачно оттеняют вкус мяса и придают ему изысканный аромат. Запекается большой, фаршированный дольками чеснока, натертый крупной солью, специями и сепарированной сметаной окорок. Готовятся салаты на грецких орехах, обильно украшенные веточками свежей зелени и посыпанные зернышками граната – баклажанный, из красной фасоли, свекольный. Загодя закупается традиционная для наших столов обильная мясная закуска – домашняя ветчина и колбаса, бастурма, суджух. Обязательный сыр – грузинский сулугуни, армянский чанах, настоящая пахучая брынза, ехегнадзорский хорац панир. Пекутся ореховые рулеты и печенья, слоеный торт „Наполеон“, эклеры с заварным кремом…» И так далее, включая куранты и «Иронию судьбы» – как и во всём СССР.

Но должны же в этой жизни быть какие-то свои отличия, помимо кухни и языка? Ну да, кое-что, пожалуй, наскрести можно. Допустим, ситуацию, когда старуха Ба не просто разводит своего сына с нелюбимой невесткой (совершенно пристойной женщиной), но и отсуживает себе внучку, разлучая её с родной матерью, – у нас, в России, представить трудно. Тут, пожалуй, что-то специфически восточное – несмотря на то, что среда ведь даже и не мусульманская… Или, например, когда у приезжей, закуривающей на улице, интересуются: «Ты что – билат?» (как отмечается, в Ереване б уже тогда так не спросили, но вот в Берде…). Что ещё? Может, – особое пристрастие населения к индийскому кино? Вот как выглядит толпа перед сеансом: «Кого там только не было – и трепетные школьницы, и хулиганистые мальчики, и домохозяйки, надевшие на себя по случаю «выхода в свет» все самое лучшее, и склочные старушки, которые приходили в кино в том числе и с намерением просканировать очередь и набраться новых тем для посиделок вокруг чашечки кофе с бесконечными: «А ты видела, в какой короткой юбке явилась в кинотеатр младшая Сарафьян? Еще чуть-чуть, и все бы увидели ее коленки!» Некоторые люди прибегали на просмотр чуть ли не с колхозных полей, буквально с орудиями труда наперевес…». Хотя, вот у нас, в подмосковном посёлке – хоть с вилами и козами, конечно, в кино не ходили и против голых коленок ничего не имели – однако разных «Гит и Зит» тоже ведь обожали!..

Ну, поразительное «единство в многообразии»! А где же, спрашивается, настоящая экзотика, где подлинная архаика? Самое смешное – в Армении это олицетворяют… русские. Правда, особенные русские. Итак, девчонки с родителями отправляются из Берда в Ереван, по делам.

«… мы въехали в город Красносельск. Красносельский район Армении издавна был населен молоканами, сосланными сюда еще Екатериной II за отказ от православия. За прошедшие два века мало что изменилось в укладе их жизни – те же побеленные избы с резными ставнями, огромные хозяйства, патриархальный уклад жизни, неприятие спиртного и табака, отсутствие телевизионных антенн на крышах домов. Часто на улицах города можно было встретить людей в национальной одежде. Каждый раз, проезжая Красносельск, ты словно попадал в русскую народную сказку. (…) чтобы ждать было не скучно, мы высунулись в окно машины и стали любоваться городом. Взглянули направо – стоял ряд белых домов с голубыми ставнями, взглянули налево – стоял ряд белых домов с зелеными ставнями.

– Красотаааа! – протянула я.

– Ага, – согласилась Манька, – ой, смотри, Аленушка!

– Где? – Я вытянула шею и увидела девочку, которая шла в нашу сторону. Девочка была в длинном белом платье и кружевном платочке, поверх платья она повязала узорчатый тюлевый фартук с оборкой понизу, на ногах у нее были светленькие туфельки.

Мы с Маней, высунувшись из окна, во все глаза наблюдали за ней. Аленушка под напором наших взглядов сбавила ход, а потом и вовсе остановилась шагах в пяти от машины. Постояла в нерешительности, потом повернулась к нам спиной. Мы ахнули – у нее оказалась длинная, пышная, необычайно красивого медового оттенка коса.

– Ух ты! – выдохнули мы. – Вот это волосыыыы!

– Девоооочкааааа, – позвала я.

Девочка не шелохнулась.

– Боится нас, что ли, – воинственно шмыгнула носом Манька.

– Наверное, – шепнула я.

– Аленушкааааа, – тоненьким голосом позвала Маня, – Алйоооооо-нуш-каааааа!

Девочка дернула плечом, но не сдвинулась с места, только привычным движением поправила платочек на голове.

