Джон Донн (1572–1631)

Джон Донн

(1572–1631)

Стихотворные послания Томасу Вудворду

Тревожась, будто баба на сносях,

Надежду я носил в себе и страх:

Когда ж ты мне напишешь, вертопрах?

Я вести о тебе у всех подряд

Выклянчивал, любой подачке рад,

Гадая по глазам, кто чем богат.

Но вот письмо пришло, и я воскрес,

Голь перекатная, я ныне Крез,

Голодный, я обрел деликатес.

Душа моя, поднявшись от стола,

Поет: хозяйской милости хвала!

Все, что твоя любовь моей дала,

Обжорствуя, я смел в один присест;

Кого кто любит, тот того и ест.

<1592>

Ему же

Ступай, мой стих хромой, к кому – сам знаешь;

В дороге, верно, ты не заплутаешь.

Я дал тебе, мой верный вестовщик,

Подобье стоп, и разум, и язык.

Будь за меня предстатель и молитель,

Я твой один Творец, ты мой Спаситель.

Скажи ему, что долгий, мудрый спор,

В чем ад и где, окончен с этих пор;

Доказано, что ад есть разлученье

С друзьями – и безвестности мученье –

Здесь, где зараза входит в каждый дом

И поджидает за любым углом.

С тобой моя любовь: иди, не мешкай,

Моей ты будешь проходною пешкой,

Коль избегу ужасного конца;

А нет – так завещаньем мертвеца.

<1592>

Эдварду Гилпину

Как все кривое жаждет распрямиться,

Так стих мой, копошась в грязи, стремится

Из низменности нашей скорбной ввысь

На гордый твой Парнас перенестись.<?>

Оттуда ты весь Лондон зришь, как птица;

Я принужден внизу, как червь, ютиться.

В столице нынче развлечений ноль,

В театрах – запустение и голь.

Таверны, рынки будто опростались,

Как женщины, – и плоскими остались.

Насытить нечем мне глаза свои:

Все казни да медвежии бои.<?>^**

Пора бежать в деревню, право слово,

Чтоб там беглянку-радость встретить снова.

Держись и ты укромного угла;

Но не жирей, как жадная пчела,

А как купец, торгующий с Москвою,

Что летом возит грузы, а зимою

Их продает, – преобрази свой Сад

В полезный Улей и словесный Склад.

<Лето 1593>

Роланду Вудворду

Как женщина, что, трижды овдовев,

Себе вменяет целомудрье Дев,

Так я, к стихописанью охладев,

Теперь монашествую; много сил

На сорняки сонетов я сгубил,

В репьи сатир немало пыла вбил.

Хоть из Искусств благих я не с одним

Не обручен – и, значит, не грешим

Мы с Музою, когда вдвоем шалим,

Но голос Бога строг, и в глубине

Души я знаю о своей вине:

Есть упущенья грех, и он на мне.

Тщеславие с пороком заодно:

То грязь и то; но можно смыть пятно;

На это нам раскаянье дано.

Вся добродетель в Вере, только лишь

В ней – мудрость и отвага; но барыш

Она не даст, и с ней не поюлишь.

Ищи себя в себе; чтоб солнце жгло

Сильней, берут особое стекло,

Дабы собрать лучи оно могло:

Так собери свой дух в пучок, сиречь

В одно желанье, жаркое, как печь,

Дабы солому совести поджечь.

Алхимики, когда хотят в состав

Ввести простой металл, то, их смешав

И прокалив, вдвигают в теплый шкаф –

Таков для нас уединенья труд;

А те, что вечно бродят там и тут,

В свободе лишь изгнанье обретут.

Нам жизнь дана в аренду. Кто из нас

Хранит и умножает свой запас,

Расплатится сполна в урочный час.

Так удобряй и ободряй себя,

О призраках удачи не скорбя, –

Но вспоминай о любящих тебя.

<1597>

Генри Уоттону

Сэр, в письмах душ слияние тесней,

Чем в поцелуях; разговор друзей

В разлуке – вот что красит прозябанье,

Когда и скорби нет – лишь упованье

На то, что день последний недалек

И, Пук травы, я лягу в общий Стог.

Жизнь – плаванье; Деревня, Двор и Город

Суть Рифы и Реморы. Борт распорот

Иль Прилипала к днищу приросла –

Так или этак не избегнуть зла.

В печи экватора горишь иль стынешь

Близ ледовитых полюсов – не минешь

Беды: держись умеренных широт;

Двор чересчур бока тебе печет

Или Деревня студит – все едино;

Не Град ли золотая середина?

Увы, Тарантул, Скорпион иль Скат –

Нещедрый выбор; точно так и Град.

Из трех что назову я худшей скверной?

Все худшие: ответ простой, но верный.

Кто в Городе живет, тот глух и слеп,

Как труп ходячий: Город – это склеп.

Двор – балаган, где короли и плуты

Одной, как пузыри, тщетой надуты.

Деревня – дебрь затерянная; тут

Плодов ума не ценят и не чтут.

Дебрь эта порождает в людях скотство,

Двор – лизоблюдство, Город – идиотство.

Как элементы все, один в другом,

Сливались в Хаосе довременном,

Так Похоть, Спесь и Алчность, что присущи

Сиим местам, одна в другой живущи,

Кровосмесительствуют и плодят

Измену, Ложь и прочих гнусных чад.

Кто так от них стеною обнесется,

Что скажет: грех меня, мол, не коснется?

Ведь люди – губки; странствуя среди

Проныр, сам станешь им того гляди.

Рассудок в твари обернулся вредом:

Пал первым ангел, черт и люди – следом.

Лишь скот не знает зла; а мы – скоты

Во всем, за исключеньем простоты.

