Леонид Фёдорович Зуров

Произведения Леонида Фёдоровича Зурова (1902–1971) еще в должной мере не востребованы в России, оттого и мало кем здесь прочитаны.

Зуров, как летописатель событий, давних и тех, кои пережил непосредственно, исключительно достоверен и правдив. Взятое им национально-историческое направление в изображении облика разных эпох своей страны определило и дальнейший поиск главенствующего религиозно-нравственного начала в созидании прочных устоев жизни. Носителю этого начала — народу церковному Зуров посвятил самые трогательные и самые вдохновенные свои страницы. Непревзойдённый стилист, мастер психологических интонаций в изображении характеров и пейзажа, писатель при всём лаконизме и скупости его изобразительных средств умел свои произведения так пронизывать свежестью лирических чувств, что читатель, вникнув в его повести и рассказы, потом уже неотрывно будет согреваться мечтой еще раз повстречаться с его полюбившимися героями.

Родина Леонида Зурова — Псковщина, город Остров. Земля эта обильно полита кровью ратников, искони воевавших с иноземцами, отстаивая государственный рубеж. Уезд, как и сам уездный городок, овеянный древними преданиями, жил безбедно и благомысленно среди родной природы, наделённой Божиими щедротами. Старинные вельможные и помещичьи усадьбы с их непременными кустами чайных роз, крестьянские дворы, пунктиром крыш ограничивающие пространство сел, с их крестьянским простодушным бытом; и церкви, часовни, монастыри-святыни. Родился Леонид Федорович Зуров 10 апреля 1902 года в дворянской семье, с детства познав русскую жизнь во всех сё многоразличных заботах, постиг родниковые глубины языка и набрался незабываемых пространственных впечатлений. Всё это затем единым слитком войдёт в его произведения, напоённые светом и лиризмом, отмеченные благородными порывами и смирением, присущим православным людям.

Зуров ещё и гимназии не закончил, как началось всероссийское трагическое безумие — революция. Неистовые страсти и зломыслие, сопутствуя перевороту, быстро докатились и до этого заповедного уголка России. Переворачивалась страница жизни нормальной, открывалась зловеще багровая, с письменами скорбными и мимобегущими. Зарождалось и ширилось противостояние злодейству, организовалась для отпора Северо-западная армия Юденича. Юноша Зуров “по долгу совести” (его выражение) вступил добровольцем в эту армию, бойцом пошёл освобождать Петроград от красноты. И уже взяли Гатчину, вступили в Лигово, откуда будто бы уже виднелся купол Исаакия Далматского, что у самого Зимнего Дворца, и краснота бежит, и вот бы ещё рывок — и столица освобождена. Но не тут-то было: злодеи и возмущённые ими гарнизоны потеснили добровольцев, выхватили из их рук победу. В этих боях Леонид Зуров был дважды ранен и его, почти умирающего, переместили в Эстонию. Заканчивался 1919 год, а с ним уходила в прошлое Родина. Предстояла бессрочная чужбина.

После поправки здоровья Леонид Федорович задумывается определиться в жизни. Поначалу он выбирает для себя стезю историка древнерусского искусства, чтобы полнее выразить своё желание послужить памяти предков, исчезающей памяти Отечества. И вот уже юный ревнитель древностей в Праге, в чешской столице он посещает Карлов университет и семинары академика Н.П.Кондакова, слушает лекции его замечательных сподвижников по археологии. Зурову хочется стать учёным, но неотступная нужда — постоянная спутница русских изгнанников не позволила дальше учиться. Найти работу было совсем непросто. Вернулся в Прибалтику, на этот раз в Латвию. Одно время в Риге устроился маляром, а немного погодя — ответственным секретарём детского православного журнала “Перезвоны”. С “Перезвонов” и пойдёт отсчёт литературной работы Леонида Зурова. Здесь он напечатал первые свои прозаические опыты, близко сошёлся с профессиональными писателями и художниками.

А уже в 1928 году в Риге вышла в свет его первая книга “Кадет”, в неё он включил одноимённую повесть и ряд рассказов и очерков. Молодой писатель в ней сразу предстал во всём блеске своего дарования: художественная ткань его прозы была выработана столь тщательно и умело, что потрясла совершенством даже маститых литераторов; своим трепетным пером Зуров ярко отобразил тончайшие душевные переживания, а событийный фон им был выписан так убедительно и достоверно, как это мог сделать лишь живой свидетель и участник описываемых ситуаций. Появились печатные отклики, один из них принадлежал перу Ивана Бунина. “Подлинный, настоящий художественный талант, — именно художественный, а не литературный только, как это чаще всего бывает…”— говорилось в том отклике.

Вскоре Бунин получил и другую книгу Зурова— “Отчина”, и тоже “прекрасную”. Так ярко и так образно никто из русских писателей не поведывал о далёком прошлом Псково-Печерского монастыря, о его духоносцах и ратниках, отстоявших твердыню в годины вражеских набегов. В повести явно ощущается летописный подтекст, художественный язык аскетичен, стилевая заострённость сродни сказу. В этой книге, как в золотой чаше, собраны драгоценные слёзы и скорби, и страдания мучеников — истинных воинов Христовых, которые отдали свою жизнь за Дом Пресвятой Троицы и за веру Православную, — напишут спустя несколько десятилетий сестры Пюхтицкой обители на рукописном экземпляре “Отчины”, который они подарят братии Псково-Печерского монастыря. Полнее и лучше не сказать.

