Н. И. Надеждин «Полтава», поэма Александра Пушкина Фрагменты

Sumite materiam vestris, qui scribitis, aequam Viribus!

Horat «De art poet»

Берите труд всегда не выше сил своих!

Перев<од> А. Ф. Мерзл<якова>

«Говорить правду — потерять дружбу!» — так гласит старинная русская пословица; и ничто не доказывает столько ее справедливости, как повседневные явления литературного нашего мира. Чудное дело! Истинная красота, кажется, одна; и посему все, посвящающие себя ее служению, не должны б ли были составлять единого священного братства, проникаемого и оживотворяемого единым духом любви? Но между тем — какое странное зрелище представляет ныне Парнас наш!.. Сыны благодатного Феба, жрецы кротких Муз — только что не вцепляются друг другу в волосы. Куда ни обернись — везде шум и крик, везде смуты и сплетни, везде свары и брани ‹…›

Незнак<омец>.

Ах! любезные! друзья мои! Для гения не довольно смастерить «Евгения»!

Флюгер<овский>. Понимаю!.. Это старинные возгласы школяров, уличающих Пушкина ничтожностью обработываемых им предметов! — Но и от этого упрека — если только может иметь он какую-нибудь значительность — Пушкин ныне освобождается. Вы, конечно, читали «Полтаву»!..

Незнак<омец> (хладнокровно). Читал.

Флюгер<овский>. И что же?

Незнак<омец>. И — ничего!..

Флюгер<овский>. Как — ничего?.. Не является ли здесь наш поэт достойным соревнователем, или лучше, опасным соперником Байрона?..

Незнак<омец>. Сомневаюсь!.. Да мне кажется, что и сам он едва ли имел намерение входить в состязание с Байроном!.. По крайней мере, он добровольно отказался от удовольствия столкнуться с ним даже в имени поэмы; и, разманив нас «Мазепою», грянул внезапно «Полтавой»!..

Флюгер<овский>. Но это последнее название предпочтено поэтом, вероятно, потому, что оно звучит знакомее и роднее сердцу каждого русского. Полтава есть драгоценнейшее перло в венце славы нашего отечества!.. Одно имя ее пробуждает в нас драгоценнейшие воспоминания…

Незнак<омец>. Которые сама поэма опять усыпляет!.. Странное дело!.. В этом поэтическом зданьице, носящем величественное имя Полтавы, сама Полтава составляет такой неприметный уголок, что его едва и отыскать можно. Описание Полтавского сражения, вставленное в третью песнь поэмы, столь маловажно для целого ее состава, что при совершенном уничтожении оного потеряла бы только толщина книжки[5]. — Воля ваша, господа!.. а мне кажется, что наш Байрон поступил бы гораздо лучше, если б удержал для своей поэмы имя «Мазепа», прославленное его принципалом, тогда б, по крайней мере, никто не осмелился утверждать, что между им и Байроном нет ни малейшего сходства!

Флюгер<овский>. А теперь — разве вы осмелитесь это сделать?..

Незнак<омец>. Не обинуясь нимало! — Я не знаю еще, как вы разумеете Байрона!.. У нас об нем говорят очень много: и все почти без толку!.. Если принять вместе с автором журнальной статейки, на которую ссылался недавно по чтенный ваш товарищ, что отличительный характер байронизма состоит в уменьи рассказывать с средины происшествия или с конца, не заботясь вовсе о спаянии частей[6], то мы можем вести счет нашим Байронам дюжинами. Неблагодарная забота о спаянии частей в наши времена у наших поэтов — отнюдь не диковинка!.. но — Байрон, кажется, имел кое-что побольше и поважнее; и ежели люди бросились на его поэмы, как алкающие в Аравийской пустыне к источнику ключевой воды, то, верно, не по причине царствующего в них беспорядка, которого ужасаются не одни только педанты[7]. У Байрона был точно гений — и какой гений!.. Ничто не может быть вернее и ужаснее очерка, набросанного Ламартином:

