«Евгений Онегин», роман в стихах, сочинение Александра Пушкина

Есть пословица: куй железо, пока горячо; если бы талантливый А. С. Пушкин постоянно держался этой пословицы, он не так бы скоро проиграл в мнении читающей публики и, может быть, еще до сих пор не спал бы с голосу. Написавши «Руслана и Людмилу», прекрасную маленькую поэму, он вдруг вошел, как говорится, в славу, которая росла с каждым новым произведением сладкогласного певца до самой «Полтавы»; с «Полтавою» она, не скажем, пала, но оселась и с тех пор уже не подымается вверх. Что далее будет, неизвестно; но последнее произведение Музы А<лександра> С<ергеевича> — седьмая глава «Евгения Онегина», предвещает мало добра. — Если бы знал А<лександр> С<ергеевич>, с какою горестию произнесли мы этот приговор!!! Творец «Руслана и Людмилы» обещал так много, а исполнил?.. Он еще в полном цвете лет; он мог подарить нас произведением зрелым, блистательным, и — подарил седьмою главою «Онегина», которая ни содержанием, ни языком не блистательна.

В 7-ю главу «Онегина» втиснут почти целый год романических происшествий, но в этих происшествиях вы почти никакого действия не найдете. С самого начала описывается весна, и описывается не отлично:

Гонимы вешними лучами,

С окрестных гор уже снега

Сбежали мутными ручьями

На потопленные луга.

Улыбкой ясною природа

Сквозь сон встречает утро года;

Синея блещут небеса.

Еще прозрачные леса

Как будто пухом зеленеют.

Пчела за данью полевой

Летит из кельи восковой.

Долины сохнут и пестреют;

Стада шумят, и соловей

Уж пел в безмолвии ночей.

Во II и III-м стансе поэт говорит о себе самом; таких отступлений у него много и в первых шести главах. III-й станс ярко бросается в глаза своею логическою и словесною пестротою, а потому мы и не можем не выписать его.

III

Или не радуясь возврату

Погибших осенью листов,

Мы помним горькую утрату,

Внимая новый шум лесов;

Или с природой оживленной

Сближаем думою смущенной

Мы увяданье наших лет,

Которым возрожденья нет?

Быть может, в мысли нам приходит,

Средь поэтического сна,

Иная старая весна,

И в трепет сердце нам приводит

Мечтой о дальней стороне,

О чудной ночи, о луне…

Далее сочинитель романа приглашает в деревню на весну добрых ленивцев, эпикурейцев-мудрецов, равнодушных счастливцев, агрономов, деревенских Приамов (?), чувствительных дам и читателя:

И вы, читатель благосклонный,

В своей коляске выписной (?),

Оставьте град неугомонный.

Где веселились вы зимой;

С моею музой своенравной

Пойдемте слушать шум дубравной

туда, где еще недавно жил Евгений;

Но где его теперь уж нет…

Где грустный он оставил след.

Вы думаете, что сочинитель в самом деле поведет вас прямо в деревню Онегина? извините! своенравная муза его даст прежде изрядный крюк и поведет вас по проселкам прежде к памятнику Ленского, где

…Седой и хилый

Пастух по-прежнему поет

И обувь бедную плетет.

За этим вслед, по-байроновски, поставит:

VIII. IX. X;

потом выдаст Ольгу замуж за улана:

Улан увлек ее вниманье,

Улан умел ее страданье

Любовной лестью усыпить,

Улан умел ее пленить,

Улан любим ее душою…

XII

И скоро звонкий голос Оли

В семействе Лариных умолк.

Улан, своей невольник доли,

Был должен ехать с нею в полк.

Слезами горько обливаясь,

Старушка, с дочерью прощаясь,

Казалось, чуть жива была,

Но Таня плакать не могла…

После этого сочинитель, как сами изволите видеть, намерен занять вас положением Татьяны:

Нигде, ни в чем ей нет отрад,

И облегченья не находит

Она подавленным слезам —

И сердце рвется пополам.

XIV

И в одиночестве жестоком

Сильнее страсть ее горит,

И об Онегине далеком

(наконец дошло дело и до Онегина)

Ей сердце громче говорит.

Она его не будет видеть;

Она должна в нем ненавидеть

Убийцу брата своего;

Поэт погиб… но уж его

Никто не помнит, уж другому

Его невеста отдалась.

