Джон Донн (1572–1631)

Джон Донн

(1572–1631)

Блоха

Взгляни и рассуди: вот блошка;

Куснула, крови выпила немножко,

Сперва – моей, потом – твоей;

И наша кровь перемешалась в ней.

Какое в этом прегрешенье?

Где тут бесчестье и кровосмешенье?

Пусть блошке гибель суждена –

Ей можно позавидовать: она

Успела радости вкусить сполна!

О погоди, в пылу жестоком

Не погуби три жизни ненароком:

Здесь, в блошке – я и ты сейчас,

В ней храм и ложе брачное для нас;

Наперекор всему на свете

Укрылись мы в живые стены эти.

Ты смертью ей грозишь? Постой!

Убив блоху, убьешь и нас с тобой:

Ты не замолишь этот грех тройной.

Упрямица! Из прекословья

Взяла и ноготь обагрила кровью.

И чем была грешна блоха –

Тем, что в ней капля твоего греха?

Казнила – и глядишь победно:

Кровопусканье, говоришь, не вредно.

А коли так, что за беда? –

Прильни ко мне без страха и стыда:

В любви моей тем паче нет вреда.

Песенка

Трудно звездочку поймать,

Если скатится за гору;

Трудно черта подковать,

Обрюхатить мандрагору,

Научить медузу петь,

Залучить русалку в сеть,

И, старея,

Все труднее

О прошедшем не жалеть.

Если ты, мой друг, рожден

Чудесами обольщаться,

Можешь десять тысяч дён

Плыть, скакать, пешком скитаться;

Одряхлеешь, станешь сед

И поймешь, объездив свет:

Много разных

Дев прекрасных,

Только верных в мире нет.

Если встретишь, напиши –

Тотчас я пущусь по следу!

Или, впрочем, не спеши:

Никуда я не поеду.

Кто мне клятвой подтвердит,

Что, пока письмо летит

Да покуда

Я прибуду,

Это чудо – устоит?

Песня

Мой друг, я расстаюсь с тобой

Не ради перемен,

Не для того, чтобы другой

Любви предаться в плен.

Но наш не вечен дом,

И кто сие постиг,

Тот загодя привык

Быть легким на подъем.

Уйдет во тьму светило дня –

И вновь из тьмы взойдет:

Хоть так светло, как ты меня,

Никто его не ждет.

А я на голос твой

Примчусь еще скорей,

Пришпоренный своей

Любовью и тоской.

Продлить удачу хоть на час

Никто еще не смог;

Счастливые часы для нас –

Меж пальцами песок.

А всякую печаль

Лелеем и растим,

Как будто нам самим

Расстаться с нею жаль.

Твой каждый вздох и каждый стон –

Мне в сердце острый нож;

Душа из тела рвется вон,

Когда ты слезы льешь.

О, сжалься надо мной!

Ведь ты, себя казня,

Терзаешь и меня:

Я жив одной тобой.

Мне вещим сердцем не сули

Несчастий никаких:

Судьба, подслушав их вдали,

Вдруг да исполнит их?

Вообрази: мы спим,

Разлука – сон и блажь;

Такой союз, как наш,

Вовек неразделим.

Пища Амура

Амур мой погрузнел, отъел бока,

Стал неуклюж, неповоротлив он;

И я, приметив то, решил слегка

Ему урезать рацион,

Кормить его умеренностью впредь –

Неслыханная для Амура снедь!

По вздоху в день – вот вся его еда,

И то: глотай скорей и не блажи!

А если похищал он иногда

Случайный вздох у госпожи,

Я прочь вышвыривал дрянной кусок:

Он черств и станет горла поперек.

Порой из глаз моих он вымогал

Слезу, – и солона была слеза;

Но пуще я его остерегал

От лживых женских слез: глаза,

Привыкшие блуждать, а не смотреть,

Не могут плакать, разве что потеть.

Я письма с ним марал в единый дух,

А после – жег! Когда ж ее письму

Он радовался, пыжась как индюк, –

Что пользы, я твердил ему,

За титулом, еще невесть каким,

Стоять наследником сороковым?

Когда же эту выучку прошел

И для потехи ловчей он созрел,

Как сокол, стал он голоден и зол:

С перчатки пущен, быстр и смел,

Взлетает, мчит и с лету жертву бьет!

А мне теперь – ни горя, ни забот.

Сделка с Амуром

Что ты за бес, Амур! Любой другой

За душу дал бы, хоть недорогой,

Но выкуп; скажем, при дворе

Дают хоть роль дурацкую в игре

За душу, отданную в плен;

Лишь я, отдавши все, взамен

Имею шиш (как скромный джентльмен).