Почти весь 1929 год ведётся плотная переписка между Буниным и Зуровым. Прославленный писатель приглашает успешного дебютанта погостить в его доме. И в конце ноября того же года Леонид Зуров прибыл в Грас, что на юге Франции. Здесь, в Приморских Альпах, Бунин тогда жил достаточно широко, по-русски хлебосольно. При нём чуть ли не на правах членов семьи обитали начинающие писатели — Николай Рощин и Галина Кузнецова. Даровитый, благовоспитанный, эффектный Зуров сразу же пришёлся ко двору. Иван Алексеевич предложил ему остаться здесь, продолжить литературные занятия и между тем поработать у него секретарём. Предложение было принято, и с тех пор с небольшими перерывами Зуров до конца дней будет жить у Буниных.

Французский период писателя насыщен трудом требовательным, подвижническим. Отказываясь от частых публикаций в периодике, куда его наперебой приглашали издатели, Зуров до самозабвения работает над романами. Первый из них— “Древний путь” (1934) посвящён разладу русской жизни, затравленной революционной службой, вспышкам ненависти, раскаяния и милосердия. Четыре года спустя появился новый роман— “Поле” (1938). Действительность взята всё та же — революционная, но планы подачи событий разукрупнены, эпос пронизан чувственным психологизмом. Проза Леонида Зурова достигла нового уровня стиля, и это было большим литературным явлением. Многих взыскательных читателей поражала свежесть, изысканность и красота языка романа “Поле”. Георгий Адамович в похвальном слове заметил: “Из всех своих сверстников Зуров один постоянно обращён к родной земле и не страдает никаким отрывом”. Его язык блещет оборотами, которые мало-помалу исчезают из нашего городского, а особенно эмигрантски-городского обихода. Его замыслы уходят в глубь народной жизни, и как будто растворяются в ней”. (Последние новости, 1938, 24 марта).

В 30-е годы по поручению парижского музея ‘‘Человек” Леонид Фёдорович трижды посетил Прибалтику с этнографической целью. Побывал он тогда и во Псково-Печерском монастыре, где радушно был встречен братией как бытописатель обители. Здесь Зуров изучал летописные источники и художественные сокровища ризницы. Под его началом в обители реконструировали древнейший храм Николы Ратного. Паломнические впечатления писателя отображены им в живых записях, объединённых заглавием— “Обитель”.

Тогда же Леонид Зуров начал упорно, по крупицам собирать материалы для задуманного им романа “Зимний Дворец”. Обозначилась весомая завязь романа, но замысел осуществить не привелось. Да он был и слишком велик: предстояло изобразить Россию в разломе эпохи; ту, царскую, благословлённую Богом, и яростную, обездоленную ненавистниками. К собранным свидетельствам современников добавлялись новые воспоминания. Замысел усложнялся, менялись акценты. А тут и война началась. За три недели немцы подмяли Францию, вся прежняя жизнь кверху дном. Насущная забота всех — и больше всего это коснулось русских изгнанников — как перемочь голод? А тут еще и слежка гестапо: Зурова забирали и допрашивали. По выходе на волю надо было искать хоть какую-нибудь работу и срочно съезжать с бунинского жилья. Военные бедствия обострили отношения между этими писателями до предела. К тому же старомодный, расцерковленный Бунин совершенно перестал сочувствовать всему, что писал Зуров. Сшибка непростых характеров привела к разрыву.

И вот Леонид Фёдорович в Буживале, вдали от всех. Пустырь, гараж, который он сторожит, книги новейших писателей и, конечно же, своё перо. К себе требовательность исключительная, пишется мало. Некоторые рассказы, собранные позже в сборник “Марьянка” (1958) обдуманы и написаны здесь. Сборник Зурова “Марьянка”— последняя его прижизненная книжка с новинками. В ней так много поэзии, света и свежести, она пронизана такой любовью к православной Родине, что хочется её страницы знать наизусть. Рассказы “Град”, “Ксана”, “Гуси-лебеди”— несомненные шедевры русской прозы.

Последние годы жизни Леонида Федоровича были омрачены душевным расстройством, житейскими невзгодами. После смерти Бунина он переехал на его парижскую квартиру, хранил, разбирал и публиковал архив Ивана Алексеевича, помогая его вдове. На могиле писателя Зуров поставил каменный крест, наподобие седмивековых псковских. А в 1971 году рядом и ему нашлось место. День кончины Леонида Федоровича— 10 сентября.

“Книги Леонида Зурова останутся в русской литературе не в разряде литературных экспериментов, но как важные и правдивейшие свидетельства очевидца, совестливого и чуткого, русских трагедий и русской стойкости, запечатленные талантливым мастером прозы в полновесном писательском слове”,— к такому выводу пришел Николай Ефремович Андреев, видный православный искусствовед, знакомый Л.Ф.Зурова ещё по Кондаковским семинарам в Праге. И с его мнением нельзя не согласиться. Произведения писателя наконец возвращаются на Родину»³⁰.