И этим сатанинским величием отливают все творения Байрона!.. Он всегда верен самому себе: и тогда, когда пытается святотатски обнажить девственные таинства неба и земли; и тогда, когда унижается до постыдного лаяния площадного памфлетиста. Везде то же мрачное всененавидение; везде те же безотрадные картины сиротствующего бытия, коего летаргическое усыпление взрывается только буйными порывами бунтующей жизни. Байроновы поэмы суть запустевшие кладбища, на которых плотоядные коршуны отбивают с остервенением у шипящих змей полуистлевшие черепы. Его мир есть — ад; и — какое исполинское величие потребно для Полифема, избравшего себе жилищем сию беспредельную бездну?..

Jacuitque per antrum

Immensus!..[8]

К чести нашего поэта, должно сказать, что подобное величие ему чуждо. Он еще не перерос скудной меры человечества; и душа его — даже слишком — дружна с земною жизнию. Ни от одной из его поэм не пашетэтою могильною сыростью, от которой кровь стынет в жилах при чтении Байрона. Его герои — в самых мрачнейших произведениях его фантазии — каковы: «Братья разбойники» и «Цыгане» — суть не дьяволы, а бесенята. И ежели иногда случается ему понегодовать на мир, то это бывает просто — с сердцов, а не из ненависти. Как же можно сравнивать его с Байроном?.. Они не имеют ничего общего, кроме разве внешней формы изложения, которая никогда и нигде не может составлять главного. Доказательство у нас пред глазами. И тот и другой написали две поэмы, имеющие предметом одного и того же главного героя и долженствовавшие даже носить одно и то же имя. Сравним их между собою! — Что такое Мазепа Байрона?.. Олицетворенный идеал буйной независимости, посмеивающийся всем ударам и козням враждебной жизни!.. Старый украинский гетман, вышедши из-под Байроновой кисти, представляет то же в галерее нравственного мира, что бурный конь, мчавший его по степям подольским, в панораме мира физического.

Les cris du desespoir sont tes plus doux concerts;

Le mal est ton spectacle, et l’homme est ta victime!

Ton oeil, comme Satan, a mesure l’ab?ime,

Et ton ?ame, у plongeant loin du jour et de Dieu,

A dit a l’esperance, uneternel adieu!

Comme lui, maintenant, regnant dans les tenebres,

Ton genie invincibleeclate en chants funebres;

Il triomphe, et ta voix, sur un mode infernal,

Chante l’hymne de gloire au sombre dieu du mal![9]

Не was wild,

Wild as the wild deer!..

Torrents less rapid and less rash![10]

И мы смело можем повторить здесь о нем то, что сам Байрон влагает в уста Карлу XII:

On the earth,

So ft a pair had never birth,

As the Bucephalus and thou![11] —

Я не буду распространяться о том, каким образом Байрон воплотил идеал сей. Это сделано вполне — байронски!.. Для читателей, как и для самого Байронова Мазепы, небо кажется также вертящимся колесом и деревья шатаются, как пьяные. И я не знаю, започивал ли бы так сладко, при всем своем измождении, северный Александр, когда б дослушался до хладнокровного заключения, коим заговорившийся старец завершил сию огневую выдержку из юных лет своих:

Comrades, good night!..[12]

Это одно расстилает гигантскую тень от Мазепы, сотворенного Байроном! — Таков ли Мазепа Пушкина?.. Поэт не поленился нам дать обстоятельное сведение о герое своей повести; и что же узнаём мы?.. Как жаль, что нет теперь под рукою книжки!

Я (вынув из кармана). Если угодно, так вот она, к вашим услугам!

Незнак<омец>. Как это кстати! Извольте же прислушать:

Чем Мазепа злей,

Чем сердце в нем хитрей и ложней,

Тем с виду он неосторожней

И в обхождении простей.

Как он умеет самовластно

Сердца привлечь и разгадать,

Умами править безопасно,

Чужие тайны разрешать!

