II. Реальность и рассказ о реальности

II. Реальность и рассказ о реальности

4. Во-первых, условимся относительно того, что есть реальность. Нет, это не вопрос, это утверждение. Реальность есть, более того — реальность есть именно то, что есть. Конечно, читатель имеет полное и законное право спросить — а что есть то, что, как мы считаем, есть? Но ответа на этот вопрос у меня как раз нет. Точнее — здесь не подходящий момент, чтобы попытаться ответить на него. Этот вопрос уведет нас совершенно в сторону, к тому же он совершенно бесполезен в данном рассуждении. Нам сейчас надо лишь признать факт существования реальности, а не раскрыть это понятие. Реальность — это попросту тот мир, в котором мы живем, то есть под реальностью здесь я не буду понимать ничего другого кроме самого ее обыденного измерения (то, что под ней понимает нормальный человек, а не философ, чья «нормальность» всегда под вопросом). Вот, мы выходим на прогулку, идем по дороге, видим дома, лес, людей. Мы не задаемся вопросами — почему дом называется домом, а дерево — деревом. Дом для нас — это реальность. Дерево для нас — это реальность, а не некая вещь-в-себе, непонятно чем на самом деле являющаяся. Нет, мы видим дуб, тополь, березу и все для нас более-менее ясно (в зависимости от того, насколько мы способны отличить дуб от березы и от тополя). Также мы видим дома пятиэтажные, девятиэтажные, кирпичные и блочные — и все это опять-таки реально и реальность эту мы не ставим под вопрос (на обыденном уровне мышления). Кстати, я думаю, это неплохое определение реальности в том смысле, как она здесь понимается; реальность — это то, существование чего не поставишь под вопрос. Реальность — это уровень фактов, ну или если кому-то от этого станет легче — то, что мы считаем фактами (хотя бы мы и заблуждались на этот счет).

5. Поздравляю Вас, мы лихо разобрались с понятием реальности, которое доставляло и доставляет (надо ли прибавлять — «и будет доставлять» — прибавлю) столько беспокойства стольким мыслителям. Но меня-то, как вы помните, беспокоит другой вопрос — что такое книжная реальность? Вот, я смотрю на книжную полку, которая находится прямо передо мной. Эта полка реальна, стоящие на ней книги тоже реальны, и вот, я беру первую попавшуюся мне в руки книгу — это «Критика практического разума» Канта… нет, возьму какую-нибудь другую книгу… вот, я беру в руки «Макулатуру» Буковски, — нет, опять не то… наконец, я беру «Властелина колец» Толкиена (нормально), открываю, и… в каком же мире я оказываюсь? В каком мире все мы оказываемся, открывая те книги, которые относят к художественной литературе? Открывая Толкиена, например, мы оказываемся в Среднеземье, которое вроде бы совсем нереально. Но, если бы я открыл, скажем, «Госпожу Бовари» — там вроде бы все нарочито реально (вполне реальная Франция и вполне реальные французы). Или не совсем? А если я открою «Дон Кихота» — то насколько реальной мы можем посчитать всю эту реальность сумасбродств рыцаря печального образа? Насколько реальна та Испания, по которой он странствует, и насколько реален он сам? Насколько вообще реалистическая литература реальнее литературы сказочной и правомерна ли в принципе такая постановка вопроса?

6. Впрочем, я рановато взялся непосредственно за книги, то есть за художественный рассказ о реальности. Я пропустил одну важнейшую — переходную от реальности к книгам — стадию. Есть реальность, а есть рассказ о реальности; есть реальность, а есть реальность слов. Это новая реальность не является еще художественной — мы облекаем реальность в слова просто для того, чтобы зафиксировать ее. Будем же для начала отталкиваться от рассказа о реальности, как он рассказывается в реальности (понятийное уточнение — в дальнейшем я и буду называть этот рассказ «рассказом о реальности» в противовес «художественному рассказу»). Как оценить этот рассказ? Если рассказ соответствует тому, что происходило на самом деле, мы называем такой рассказ истинным или правдивым. Если не соответствует — ложным, или враньем. Способ проверки истинности-ложности рассказа — обращение к реальности или опытная проверка. Допустим, кто-то говорит, что забил во вчерашней игре пять голов, а мы связались с одним из участников игры, и оказывается, что наш рассказчик запорол пять стопроцентных моментов. Что мы скажем? — конечно, мы скажем, что рассказчик нам соврал. Этот уровень оценки является фактическим, потому что реальность, как мы помним, и базируется на уровне фактов. Также эта оценка является сущностной оценкой рассказа о реальности, и всякий рассказ о реальности по своей сути либо ложен, либо истинен (правдив) — да и как может быть по-другому, если главное в этом рассказе — именно установление соответствия рассказа реальности.

7. Далее, однако, всякий рассказ можно оценивать и по другому основанию (помимо фактического) — рассказ может быть либо убедительным, либо неубедительным. Рассказ убедителен, когда ему доверяют; неубедителен, когда его встречают с недоверием. Убедительность рассказа о реальности совпадает с его правдоподобием — мы доверяем рассказу, говоря про себя: «Да, это похоже на правду»; не доверяем, говоря: «Нет, на правду это совсем не похоже». При этом очевидно, что как истинный рассказ может быть либо убедительным (правдоподобным), либо неубедительным (неправдоподобным), так и ложный. В самом деле, представим себе, что с нами произошло нечто из ряда вон, и мы спешим поделиться этой новостью. Очевидно, что наш рассказ вполне может быть встречен с недоверием, потому как рассказ о чем-то неправдоподобном не может не сотрясать наши представления о том, что вообще-то может произойти. Вот, кто-то, допустим, забил-таки те самые пять голов и его рассказ об этом знаменательном событии правдив как сама правда, но верят ему почему-то не больше, чем скептики — в Истину, атеисты — в Бога, а Лев Толстой — в историческую роль Наполеона. Чтобы убедить недоверчивого слушателя, ему придется подтвердить свои слова (найти очевидца, который их подтвердит), но это уже опытная проверка, следовательно, мы снова скатываемся на фактический уровень оценки. Но здесь-то убедительность означает способность убедить просто посредством самого рассказа, и мы видим, что Правда не может быть гарантом такой убедительности. Ну а то, что многие и по многим поводам врут и не краснеют, и что при этом не так-то просто поймать их на лжи — подразумевается. Да и никому никого особенно и не хочется ловить на лжи — как раз кроме тех, кто говорит правду — этим мы «врать» свою правду ни за что не позволим.

8. Оценка эта (правдоподобие-неправдоподобие) является формальной, поскольку оцениваем мы именно форму рассказа, то, как рассказ рассказывается, не зная того, как все происходило на самом деле. Итак, в случае рассказа о реальности мы имеем два уровня оценки — фактический или сущностный уровень (здесь рассказ либо истинен либо ложен) и уровень убедительности или формальный уровень — здесь рассказ либо правдоподобен, либо нет. Можно сказать, что только на втором уровне рассказ собственно и оценивается, потому как на первом уровне попросту констатируются факты, то есть оценка «Истина» в рассказе о реальности носит однозначный характер, тогда как настоящие оценки неоднозначны — можно констатировать факты, но нельзя констатировать убедительность рассказа [1]