– Аленушкааааа, – позвали мы, – девочка, ты Аленушка или кто?

(…)

– Ня! – вдруг сказала девочка. – Я ня Аленушка, я Варя!

– Варя? – Мы вылезли из машины и подошли к девочке. – А как тогда тебя ласково называют? Варежка, что ли?

– Сами вы варежки, – обиделась девочка, – а меня мамка Варечкой кличет.

Мы какое-то время молча изучали друг друга.

– «Ну погоди!» любишь? – Я решила продолжить светский разговор.

– А чтой это? – удивилась девочка.

– Ну, это мультик такой, неужели ни разу не видела? По телевизору часто показывают.

– Ня, – покачала головой девочка, – нам пресвитер ня велит смотреть телевизор. Говорит – это грех.

(…) Она смотрела на нас своими большими васильковыми глазами и думала о чем-то своем. – Ладно, я пойду, – вымолвила милостиво.

– Иди, – согласились мы, – а чего ты в косыночке ходишь?

– Так положено, – сказала девочка, – так молокане ходют. Пойду брата искать, а то я яму шумела, а он ня отклякается. До свиданьица вам!

– До свиданья, – попрощались мы с Маней и поплелись к машине. Мы были заинтригованы и даже напуганы. Нам было непонятно, как можно не смотреть телевизор и ходить с косыночкой на голове.

– Бедненькая, – решили мы».

(Интересно – что там сейчас, тридцать с лишком лет спустя?)

Ну, а самый, как представляется, выразительный пример армяно-русских взаимоотношений промелькнёт в книге мимоходом. «… моего деда, – сообщает автор, – спасли отступающие русские солдаты. Они вытащили его из-под груды зарубленных трупов – испуганного, вымазанного в чужой крови пятилетнего мальчика.

– Один из солдат завернул меня в свой тулуп, разжал зубы и влил туда немного вина, – рассказывал дед, – и приговаривал: «Голубчик, голубчик». А я ни слова на русском не понимал, только помнил, как мама говорила: русские – они хорошие, они обязательно нас спасут. И я вцепился руками ему в шею, этому русскому солдату, «рус, рус», – говорю я ему, а он мне в ответ – «голубчик, голубчик», и я почему-то решил, что его так зовут, и всю дорогу я его упорно называл Голубчиком. А в Эчмиадзине он меня сдал в наспех организованный при церкви сиротский приют, оставил мне все свои припасы, перекрестил и пошел дальше. И я никогда больше его не видел»

Эпизод, придающий повествованию особое дополнительное измерение: ведь получается, что если б не те русские солдаты, то ни папы девочки Наринки, ни сестёр, ни её самой, ни книг Наринэ Абгарян – попросту не существовало бы на свете. Вот что хорошо было б сознавать и помнить – всем.

То ли роман, то ли повесть о русско-кавказских взаимоотношениях под названием «В Москву!» написала ещё одна армянка – правда, родом из российского Краснодарского края. Маргарита Симоньян – журналистка по образованию и та самая девушка, которая в 25 (!) лет возглавила, прямо с момента его основания, знаменитый российский информационный телеканал «Раша тудей», круглосуточно и с большим успехом вещающий на английском, испанском и арабском по всему миру.

Жизнь Черноморского побережья в районе пограничья с Абхазией – как с российской его стороны, где в этническом отношении царит полный интернационал, но особенно много армян, так и с абхазской, где тоже кто только не живёт, но автохтонное население, естественно, абхазы – описана в её книге со знанием дела.

«Адлерские поселки, утонувшие в мушмуле и инжире. Островки сердцебиения в зaмерших душных чaщaх южной грaницы России, пестрые клочья, поросшие плеткaми ежевики, увитые виногрaдом и сеткой-рaбицей. Сколько вaс понaтыкaно по горaм – без воды, без aсфaльтa, без гaзa и кaнaлизaции – никто не знaет. Где-то прямо под небом видно с дороги – хлипкие хaлупки, рaскрошившийся шифер нa крышaх и ржaвые сетки зaборов, зa которыми режутся в нaрды русские и грузины, эстонцы и греки и очень много aрмян. Исчезaющий вид! Эндемик, теснимый отелями, виллaми, пaльмaми – цивилизaцией, подгоняемой грохотом Олимпиaды. Незaбвенные aдлерские поселки, с именaми еще живописнее огородов – дaй вaм всем Бог здоровья»