Теперь просим покорно вперед — за Татьяною, или, что все равно, за своенравною музою нашего поэта, в деревню Онегина. Однажды, вечером,

в поле чистом

Луны при свете серебристом

В свои мечты погружена,

Татьяна долго шла одна,

и куда бы, вы думали, пришла? в дом Онегина. Это немного неприлично, но так угодно было поэту — живописцу русских нравов.

И входит (Татьяна) на пустынный двор.

К ней, лая, кинулись собаки.

На крик испуганный ея

Ребят дворовая семья

Сбежалась шумно. Не без драки

Мальчишки разогнали псов,

Взяв барышню под свой покров.

Как бы то ни было, но барышня была в комнатах Онегина, все там видела, выпросила позволение ходить на пустынный двор, на котором встретили ее собаки и семья ребят, и читать в бариновом кабинете книги. — Эта прогулка продолжалась до самой зимы. Пришла зима, Татьяну привезли в Москву; а что было с нею в Москве — читатели наши сами знают из «Московского вестника» и «Северной пчелы».

Нужно ли сказывать, как бедно содержание 7-й главы «Онегина»? Но содержание в сторону; оно почти во всех произведениях г-на Пушкина не богато; самый язык, на котором основана слава певца «Бахчисарайского фонтана», в «Онегине», особенно в разбираемой нами главе, не выдержит не только строгой, но даже и снисходительной критики; во многих стихах мы не узнаем Пушкина; есть целые тирады, которые не понравятся любителям изящного; за образчиками далеко ходить не для чего. Чтобы не упрекнули нас в излишней привязчивости и пристрастии, выписываем сряду несколько стихов:

Вот Север, тучи нагоняя.

Дохнул, завыл — и вот сама

Идет волшебница зима.

XXX

Пришла, рассыпалась; клоками

Повисла на суках дубов;

Легла волнистыми коврами

Среди полей, вокруг холмов;

Брега с недвижною рекою

Сравняла пухлой пеленою;

Блеснул мороз; и рады мы

Проказам матушки зимы.

Не радо ей лишь сердце Тани,

Нейдет она зиму встречать,

Морозной пылью подышать

И первым снегом с кровли бани

Омыть лицо, плеча и грудь:

Татьяне страшен зимний путь.

XXXI

Отъезда день давно просрочен,

Приходит и последний срок.

Осмотрен, вновь обит, упрочен

Забвенью брошенный возок.

Обоз обычный, три кибитки

Везут домашние пожитки,

Кастрюльки, стулья, сундуки,

Варенье в банках, тюфяки,

Перины, клетки с петухами,

Горшки, тазы et cetera,

Ну, много всякого добра.

И вот в избе между слугами

Поднялся шум, прощальный плач:

Ведут на двор осьмнадцать кляч,

XXXII

В возок боярский их впрягают,

Готовят завтрак повара,

Горой кибитки нагружают,

Бранятся бабы, кучера.

На кляче тощей и косматой

Сидит форейтор бородатой.

Сбежалась челядь у ворот

Прощаться с барами. И вот

Уселись, и возок почтенный,

Скользя ползет за ворота,

«Простите, милые места!

Прости, приют уединенный!

Увижу ль вас?..» И слез ручей

У Тани льется из очей!

Стихи, которые сами себя рекомендуют с невыгодной стороны, напечатаны курсивом для того, чтобы не утомить читателей наших подробным объяснением, почему именно каждый стих не хорош. Насчет недостатков, замеченных нами в стихотворном языке г-на Пушкина, мы могли бы сказать многое, так, напр<имер>, он неудачно соединяет слова простонародные с славянскими; часто употребляет неточные выражения, неправильные метафоры; многие стихи у него не стихи, но проза, заостренная рифмою, которая часто заставляет его повторять одну и ту же мысль; — но боимся оскорбить многочисленных почитателей поэта, любимца публики.

Но неужели во всей VII-й главе «Онегина» нет ничего хорошего? скажет кто-нибудь. Мы этого не говорим: есть места, в которых виден еще Пушкин, но этих мест очень мало. Более всего понравился нам станс:

LII

У ночи много звезд прелестных,

Красавиц много на Москве.

Но ярче всех подруг небесных

Луна в воздушной синеве.

Но та, которую не смею

Тревожить лирою своею,

Как величавая луна

Средь жен и дев блестит одна;

С какою гордостью небесной

Земли касается она!

Как негой грудь ее полна!

Как томен взор ее чудесный!..

Но полно, полно; перестань:

Ты заплатил безумству дань.

Галатея. 1830. ч. 13. № 14