С какой доверчивостью лживой,

Как добродушно на пирах

Со старцами старик болтливый

Жалеет он о прошлых днях.

Свободу славит с своевольным.

Поносит власти с недовольным,

С ожесточенным слезы льет,

С глупцом разумну речь ведет!

Немногим, может быть, известно,

Что дух его неукротим,

Что рад и честно и бесчестно

Вредить он недругам своим;

Что ни единой он обиды,

С тех пор как жив, не забывал,

Что далеко преступны виды

Старик надменный простирал,

Что он не ведает святыни,

Что он не помнит благостыни (?)[13]

Что он не любит ничего,

Что кровь готов он лить как воду,

Что презирает он свободу,

Что нет отчизны для него.

Этот Мазепа есть не что иное, как лицемерный, бездушный старичишка! — Тот ли это Мазепа, который в ночь, сменившую роковой Полтавский день, возле травяного ложа изможденного Карла,

Made

His pillow in an old oaks shade,

Himself as rough and scarce less old,

calm and bold?[14] —

У Байрона старый гетман засыпает сладко подле венценосного беглеца; и его листвяная постель не кажется ему ни жесткою, ни новою; у Пушкина напротив –

…Сон Мазепы смутен был:

В нем мрачный дух не знал покоя.

У Байрона…

Я. Но позвольте сказать вам, м<илостивый> г<осударь>, что это самое несходство с Байроном в изображении характера Мазепы может, кажется, служить к чести нашего поэта, а не к укоризне. Байрон точно создал своего Мазепу, или лучше — созданный им идеал назвал Мазепою; Пушкин же, по собственному своему признанию, хотел только — развить и объяснить настоящий характер мятежного гетмана, не искажая своевольно исторического лица («Полт<ава>». <Стр.> VII); и, следовательно, должен был заключиться в тесных рамках неблагодарной достоверности.

Незнак<омец>. Хорошо бы, когда б так!.. Но если бы Мазепа был действительно таков, каковым он представлен в поэме Пушкина, то я не знаю, стоил ли бы он поэтической обработки?.. Лепить горшки можно из всего; но — из простой печной глины выработывать прекрасную статую, назначаемую для украшения святилища муз, было бы — безрассудно и смешно! — Итак, Пушкин — или неудачно выбрал, или… неудачно выполнил!..

Флюгер<овский>. Последнее невозможно!.. Может ли Пушкин выполнить неудачно то, за что примется?..

Незнак<омец>. И не Пушкины надрывались тогда, когда брали дело не по силам!

Флюгер<овский>. Не по силам?.. Где я?.. Не в земле ли коряков и чукчей?..

Незнак<омец> (улыбаясь). Молодой человек! Будьте скупее на риторические фигуры!.. Что удивительного находите вы в словах моих?.. В мире все устроено по числу, мере и весу: каждая сила имеет свой круг, свой масштаб, свои пропорции. Что ж мудреного, если и для духа человеческого, на какой бы степени ни стоял он, — одно по силам, а другое не по силам?.. Самому великому Ломоносову не по силам было эпическое величие века Петрова, а Мазепа есть не последнее созвездие в планетной системе сего незападающего солнца!.. Самое проклятие, тяготеющее над его памятью, обличает в нем силу характера, коей для истинного величия недоставало только достойного направления: старых волокит награждают не проклятиями, а жалким пожатием плеч и презрительным смехом! — Грешно было бы думать, что не было ни отчизны, ни свободы для человека, утешавшего себя сею мыслию:

Нехай вечна будет слава,

Же през шаблю маем права!

Я. Но — историческая достоверность?..

