Сэр Уолтер Рэли (1554?–1618)

Сэр Уолтер Рэли

(1554?–1618)

В похвалу «стального зерцала» Джорджа Гаскойна

Нет в мире соуса на всякий вкус,

Что мудрым мед, то дураку – отрава;

Испорченным желудкам (вот конфуз!)

Не по нутру и добрая приправа.

Что из того? На всех не угодишь,

Дряной язык ничем не усладишь.

Высокие умы всегда почтят

Достойный труд достойными хвалами;

Зато все благородное чернят

Завистники с иссохшими мозгами.

Попробуй над безумством века встань –

Тотчас пожнешь и ненависть, и брань.

Итак, хочу сужденье произнесть:

Сие Зерцало нелицеприятно,

В нем каждый зрит себя, каков он есть –

Будь принц иль нищий, низкий или знатный.

А что до слога – думаю, что он

На сей стезе никем не превзойден.

Благословен отрадный блеск Дианы

Благословен отрадный блеск Дианы,

Благословенны в сумраке ночей

Ее роса, кропящая поляны,

Магическая власть ее лучей.

Благословенны Нимфы тайных рощ

И рыцари, что служат светлой Даме;

Да не прейдет божественная мощь,

Да вечно движет зыбкими морями!

Она – владычица надзвездных сфер,

Струящая на мир покой и млечность,

Недостижимый чистоты пример;

В ее изменчивости скрыта вечность.

Она на колеснице горней мчит

Над всем, что смертно, дряхло и устало –

Сердец влюбленных непорочный щит,

Небесной добродетели зерцало.

В ней – свет и благо! А незрячий крот

Пускай к Цирцее низменной идет.

Природа, вымыв руки молоком…

Природа, вымыв руки молоком,

Не стала их обсушивать, но сразу

Смешала шелк и снег в блестящий ком,

Чтоб вылепить Амуру по заказу

Красавицу, какую только смел

В мечтах своих вообразить пострел.

Он попросил, чтобы ее глаза

Всегда лучистый день в себе таили,

Уста из меда сделать наказал,

Плоть нежную – из пуха, роз и лилий;

К сим прелестям вдобавок пожелав

Лишь резвый ум и шаловливый нрав.

И, план Амура в точности храня,

Природа расстаралась – но, к несчастью,

Вложила в грудь ей сердце из кремня;

Так что Амур, воспламененный страстью

К холодной красоте, не знал, как быть –

Торжествовать ему или грустить.

Но время, этот беспощадный Страж,

Природе отвечает лязгом стали;

Оно сметает Упований блажь

И подтверждает правоту Печали.

Тяжелый ржавый серп в его руках

И шелк, и снег – все обращает в прах.

Прекрасной плотью, этой пищей нег,

Игривой, нежной и благоуханной,

Оно питает Смерть из века в век –

И не насытит прорвы окаянной.

Да, Время ничего не пощадит –

Ни, уст, ни глаз, ни персей, ни ланит.

О, Время! Мы тебе сдаем в заклад

Все, что для нас любезно и любимо,

А получаем скорбь взамен отрад.

Ты сводишь нас во прах неумолимо

И там, во тьме, в обители червей

Захлопываешь повесть наших дней.

Сыну

Три вещи есть, что процветают врозь:

Блаженно их житье и безмятежно,

Пока им встретиться не довелось;

Но как сойдутся – горе неизбежно.

Та троица – ствол, стебель, сорванец,

Стволы идут для виселиц дубовых,

Из стеблей вьют веревочный конец

Для сорванцов – таких, как ты, бедовых.

Пока не пробил час – учти, мой друг, –

Дуб зелен, злак цветет, драчун смеется;

Но стоит им сойтись, доска качнется,

Петля скользнет, и сорванцу каюк.

Не попусти Господь такому сбыться,

Чтоб в день их встречи нам не распроститься.