Многим, здесь живущим, даже невдомёк, что территориально они относятся к Российской Федерации («Я вообще недaвно только узнaл, что Сочи – это тоже Россия. А знaешь, кaк узнaл? Решил, короче, к брaту в Трaбзон поехaть. А в порту, где билеты продaются, нa стене объявление – кто хочет ехaть в Трaбзон, короче, не зaбывaйте, что нужен зaгрaнпaспорт. Я ей говорю: „Э! Ты че? Кaкой зaгрaнпaспорт? Тут три чaсa нa кaтaмaрaне!“ А онa, короче, говорит: „Трaбзон – это уже не Россия“. А я говорю: „Ясное море, что Трaбзон не Россия, a мы что – Россия?“ Всю жизнь, короче, прожили, думaли, что мы в Сочи живем, нa Кaвкaзе, короче, a теперь окaзaлось – в России!»). Всё это население кормится в основном от приезжих, отдыхающих, что не мешает именовать этих кормильцев презрительной кличкой и обслуживать, мягко говоря, кое-как.

«Вы зaходите в мaгaзин, продирaясь сквозь жирные полиэтиленовые зaнaвески нa входе, которые хозяевa повесили от мух. Нa улице плюс тридцaть пять, в мaгaзине – зa сорок. Нa полкaх полно минерaлки, но нет никого зa прилaвком. И ценников тоже нет. Потом вы зaмечaете, что продaвщицa сидит в углу у вентиляторa и читaет журнaл «Теленеделя». Вы спрaшивaете:

– Сколько стоит минерaлкa?

– Я не знaю, – отвечaет продaвщицa и продолжaет читaть.

– А кто знaет?

– Может быть, Риммa знaет.

– Тaк спросите у Риммы, – нaстaивaете вы.

(…) – Риммa! Сколько минерaлкa стоит?

– Я не знaю! – кричит кто-то с улицы.

– А кто знaет?

– Варуж должен знать.

– Вaруж нa свaдьбу уехaл! – продолжaет кричaть продaвщицa.

– Нa чью свaдьбу? – кричaт с улицы.

– Мaйромкиному сыну!

В дверном проеме появляется лицо Риммы:

– Дa ты что! Мaйромкa сынa женит! Откудa девочку взяли?

– Из Лоо.

– Хорошaя девочкa?

– Нет, русскaя.

– Ай-яй-яй. Беднaя Мaйромкa. Второй сын нa русской женится. Хоть местнaя?

– Слaвa Богу, местнaя. С Тaтулянов племянником в одном клaссе училaсь.

– Ну, хоть тaк.

Вы немеете от возмущения. Но других мaгaзинов рядом нет. И вы говорите с иронией, понятной вaм одному:

– Извините, что прерывaю. Мне бы минерaлки…»

Ну, и так далее. Повествование полнится подобными сценками. Согласно сюжету, в эти места (всё происходит где-то в самом начале нулевых) является из Москвы молодой олигарх (образ вполне собирательный). Олигарх нацеливается на то немногое, что здесь является действительно ценным в масштабе страны: уникальный совхоз-дендрарий с редкими тропическими растениями, который, понятно, уже успели обанкротить. Судя по всему, он желает уничтожить остатки производства, а вместо них понастроить коттеджей либо чего-нибудь в этом духе.

Героиня произведения – журналистка по имени Нора – интересуется, что станет со специалистами, и получает в ответ:

«– Весь коллектив совхозa мы трудоустроим в поселке и дaдим еще дополнительные рaбочие местa городу.

– Но среди них есть профессорa, ученые. Вы зaстaвите их рaботaть вaхтерaми?

– Не хотят вaхтерaми, могут полотерaми. Уверяю вaс, у меня полотеры получaют больше, чем у вaс – профессорa, – ответил Бирюков.

– А вы знaете, что здесь вырaщивaют сaмый северный чaй в мире?

– Знaю. Прaвдa, я тaк и не понял зaчем, – ответил Бирюков и встaл, покaзывaя, что он все скaзaл. Он устaл, и ему было все рaвно, что о нем нaпишет местнaя прессa. С губернaтором он дaвно договорился».

В общем, всё в точности по Пелевину: «Финансовый капитал не имеет ни родины, ни национальности и попросту движется в направлении максимальной прибыли, как слепой червь в сторону еды».

Далее олигарх положит глаз на Нору и увезёт её к себе в Москву, а его неприкаянная жена с горя отправится в Абхазию, желая скрыться у родственников своей местной подруги. Здесь, в соседней стране с непонятным статусом, российского влияния ещё меньше, а экзотики – через край. У гостьи, к примеру, спрашивают, правда ли в Москве неженатые парень с девушкой могут ходить в кафе и сидеть там рядом? В Абхазии вообще всё по-другому: «Джульеттa

Данный текст является ознакомительным фрагментом.