Незнак<омец>. Я цитовал вам теперь собственные слова Мазепы[15]… Это стоит, кажется, слухов! — Но у нас есть другие очевиднейшие свидетельства, доказывающие, что певец Полтавы не слишком много стеснялся историческою достоверностию!.. Не говорю о героине поэмы, которая не сохранила даже подлинного своего имени, быв перекрещена из Матрены в Марию, в силу поэтического самоуправства. Что такое Кочубей?.. Не самообрекшаяся жертва верности к престолу и любви к отечеству, а злобный, мстительный старик, затеявший доконать вероломного кума, во что бы то ни стало, и не умевший скрасить последних минут своих ни благородною твердостью невинности, ни всепрощающим смирением любви христианской! — Что такое Карл XII?.. Извольте слушать:

Он — мальчик бойкий и отважный;

Два-три сраженья разыграть,

Конечно, может он с успехом,

К врагу на ужин прискакать,

Ответствовать на бомбу смехом;

Не хуже русского стрелка

Прокрасться в ночь ко вражью стану,

Свалить… казака

И обменять на рану рану.

Но не ему вести борьбу

С самодержавным великаном:

Как полк, вертеться он судьбу

Принудить хочет барабаном;

Он слеп, упрям, нетерпелив,

И легкомыслен и кичлив.

Бог весть какому счастью верит;

Он силы новые врага

Успехом прошлым только мерит —

Сломить ему свои рога!

Что такое сам Петр — Великий Петр?..

Он дал бы грады родовые

И жизни лучшие часы,

Чтоб снова, как во дни былые,

Держать Мазепу за усы!

А!.. каковы портреты!.. Подумаешь, что дело идет о Фарлафе и Рогдае! — И всему виной — историческая достоверность?.. Не гораздо ли естественнее догадаться, что певец «Руслана и Людмилы» просто зарубил дерево не по себе?.. Подобные гротески в своем месте посмешили бы, конечно, в сладость; но здесь они, право, возбуждают сожаление!..

Флюгер<овский>. Какое же понятие вы имеете о чародейской музе Пушкина?..

Незнак<омец>. Самое настоящее! Ни более, ни менее, как что она в самом деле! — Это есть, по моему мнению, резвая шалунья![16] для которой весь мир ни в копейку. Ее стихия — пересмехать все — худое и хорошее… не из злости или презрения, а просто — из охоты позубоскалить. Это-то сообщает особую физиономию поэтическому направлению Пушкина, отличающую оное решительно от Байроновой мисантропии и от Жан-Палева юморизма. Поэзия Пушкина есть просто — пародия. Нечего Бога гневить!.. Что правда — то правда!.. Мастер посмеяться и посмешить… когда только, разумеется, знает честь и меру! — И ежели можно быть великим в малых делах, то Пушкина можно назвать по всем правам гением — на карикатуры!.. Пускай спорят прочие: «Бахчисарайскому» ли «фонтану» или «Цыганам» при надлежит первенство между произведениями Пушкина? По моему мнению, самое лучшее его творение есть — «Граф Нулин»!..

Я (с изумлением). «Граф Нулин»!.. Что вы говорите!..

Незнак<омец>. Да! да! «Граф Нулин»! — Здесь поэт находится в своей стихии, и его парадоксальный гений является во всем своем арлекинском величии. За сим следует непосредственно «Руслан и Людмила». Какое обилие самых уродливых гротесков, самых смешных карикатур! Истинно — животики надорвешь!..

Флюгер<овский>. У меня не стает сил более!.. А «Бахчисарайский фонтан»? А «Кавказский пленник»? А «Братья разбойники»? А «Цыгане»? А «Полтава»?.. Это все также — пародии?..

Незнак<омец>. Без сомнения, не пародии! И тем для них — хуже!.. Но между тем во всех их проскакивает более или менее характеристическое направление поэта — даже, может быть, против собственной его воли. Это, конечно, и не удивительно! Привыкши зубоскалить, мудрено сохранить долго важный вид, не изменяя самому себе: вероломные гримасы прорываются украдкой сквозь личину поддельной сановитости. За примерами незачем ходить далеко: развернем «Полтаву»!..

Вестник Европы. 1829 г. 164. № 8