Наказ душе

Душа, жилица тела,

Ступай в недобрый час.

Твой долг – исполнить смело

Последний мой наказ.

Иди – и докажи,

Что мир погряз во лжи!

Скажи, что блеск придворный –

Гнилушки ореол,

Что проповедь – притворна,

Коль проповедник зол.

И пусть вопят ханжи –

Сорви личину лжи!

Скажи, что триумфатор,

В короне воссияв,

Всего лишь узурпатор

Чужих заслуг и слав.

И пусть рычат ханжи –

Сорви личину лжи!

Скажи вельможам важным,

Хозяевам страны,

Что титлы их – продажны,

Что козни их – гнусны.

И пусть грозят ханжи –

Сорви личину лжи!

Скажи, что знанье – бремя,

Что плоть есть токмо прах,

Что мир – хаос, а время –

Блуждание впотьмах.

Земным – не дорожи,

Сорви личину лжи!

Скажи, что страсть порочна,

Что обожанье – лесть,

Что красота непрочна

И ненадежна честь.

Пустым – не дорожи,

Сорви личину лжи!

Скажи, что остроумье –

Щекотка для глупцов,

Что заумь и безумье

Венчают мудрецов.

Так прямо и скажи –

Сорви личину лжи!

Скажи, что все науки –

Предрассуждений хлам,

Что школы – храмы скуки,

А кафедры – Бедлам.

И пусть кричат ханжи –

Сорви личину лжи!

Скажи, что на Парнасе

У всякого свой толк,

Что много разногласий,

А голос муз умолк.

И пусть шумят ханжи –

Сорви личину лжи!

Скажи, что власть опасна

И что судьба слепа,

Что дружба – безучастна,

Доверчивость глупа.

Так прямо и скажи –

Сорви личину лжи!

Скажи, что суд как дышло

И вертят им за мзду.

Что совесть всюду вышла,

Зато разврат в ходу.

Пусть бесятся ханжи –

Сорви личину лжи!

Когда же всем по чину

Воздашь перед толпой,

Пускай кинжалом в спину

Пырнет тебя любой.

Но двум смертям не быть,

И душу – не убить!

Из поэмы «Океан к Цинтии»

К вам, погребенным радостям моим,

Я обращаю этот жалкий ропот,

Тоскою и раскаяньем казним,

Погибельный в душе итожа опыт.

Когда бы я не к мертвым говорил,

Когда бы сам я, как жилец могилы,

В бесчувствии холодном не застыл –

Взывающий к теням призрак унылый,

Я бы нашел достойнее слова,

Я бы сумел скорбеть высоким слогом;

Но ум опустошен, мечта мертва –

И в гроб забита в рубище убогом…

Там, где еще вчера поток бурлил

Во всей своей мятежной, вешней силе,

Осталась лишь трясина, вязкий ил:

И я тону в болотном этом иле.

У нивы сжатой колосков прошу –

Я, не считавший встарь снопов тяжелых;

В саду увядшем листья ворошу;

Цветы ищу на зимних дюнах голых…

О светоч мой, звезда минувших дней,

Сокровище любви, престол желаний,

Награда всех обид и всех скорбей,

Бесценный адамант воспоминаний!

Стон замирал при взоре этих глаз,

В них растворялась горечь океана;

Все искупал один счастливый час:

Что Рок тому, кому Любовь – охрана?

Она светла – и с нею ночь светла,

Мрачна – и мрачно дневное светило;

Она одна давала и брала,

Она одна язвила и целила.

Я знать не знал, что делать мне с собой,

Как лучше угодить моей богине:

Идти в атаку иль трубить отбой,

У ног томиться или на чужбине,

Неведомые земли открывать,

Скитаться ради славы или злата…

Но память разворачивала вспять –

Грозней, чем буря, – паруса фрегата.