Я не прошу себе каких-то льгот,

Особенных условий и щедрот;

Не клянчу, говоря всерьез,

Патента на чеканку лживых слез;

И радостей, каких невесть,

Не жду – на то другие есть,

В любимчики Любви к чему мне лезть!

Дай мне, Амур, свою лишь слепоту,

Чтобы, когда смотреть невмоготу,

Я мог забыть, как холодна

Любовь, как детски взбалмошна она,

И чтобы раз и навсегда

Спастись от злейшего стыда:

Знать, что она все знает – и горда.

А коль не дашь мне ничего, – резон

И в этом есть. Упрямый гарнизон,

Что вынудил врага стрелять,

Кондиции не вправе выставлять.

Строптивец заслужил твой гнев:

Я ждал, ворота заперев, –

И сдался, только лик любви узрев.

Сей лик, что может тигра укротить,

В прах идолы язычников разбить,

Лик, что исторгнет чернеца

Из кельи, а из гроба – мертвеца,

Двух полюсов растопит лед,

В пустынях грады возведет –

И в недрах гор алмазный створ пробьет!

Ты прав, Амур! Коль должен быть мятеж

Наказан, то казни меня, разрежь –

И тем пример наглядный дай

Грядущим бунтарям; но не пытай

Заране, коли бережешь

Для опыта, и не корежь:

Науке труп истерзанный не гож.

Ворожба над портретом

Что вижу я! В твоих глазах

Мой лик, объятый пламенем, сгорает;

А ниже, на щеке, в твоих слезах

Другой мой образ утопает.

Ужель, замысля вред,

Ты хочешь погубить портрет,

Дабы и я погиб за ним вослед?!

Дай выпью влагу этих слез,

Чтоб страх зловещий душу не тревожил.

Вот так! – я горечь их с собой унес

И все портреты уничтожил.

Все, кроме одного:

Ты в сердце сберегла его,

Но это – чудо, а не колдовство.

Последний вздох

Прерви сей горький поцелуй, прерви,

Пока душа из уст не излетела!

Простимся: без разлуки нет любви,

Дня светлого – без черного предела.

Не бойся сделать шаг, ступив на край;

Нет смерти проще, чем сказать «прощай!».

«Прощай» шепчу – и медлю, как убийца;

Но если все в душе твоей мертво,

Пусть слово гибельное возвратится

И умертвит злодея твоего.

Ответь же мне: «Прощай!» Твоим ответом

Убит я дважды – в лоб и рикошетом.

Призрак

Когда убьешь меня своим презреньем,

Спеша с другим предаться наслажденьям,

О мнимая весталка! – трепещи:

Я к ложу твоему явлюсь в ночи

Ужасным гробовым виденьем,

И вспыхнет, замигав, огонь свечи.

Напрасно станешь тормошить в испуге

Любовника; он, игрищами сыт,

От резвой отодвинется подруги

И громко захрапит;

И задрожишь ты, брошенная всеми,

Испариной покрывшись ледяной,

И призрак над тобой

Произнесет… Но нет, еще не время!

Не воскресить отвергнутую страсть, –

Так лучше мщением упиться всласть,

Чем, устрашив, от зла тебя заклясть.

Прощание, запрещающее печаль

Как шепчет праведник «пора»

Своей душе, прощаясь тихо,

Пока царит вокруг одра

Печальная неразбериха,

Вот так, без ропота, сейчас

Простимся в тишине – пора нам;

Кощунством было б напоказ

Святыню выставлять профанам.

Страшат толпу толчки земли,

О них толкуют суеверы;

Но скрыто от людей вдали

Дрожание небесной сферы.

Любовь подлунную томит

Разлука бременем несносным:

Ведь суть влеченья состоит

В том, что потребно чувствам косным.

А нашу страсть влеченьем звать

Нельзя, ведь чувства слишком грубы;

Нерасторжимость сознавать –

Вот цель, а не глаза и губы.

Страсть наших душ над бездной той,

Что разлучить любимых тщится,

Подобно нити золотой,

Не рвется, сколь не истончится.

Как ножки циркуля, двойне

Мы нераздельны и едины:

Где б ни скитался я, ко мне

Ты тянешься из середины.

Кружась с моим круженьем в лад,

Склоняешься, как бы внимая,

Пока не повернет назад

К твоей прямой моя кривая.

Куда стезю не повернуть,

Лишь ты – надежная опора

Тому, кто замыкая путь,

К истоку возвратится снова.

К восходящему солнцу

Ты нам велишь вставать? С какой же стати?

Ужель влюбленным

Жить по твоим резонам и законам?