Когда б мы сами на себя воззрились

Сторонним оком, – мы бы удивились,

Как быстро утопический балбес

В болото плутней и беспутства влез.

Живи в себе: вот истина простая;

Гости везде, нигде не прирастая.

Улитка всюду дома, ибо дом

Несет на собственном горбу своем.

Бери с нее пример не торопиться;

Будь сам своим Дворцом, раз мир – Темница.

Не спи, ложась безвольно на волну

Как поплавок, – и не стремись ко дну,

Как с лески оборвавшейся грузило:

Будь рыбкой хитрою, что проскользила –

И не слыхать ее – простыл и след;

Пусть спорят: дышат рыбы или нет.

Не доверяй Галеновой науке

В одном: отваром деревенской скуки

Придворную горячку не унять:

Придется весь желудок прочищать.

А впрочем, мне ли раздавать советы?

Сэр, я лишь Ваши повторил заветы –

Того, что, дальний совершив вояж,

Германцев ересь и французов блажь

Узнал – с безбожием латинским вкупе –

И, как Анатом, покопавшись в трупе,

Извлек урок для всех времен и стран.

Он впитан мной – и не напрасно

ДАНН[142]

<1597>

Другу,

In hibernia belligeranti

Так рвешься в бой? Так честолюбье греет,

Что дружба побоку – пускай хиреет?

Нет, я не столь к воинственным трудам

Ревнив: твою любовь я не отдам

За всю Ирландию; скорей прощу я

Смерть, что летит на пир, войну почуя,

Чем летаргию памяти твоей.

Пусть хлябь и топь и копья дикарей

Расправятся с телами невозбранно –

Тот старость обманул, кто умер рано,

Он вовремя отдал, что брал взаймы

И избежал ареста и тюрьмы.

Да не поддастся дух твой (утонченный,

Как эликсир, блужданьем в перегонной

Извилистости школ, столиц, дворов)

Ирландской лени. Не прошу даров

Усердья, ни опасных излияний,

Что могут опасаться ловких дланей

И глаз, глядящих под печать письма;

От сердца напиши – не от ума.

Генри Гудьеру, побуждая его отправиться путешествовать за границу

Кто новый год кроит на старый лад,

Тот сокращает сам свой век короткий:

Мусолит он в который раз подряд

Все те же замусоленные четки.

Дворец, когда он зодчим завершен,

Стоит, не возносясь мечтой о небе;

Но не таков его хозяин: он

Упорно жаждет свой возвысить жребий.

У тела есть свой полдень и зенит,

За ними следом – тьма; но Гостья тела,

Она же солнце и луну затмит,

Не признает подобного предела.

Душа, труждаясь в теле с юных лет,

Все больше алчет от работы тяжкой;

Ни голодом ее морить не след,

Ни молочком грудным кормить, ни кашкой.

Добудь ей взрослой пищи. Испытав

Роль школяра, придворного, солдата,

Подумай: не довольно ли забав,

В страду грешна пустая сил растрата.

Ты устыдился? Отряси же прах

Отчизны; пусть тебя другая драма

На время развлечет. В чужих краях

Не больше толка, но хоть меньше срама.

Чужбина тем, быть может, хороша,

Что вчуже ты глядишь на мир растленный.

Езжай. Куда? – не все ль равно. Душа

Пресытится любою переменой.

На небесах ее родимый дом,

А тут – изгнанье; так угодно Богу,

Чтоб, умудрившись в странствии своем,

Она вернулась к ветхому порогу.

Все, что дано, дано нам неспроста,

Так дорожи им, без надежд на случай,

И знай: нас уменьшает высота,

Как ястреба, взлетевшего за тучи.

Вкус истины познать и возлюбить –

Прекрасно, но и страх потребен Божий,

Ведь, помолившись, к вечеру забыть

Обещанное поутру – негоже.

Лишь на себя гневись и не смотри

На грешных. Но к чему я повторяю

То, что твердят любые буквари,

И что на мисках пишется по краю?

К тому, чтобы ты побыл у меня;

Я лишь затем и прибегаю к притчам,

Чтоб без возка, без сбруи и коня

Тебя, хоть в мыслях, привезти к нам в Митчем.

Графине Бедфорд

Рассудок – левая рука души,

А вера – правая. Кто зрит Вас рядом,

Тот разумеет, как Вы хороши,

Я ж верую, не досягая взглядом.

Неладно человеку быть левшой,

А одноруким вовсе непригоже;

И вот, во что я верю всей душой,

Теперь обнять умом хочу я тоже.

Зане тот ближе к Богу, кто постиг

Деяния святых, – я изучаю

Круг Ваших избранных друзей и книг

И мудрость Ваших дел постигнуть чаю.

Вотще! громада свойств грозит уму

И пониманья превосходит меру,

Отбрасывая душу вспять – к тому,

Что в ней питает внутреннюю веру.

Я верю: Вы добры. Еретики

Пускай сие опровергают рьяно:

Не сокрушат наскоки и плевки

Шипящих волн скалу у океана.

Во всяком теле некий есть бальзам,

Целящий и дающий силы внове

При их ущербе; их досталось Вам

Два: красота и благородство крови.

Вдобавок, млеко чистоты смешав

С плодами знаний, Вы нашли особый,

Почище Митридатова, состав,

Неуязвимый никакою злобой.

Он Ваш насущный хлеб. Ограждены

От зла в своей сияющей стихии,

Вы добрый ангел в образе жены,

Нам явленный с начала дней впервые.

Свершите ж мытарство любви святой

И дань сердец снесите Господину;

Отдайте эту жизнь в придачу к той

Иль слейте обе вместе, во едину.

Но видит Бог: я нашей встречи там

За все добро вселенной не отдам.