Книги о бурных девяностых

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Книги о бурных девяностых

Юлий Дубов «Большая пайка»

Фабульная основа фильма «Олигарх», по сию пору лучший русский бизнес-роман, автор которого награжден национальной русской премией — изгнанием. Дубов проживает в Лондоне. «Большая пайка» — тысячестраничная (в первой редакции, впоследствии сокращенной) история дружбы нескольких молодых ученых, начинавших в комсомоле, потом занявшихся мелким бизнесом, а потом добравшихся до высот власти с последующим (в романе «Меньшее зло» низвержением оттуда. Книга смешная, точная, но куда более страшная, чем «Комерс», — ибо чем крупней был масштаб личности и замыслов, тем грандиозней были предательства, поражения и разочарования. На вопрос о причинах краха Дубов отвечает недвусмысленно: соблазны оказались сильней устоев, центробежные силы — сильней дружб.

Андрей Рубанов «Сажайте — и вырастет»

Пафос книги идеально соответствует названию: бизнесмен, не обладавший ни особо крепкими принципами, ни надежным бэкграундом, в противостоянии следователю и стоящей за ним госмашине вырастает на глазах. Интересное, динамичное, крепкое повествование из ранних нулевых с флешбеками в девяностые, без всякой метафизики, с нехитрой, но вечно актуальной моралью: если человек обретет опору внутри себя, внешняя сила его не поколеблет. Следующие книги Рубанова — «Хлорофилия» и «Готовься к войне» — подтвердили, что пришел хороший писатель, но прежней аутентичности в них нет: первая — самая личная и горячая.

Натан Дубовицкий «Околоноля»

Кто бы ни написал эту книгу, она тоже — исповедь человека, сформировавшегося в девяностые и вынужденного в это время зарабатывать черт-те чем, но от первых двух она отличается тем, что написана о сломавшемся и переродившемся персонаже. Если протагонисты Дубова и Рубанова остались людьми, то Егор Самоходов в конце концов начал жить по тем же выморочным правилам, по каким играет. Ему это кажется сверхчеловечностью, но внимательный читатель смекнет, в чем дело. Именно поэтому девяностые в изображении Дубовицкого не так веселы, как у Дубова, и не так авантюрны, как у Рубанова, но скорей демоничны, инфернальны и страшно пусты. Для героя, впрочем, они так и не кончились — отсюда чувство выпадения из времени, постоянно преследующее его.