Прочь, наглый дурень, от моей кровати!

Ступай, детишкам проповедуй в школе,

Усаживай портного за работу,

Селян сутулых торопи на поле,

Напоминай придворным про охоту;

А у любви нет ни часов, ни дней –

И нет нужды размениваться ей!

Напрасно блеском хвалишься, светило!

Сомкнув ресницы,

Я бы тебя заставил вмиг затмиться, –

Когда бы это милой не затмило.

Зачем чудес искать тебе далёко,

Как нищему, бродяжить по вселенной?

Все пряности и жемчуга Востока –

Там или здесь? – ответь мне откровенно.

Где все цари, все короли земли?

В постели здесь – цари и короли!

Я ей – монарх, она мне – государство,

Нет ничего другого;

В сравненье с этим власть – пустое слово,

Богатство – прах, и почести – фиглярство.

Ты, Солнце, в долгих странствиях устало:

Так радуйся, что зришь на этом ложе

Весь мир – тебе заботы меньше стало,

Согреешь нас – и мир согреешь тоже;

Забудь иные сферы и пути,

Для нас одних вращайся и свети!

Алхимия любви

Кто глубже мог, чем я, любовь копнуть,

Пусть в ней пытает сокровенну суть;

А я не докопался

До жилы этой, как не углублялся

В рудник Любви, – там клада нет отнюдь.

Сие – одно мошенство;

Как химик ищет в тигле Совершенство,

Но счастлив, невзначай сыскав

Какой-нибудь слабительный состав,

Так все мечтают вечное блаженство

Обресть в любви; но вместо пышных грез

Находят счастья – с воробьиный нос.

Ужели впрямь платить необходимо

Всей жизнию своей – за тень от дыма?

За то, чем каждый шут

Сумеет насладиться в пять минут

Вслед за нехитрой брачной пантомимой?

Влюбленный кавалер,

Что славит (ангелов беря в пример)

Сиянье духа, а не плоти,

Должно быть, слышит, по своей охоте,

И в дудках свадебных – музыку сфер.

Нет, знавший женщин скажет без раздумий:

И лучшие из них – мертвее мумий.

Прощание с любовью

Любви еще не зная,

Я в ней искал неведомого рая,

Я так стремился к ней,

Как в смертный час безбожник окаянный

Стремится к благодати безымянной

Из бездны темноты своей:

Незнанье

Лишь пуще разжигает в нас желанье,

Мы вожделеем – и растет предмет,

Мы остываем – сводится на нет.

Так жаждущий гостинца

Ребенок, видя пряничного принца,

Готов его украсть;

Но через день желание забыто,

И не внушает больше аппетита

Обгрызенная эта сласть;

Влюбленный,

Еще недавно пылко исступленный,

Добившись цели, скучен и не рад,

Какой-то меланхолией объят.

Зачем, как Лев и Львица,

Не можем мы играючи любиться?

Печаль для нас – намек,

Чтоб не был человек к утехам жаден,

Ведь каждая нам сокращает на день

Отмеренный судьбою срок;

А краткость

Блаженства и существованья шаткость

Опять в нас подстрекают эту прыть –

Стремление в потомстве жизнь продлить.

О чем он умоляет,

Смешной чудак? О том, что умаляет

Его же самого, –

Как свечку, жжет, как воск на солнце, плавит,

Пока он обольщается и славит

Сомнительное божество.

Подальше

От сих соблазнов, их вреда и фальши! –

Но Змея грешного (так он силен)

Цитварным семенем не выгнать вон.

Расставание

Since I die daily, daily mourn.

John Donne

«Приди, Мадонна, озари мой мрак!» –

Влюбленных красноречье беспощадно.

Она, как лист, дрожит в его руках,

Как губка, клятвы впитывает жадно.

А Донну дорог лишь разлуки миг –

Тот миг, что рассекает мир подобно

Ланцету: он любимый видит лик

Сквозь линзу слез – так близко и подробно.

Он разжимает, как Лаокоон,

Тиски любви, узлы тоски сплетенной:

И сыплются в расщелину времен

Гробы и троны, арки и колонны.

И целый миг, угрюмо отстранен,

Перед находом риторского ража

Он, как сомнамбула иль астроном,

Не может оторваться от пейзажа

Планеты бледной. Он в уме чертит

План проповеди. «О, молчи, ни вздоха;

Не плачь – не смей!» Увы, он не щадит

В ней слабости… А между тем дуреха

Глядит, глядит, не понимая слов –

Туманнейшей из всех туманных фикций, –

И растворяется, как бред веков,

В струях его печальных валедикций…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.