Я все бросал, дела, друзей, врагов,

Надежды, миражи обогащенья,

Чтоб, воротясь на этот властный зов,

Терпеть печали и влачить презренье.

Согретый льдом, морозом распален,

Я жизнь искал в безжизненной стихии:

Вот так телок, от матки отлучен,

Все теребит ее сосцы сухие…

Двенадцать лет я расточал свой пыл,

Двенадцать лучших юных лет промчалось.

Не возвратить того, что я сгубил:

Все минуло, одна печаль осталась…

Довольно же униженных похвал,

Пиши о том, к чему злосчастье нудит,

О том, что разум твой забыть желал,

Но сердце никогда не позабудет.

Не вспоминай, какой была она,

Но опиши, какой теперь предстала:

Изменчива любовь и неверна,

Развязка в ней не повторит начала.

Как тот поток, что на своем пути

Задержан чьей-то властною рукою,

Стремится прочь преграду отмести,

Бурлит, кипит стесненною волною

И вдруг находит выход – и в него

Врывается, неудержим, как время,

Крушащее надежды, – таково

Любови женской тягостное бремя,

Которого не удержать в руках;

Таков конец столь долгих вожделений:

Все, что ты создал в каторжных трудах,

Становится добычею мгновений.

Все, что купил ценою стольких мук,

Что некогда возвел с таким размахом,

Заколебалось, вырвалось из рук,

Обрушилось и обратилось прахом!..

Стенания бессильны пред Судьбой;

Не сыщешь солнца ночью в тучах черных.

Там, впереди, где в скалы бьет прибой,

Где кедры встали на вершинах горных,

Не различить желанных маяков,

Лишь буйство волн и тьма до горизонта;

Лампада Геро скрылась с берегов

Враждебного Леандру Геллеспонта.

Ты видишь – больше уповать нельзя,

Отчаянье тебя толкает в спину.

Расслабь же руки и закрой глаза –

Глаза, что увлекли тебя в пучину.

Твой путеводный свет давно погас,

Любви ушедшей жалобы невнятны;

Так встреть же смело свой последний час,

Ты выбрал путь – и поздно на попятный!..

Пастух усердный, распусти овец:

Теперь пастись на воле суждено им,

Пощипывая клевер и чабрец;

А ты устал, ты награжден покоем.

Овчарня сердца сломана стоит,

Лишь ветер одичало свищет в уши;

Изорван плащ надежды и разбит

Символ терпенья – посох твой пастуший.

Твоя свирель, что изливала страсть,

Былой любви забава дорогая,

Готова в прах, ненужная, упасть;

Кого ей утешать, хвалы слагая?

Пора, пора мне к дому повернуть,

Мгла смертная на всем, доступном взору;

Как тяжело дается этот путь,

Как будто камень вкатываю в гору.

Бреду вперед, а сам Назад гляжу

И вижу там, куда мне нет возврату,

Мою единственную госпожу,

Мою любовь и боль, мою утрату.

Что ж, каждый дал и каждый взял свое,

Наш спор пускай теперь Господь рассудит.

А мне воспоминание ее

Последним утешением да будет.

Проходит все, чем дышит человек,

И лишь одна моя печаль – навек.

Уолтер Рэли в темнице

Был молодым я тоже,

Помню, как пол стыдливый

Чуял и сквозь одежу:

Это – бычок бодливый.

С бешеным кто поспорит?

Знали задиры: если

Сунешься, враз пропорет –

И на рожон не лезли.

Марсу – везде дорога,

Но и досель тоскую

О галеоне, рогом

Рвущем плеву морскую.

В волнах шатался Жребий,

Скорым грозя возмездьем,

Мачта бодала в небе

Девственные созвездья.

Время мой шип сточило,

Крысы мой хлеб изгрызли,

Но с неуемной силой

В голову лезут мысли.

В ярости пыхну трубкой

И за перо хватаюсь:

Этой тростинкой хрупкой

С вечностью я бодаюсь.